Страница 3 из 9
Так что же известно об этом славном своим святителем ликийском городе? Во времена св. Николая Миры – столица Ликии, исторической области в Малой Азии; ныне входит в состав Турецкой Республики. Древнее население Мир было, по-преимуществу, греческое, так как, подобно всем крупным античным малоазийским городам – таким как Эфес, Милет, Пергам и прочим, – Миры возникли как колония во время великой греческой экспансии. Туземный элемент, как правило, частично истреблялся, частично ассимилировался; но доселе вековые камни местных могил несут на себя причудливые начертания букв давно умершего ликийского языка… О свободолюбии ликийцев свидетельствует страшная история их столицы – Ксанфа: когда в VI веке до нашей эры многие малоазиатские города открывали свои ворота персам, ликийцы яростно отбивались от вражеских полчищ; когда стало ясно, что Ксанф падет, его защитники предпочли сжечь себя и город, но не стать рабами, как о том повествует «отец истории» Геродот: «Ликийцы же, когда Гарпаг вступил с войском в долину Ксанфа, вышли ему навстречу и доблестно сражались небольшими отрядами против огромного войска. Потерпев поражение, они были оттеснены в город [Ксанф]. Тогда ликийцы собрали на акрополе жен, детей, имущество и рабов и подожгли акрополь, отдав его в жертву пламени. После этого ксанфии страшными заклятиями обрекли себя на смерть: они бросились на врага и все до единого пали в бою. Ведь среди нынешних жителей Ксанфа, которые выдают себя за ликийцев, большинство – пришельцы, за исключением 80 семей. Эти 80 семей в то время случайно находились в чужом краю и потому избежали этой страшной участи. Так-то Гарпаг овладел Ксанфом. Подобным же образом он захватил и город Кавн, так как большинство кавниев последовали примеру ликийцев». Древняя эпитафия гласит: «Мы превратили наши дома в гробницы, а гробницы – в дома, наши дома разрушены, наши гробницы разорены. Мы уходили в горы и скрывались под землей, мы оставались под водой. Они пришли и нашли нас, сожгли и уничтожили нас. Мы, которые предпочли убить себя, избавляя от позора наших матерей, наших женщин и наших мертвых, мы оставили такой погребальный костер, который не выгорит никогда». Персы так до конца и не смогли овладеть Ликией, и не только они: отчаянное сопротивление встретили родосцы, сирийцы, пергамцы, понтийцы… В эпоху Античности довольно известны были ликийские пираты (не путать с киликийскими, еще более известными) – на них начали жаловаться друг другу еще египетские фараоны и кипрские цари за 1400 лет до н. э. (как пишет выдающаяся исследовательница истории Родоса К.М. Колобова, «ликийцы выступают перед нами еще в Тель-Амарнской переписке как пиратские племена. Аменхотеп III был занят постоянно охраной побережья Дельты от пиратских нападений ликийцев, и в правление Эхнатона царь Алашьи (Кипра) сообщал, что “Lykki” ежегодно опустошают одно поселение за другим в береговой полосе его страны. Ликийских наемников мы встречаем в Египте в правление XXVI династии фараонов»). Так что, к прискорбию, не прав известный английский историк малоазийских городов Джонс, утверждая, что ликийцам был чужд морской грабеж. Да и Плутарх вспоминает о совсем уж незапамятных временах в связи с ликийским пиратством, перетолковывая миф о чудовищной Химере (огнедышащем гибриде льва, козы и змеи) и убившем ее герое Беллерофонте: «К мифам относится то, что, как передают, произошло в Ликии, но эта молва упорно держится. Говорят, что Амисодар, которого ликийцы называют Исаром, привел из ликийской колонии Зелеи пиратские корабли под началом Химара, мужа храброго, но грубого и свирепого. Его корабль имел на носу изображение льва, а на корме – дракона. Много бед он причинял ликийцам, невозможно стало не только выйти в море, но и жить в приморских городах. Наконец его убил Беллерофонт». О свирепом пирате Зеникетисе, принявшем смерть в ликийском Олимпосе, будет рассказано в другой главе, посвященной истории Фаселиса.
