Страница 5 из 6
Иногда я сплю, и мне снится, что ты тут. Только ты все такая же маленькая, темненькая моя Олька. А я-то теперь здоровый мужик, бородач, настоящий дровосек, краснощекий, зарос и заматерел. Ты меня и не узнала б, наверное, если б увидала, Олька.
Привет, Игорек. Приятно снова печатать: отвыкла от клавиш.
Не помню, говорили или нет – элемент официально назвали Эрго115; не по году открытия, а по году обнародования. У Земли больше нет проблем с энергией – тоже официально. У нас все благополучно, уже почти как раньше. Все у нас тут хорошо, Игорь, а меня высылают на Гевесту. Статья – подрывная деятельность, действия, направленные на незаконное изменение установленного общественного порядка и государственного устройства.
Тебе не смешно? Мне – да. За что боролась, на то и напоролась. Хотела возобновить нормальное сообщение с Гевестой – пожалуйста, лети туда сама.
Страшно, Игорь. Сидя на Земле, я могла воображать, что там все хорошо. Что ты жив. Что на Гевесте прекрасные цветные города и добрые люди, тоскующие по Земле и отрезанные от нее по мановению каких-то параноиков. А теперь, когда мне предстоит лететь… А что, если там пустота? Та же самая база в поле багровых пузырей, тот же давящий колпак вечной ночи, тот же аммиачный снег? Мне сказали, финансирование свели к минимуму, лишь бы поддерживать жизнедеятельность тех, кто остался, кого Земля не желает принять. Официальная версия – по-прежнему страх занести на планету новый вирус.
Здесь я могла притворяться, что с тобой все хорошо, что ты не отвечаешь по какой-то объективной причине. Я их столько выдумала, причин – блокнота не хватит. Признавалась себе, что ты не отвечаешь, потому что завел другую. Это я переживу… Но… вдруг я прилечу и увижу, что тебя просто… нет. Нет, нет, нет, князь мой.
Игорек, я вылетаю через месяц на почтово-грузовом лайнере; его тут называют МУЛом – межпланетным универсальным. Точно в насмешку: он медленный, как не знаю что. Говорят, будем лететь почти три месяца. Это в то время, когда можно за неделю добраться!
А помнишь наш разведывательный экспресс? Как там воняло топливом! Надеюсь, в почтовом хоть так не будет, все-таки почти двадцать лет прошло. В общем… В общем, скоро увидимся. Пишу это – рука дрожит, и внутри все дрожит, кипит от страха. Никакой надежды, никакого предвкушения. Только страх.
Я передам письмо с одним новым знакомым. Если предположить, что все прочие письма до тебя почему-то не доходили – это точно должно дойти.
Хожу последнюю неделю, как будто внутри – ни черта, одни камни.
Ну как ты там, Олька моя? Никак не могу бросить тебе писать. Прихожу со стройки, с поля, с базы, из парка (представляешь – уже открыли!), еще откуда – и тут же думаю: сяду-ка я к столу письма тебе писать.
Пишу-пишу, на ответ не надеюсь – к этому-то я привык. А тут вдруг сообразил: я ведь уже забыл, как ты выглядишь. И ни одной фотографии. У нас тут появился местный интернет, но, конечно, никаких земных ресурсов. Я попытался нарисовать тебя по памяти. Самое обидное – не знаю, похоже вышло или нет. Валька говорит, нет.
Нельзя так долго держаться за призрак. Валька говорит, я сбрендил. С другой стороны, он говорит, что все мы тут сбрендили, и на Гевесте только через поколение появятся адекватные люди, которые не видели этого фортеля Земли: сначала выкачать эргорий, чтоб самим не умереть, а потом закрыться от нас и бросить. Ничего. У нас тут уже свое все. Как-нибудь. Как-нибудь. Только без тебя тяжело – вот к чему я никак не привыкну.
Все, заканчиваю. Надо отвыкать от писем. Буду поэтапно: буду писать все реже и короче.
– Нет, ну это надо!
Валька поперхнулся. Изо рта брызнули крошки. Кашляя, сунул газету Игорю.
– Почтово-грузовой лайнер! Вот что они нам прислали впервые за три года! Письма из прошлого просто! Ты прочитай…
«…из-за поломки межпланетный универсальный лайнер совершил вынужденную посадку на орбитальной станции Венеры. Ремонт длился около полугода…»
– Полгода! Бедняги, – вздохнул Игорь. – На полгода зависнуть в космосе… Как у них ресурсов-то хватило.