Своего расцвета Ликия достигла в пятом веке до нашей эры, когда она вместе с Карией, Эгейскими островами и другими землями объединилась в сильное государство, известное как Родосский союз, под гегемонией острова-государства Родос. Конечно, отчасти этот союз был принудительным, как любой союз между победителями и побежденными. Последними оказались на какое-то время в данном случае ликийцы, хотя их вековечная вражда с родосцами отмечена еще Гомером в его «Илиаде», где ликийский царь Сарпедон, союзник троянцев, убивает родосского царя Тлеполема, сына Геракла. Но это дела совсем уже прошедших веков. Нетипичная по сравнению с остальными греческими городами и государствами экономическая и политическая стабильность Родосского союза привела к тому, что он стал главным денежным центром Эллинистического Средиземноморья. Вместе с центром – Родосом – богатеет и развивается Ликия; однако благоденствие Родосского союза было погублено новой силой, смело заявившей о себе в античном мире, – римлянами. Интересно, что на сей раз завоеватели привели Родосский союз к покорности не грубой силой, а экономической «петлей»: римляне создали центр беспошлинной торговли на острове Делос, и сначала рухнула экономика Родосского союза, а затем и он сам. Прибрать к рукам бывшие земли союза не составило римлянам никакого труда, и так Ликия вошла в Римскую республику, позже – империю, хотя интересно отметить, что формально она была какое-то время независима. Это явно льстило свободолюбивым ликийцам, имевшим очень древние традиции народовластия, отмеченные еще самим Аристотелем: в лучшие свои времена Ликийская лига включала 23 города, из них Ксанф, Пинара, Патары (родной город св. Николая), Миры и Олимпос имели по три голоса в общеликийском собрании, на котором каждую осень избирался ликиарх – правитель Ликии. Долгое время ликийскими городами правили местные династы – пока по приказу персов их не истребил карийский сатрап Мавсол. Однако же довольно быстро независимость превратилась в эфемерность, и Ликия стала такой же провинцией Рима, как и все остальные. Жители Ксанфа сожгли себя еще раз, не желая сдаваться войскам одного из убийц Цезаря – Брута, как повествует Плутарх в его жизнеописании: «Брут стал требовать от ликийцев денег и войска. Демагогу Навкрату удалось убедить несколько городов отложиться от Брута и занять их войсками возвышенности с целью помешать дальнейшему движению Брута. Сперва Брут двинул против них конницу и изрубил у них во время завтрака 600 человек. Затем он стал занимать местечки и маленькие города, причем с целью привязать к себе население отпускал всех пленных без выкупа. Ликийцы, однако же, отличались дерзостью. Все, чем он вредил им, возбуждало в них чувство раздражения, над мягкостью же и гуманностью его они смеялись. Наконец, он загнал самых храбрых из них в Ксант и повел осаду. Ликийцы стали бросаться в реку, протекающую вблизи города, и старались убежать, но попадали в сети, расставленные по течению на дне реки. По краям сети были привешены колокольчики, тотчас же дававшие знать, если кто-либо попадался. Однажды ночью ксантцы сделали вылазку, напали на римские осадные машины и зажгли их. Римляне заметили это и заставили неприятеля запереться в стенах. В это время сильный ветер погнал к стенам огонь, который перешел на ближайшие дома. Брут испугался, что город может быть разрушен, и приказал немедленно помогать населению тушить огонь. Ликийцев внезапно охватило чувство какого-то ужасного, необъяснимого отчаяния, чувство, с которым лучше всего сравнить своего рода любовь к смерти. Все они вместе с женами и детьми, свободные и рабы, люди всех возрастов, кинулись на неприятелей, желавших помочь в тушении пожара, и стали гнать их со стен. Сами они начали сносить в одну груду камыш, дрова и все горючие вещества с целью превратить город в пепел и всячески старались увеличить, раздуть огонь, давая ему всякого рода пищу. Пламя разлилось, со всех сторон охватило город и вспыхнуло высоко вверх. Брут был опечален случившимся и, разъезжая верхом вдоль городской стены, старался помочь ксантцам. Протягивая к ним руки, он умолял их пощадить, спасти город, но его никто не слушал. Не только мужчины и женщины убивали себя разного рода способами, но даже малые дети с криком и шумными восклицаниями прыгали в огонь, другие бросались со стен, третьи подставляли шею под удар отцам и, раздевшись, просили убить их. Когда город был взят, нашли женщину в петле. На шее у нее висел труп ребенка, горевшей лампой она хотела поджечь дом. Картина была ужасна. Брут не мог смотреть на нее, но, услыхав о случившемся, заплакал. Он обещал наградить солдата, который спасет хоть одного ксантца. Говорят, не отказавшихся от жизни было только полтораста человек. Таким образом, над ксантцами после целого ряда веков снова разразился гибельный удар судьбы. Они смелостью напомнили своих предков, которые во время войны с персами также похоронили себя при пожаре своего города».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145}) (window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})