– Так грузопочтовый же лайнер. Видимо, какие-то грузы были с собой. Может, консервы, – предположила заглянувшая в комнату Варвара.
– Нам? – усомнился Игорь.
– На Юпитер. МУЛ летит на Юпитер, на Гевесте будет только промежуточная остановка в шлюзе, – объяснил Валька. Голоса у отца и повзрослевшей дочери были удивительно похожи – если не смотреть, даже не понять, кто говорит. – А что, если там реально почта? Он же за три года письма привез! А может, и больше. Пойдешь на почтамт?
– На что мне.
Сказал – а внутри все равно задрожал, съежился выгоревший комок, оставшийся от надежды.
– А я пойду, – весело сказал Валька. Вот неунывающий… – Варвара, айда со мной? Посмотрим заодно на новый аэропорт…
– А я не пойду, – разозлившись, бросил Игорь. – Мне, знаешь ли, никто не пишет.
– А вот и не угадал, – ошарашенно и осторожно произнес Валентин часом позже. – Твоя Оля. Вот. Письмо… Тебе… Сказали, лежит давным-давно…
«…Я передам это письмо с одним новым знакомым. Если предположить, что все прочие письма до тебя почему-то не доходили – это точно должно дойти».
Что-то внутри вспыхнуло, взорвалось, как тот пузырек с газом в их первые дни на Гевесте.
Восточные горы заливало алым маревом, в воздухе пахло эргорием, но мылкий, острый дух перебивали ароматы из парка – перезимовавшей хвои, реки и молодой зелени.
«Скоро, поди, сирень зацветет».
А потом накатили тучи, стало зябко, пришла глухая и холодная предрассветная тишь. Девятнадцатилетняя Варвара ежилась рядом – уставшая от долгой зимы, нарядилась в платье, выскочила с голыми руками. Игорь стянул пиджак, накинул ей на плечи; Варя улыбнулась. Тоже прибежала за почтой – пришла пораньше, чтоб потом не толочься в аэропорту во время рейсов. Все службы на Гевесте до сих пор ютились под одной крышей: и почтамт, и банк, и аэропорт…
…МУЛ уже сел. Игорь видел, как белое брюхо вспарывает лиловое небо, еще издалека уловил хриплый треск двигателей. С посадки прошло четверть часа, но не может же так долго… она… да где вообще все пассажиры?
– Почтовый мул, – пробормотал Игорь, ощупывая непривычно голый подбородок. – Почтовый мул…
– Что, Игорь Иванович? – встрепенулась Варя.
– Да так… сам с собой… – выдохнул он. – Пойдем, может, зайдем?
А сам просто не мог стоять на месте: не было сил. Последняя капля терпения сорвалась с кончика носа.
Елки – маленькие, хилые, но все-таки самые настоящие земные елки, прижившиеся на Гевесте, – выстроились у входа, как часовые. От долгого стояния на холоде ноги занемели, Игорь вошел в аэропорт, морщась от разбежавшихся по икрам иголок. Проковылял к стойке регистрации; в голове разрастался шум, он видел, что регистраторша шевелит губами, но разобрать ничего не мог.
Варя дернула за рукав. Он обернулся…
Шум порвался с бумажным грохотом – образовалась дыра, как будто со стены сорвали кусок обоев. А там… в этой белизне…
– Игорек, – услышал он растерянное, знакомое-знакомое.
Рванулся, закрутился на месте, все поплыло, как в детстве на карусели…
Она ухватила его за руку, и он наконец поймал, вдохнул, прижал к себе, сдавленно пробормотал:
– Привет, княгиня…
Евгения Кинер
Голоса пыли
Время большого снега закончилось. Он растаял, будто и не лежал повсюду целых шесть месяцев. Растекся лужицами черной воды, которая быстро высохла, оставив на земле трещины. Настала пора Великой пыли.
Долину словно обсыпали мелким порошком, он висел в воздухе, оседал на одежде, забивался в складки кожи, делая выражения лиц более жесткими. Серебристая пыль скрипела на зубах, хрустела, падая в костры, вилась водоворотами у ног при малейшем движении. Она покрыла высокие конусы зимних домов так, что те стали казаться холмиками, маленькими копиями далеких гор.