Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 10

Память души

Ника Остожева

© Ника Остожева, 2020

ISBN 978-5-0051-9120-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА I

ПРОКЛЯТИЕ

Я поджигаю храм твоих убеждений. Когда он будет разрушен, ты увидишь огромное, необъятное небо.

…Летящая ткань летнего розового платья, выбранного отнюдь не по промозглой ноябрьской погоде, развевается на ветру. Моросит мелкий дождь вперемешку со снегом. Капли его скатываются по груди, по лицу, рукам, голым по локоть, худым и бледным. Поворачиваю в раскрытые, будто специально для меня, ворота в кованом железном заборе. Он стоит один посреди пустынного, словно перенесшего апокалипсис, пространства. Нас разделяет всего пара шагов, дистанция стремительно сужается. Наши тела едва соприкасаются, его горячая ладонь сжимает мою. И лишь от массивного серебряного кольца на большом пальце его правой руки исходит пронзительный холод…

Сон оборвался, грубо вытолкнув меня обратно в реальный мир. Состояние экзальтации растворилось в звенящей ночной тиши. Я сделала глубокий вдох, такой долгожданный, в легких катастрофически не хватало воздуха. Пальцы крепко сжимали простынь, мое тело сотрясала судорога. В теплой, прогретой современной системой центрального отопления, комнате мне было холодно. «Кажется, у меня поднялась температура, от того и сны больше похожи на бред», – успокаивала я себя.

Укутавшись в длинный, почти до пола махровый халат, на два размера больше моего нестандартного XS, я побрела на кухню, машинально включив чайник. Нужно было срочно выпить жаропонижающее, ведь впереди намечался ответственный день. Сжимая обеими руками теплую кружку, я чувствовала, как озябшие пальцы начинают согреваться. Ощущение дежавю. Который раз за последнее время?!

Этот момент снился мне уже несколько лет с пугающей периодичностью. Обычно меня не удивляют повторяющиеся события во сне, например, невозможность открыть глаза из-за яркого света, бьющего прямо в лицо, или слабость в ногах, когда необходимо бежать, спасаясь от монстра – все это нереально, я почти не испытываю эмоций, будто знаю, что грезы вот-вот рассеются. Но совсем другое дело – сон, что разбудил меня в эту ночь – больше похожий на воспоминание, выуженное из глубин прошлого.

Там, в царстве Морфея, меня окрыляла любовь – всеобъемлющее, прекрасное чувство, которого, увы, я не испытывала в реальности. Все прочие сферы моей жизни затмила карьера – целиком и полностью я посветила себя работе. Мой бизнес порой напоминал нефтяное пятно, которое распространяется по поверхности воды, заволакивая все бо̀льшую площадь масляной пленкой. Иногда, будто остановившись посреди дистанции, я спрашивала себя: «Для чего все это?», но, не найдя ответа, устремлялась дальше. Возможно, так я подсознательно оправдывала свой уход от взаимоотношений, уже имея за плечами горький опыт разрушенных грез…

Не первом свидании был потрясающий вид из окна на самое сердце города с высоты птичьего полета, а дальше, опьяненные вином и чувством притяжения друг к другу, мы целовались, плавно перемещаясь с дивана на пол.

Все происходило стремительно, и уже при следующей встрече волна страсти перенесла нас из гостиной в спальню, где некое чувство, тогда я приняла его за любовь, накрыло с головой.

Число 3 ознаменовало разрыв. В тот день я впервые приоткрыла дверь в свое сердце. Мы сидели за барной стойкой в его доме, созерцая потрясающий вид на Чикаго, пили самый дорогой, по его словам, коньяк и разговаривали. Мои ноги свисали с высокого стула, и я чувствовала себя маленькой наивной девочкой. Может быть поэтому, а может под действием алкоголя, или просто из симпатии к этому солидному, вселяющему ощущение надежности мужчине, я разоткровенничалась с ним, слишком поздно осознав, что сделала это напрасно.





Осуждению и критике подверглось все – начиная с меня самой, заканчивая моими родителями, которые всю жизнь, честно проработав, не смогли разбогатеть, как в свои неполные 26 лет статный молодой человек, сидящий напротив. Было тяжело, ведь семья – это святое.

– Ты не имеешь достойного примера перед глазами, – самоуверенно произнес он, отпивая из бокала.

Я не нашлась, что ответить. Чувствовала себя униженной, загнанной в угол.

– Энни, тебе стоило бы составить пирамиду ценностей, вместо того, чтобы распылять внимание на все подряд.

Мне было 19, я училась на втором курсе экономического факультета, вела обычную студенческую жизнь, как все мои сверстники – лекции и семинары, подготовка к сдаче экзаменов, встречи с друзьями, шумные вечеринки, беззаботность и ощущение, что весь мир у моих ног. Я впервые слышала о «пирамиде ценностей».

Позже я узнала, что это своеобразная иерархическая модель, составленная психологом Абрахамом Маслоу, в которой потребности человека располагаются в возрастающем порядке – от тех, коими можно пренебречь, к самым основным и фундаментальным.

Спустя непродолжительное время я составила пресловутую пирамиду. «Любовь» располагалась на одном из низших уровней. Уязвленное самолюбие, подкрепленное бунтарским духом юности, сделало свое дело. Наверное, подсознательно назло этому человеку я стала той, кем стала – хозяйкой «Империи» – именно этим, отнюдь не скромным термином, я окрестила свой проект.

Возможно, мне даже удалось превзойти его успех. Он оказался не прав, говоря о моем будущем. Он ошибся. Каждый раз, думая об этом, я невольно улыбаюсь. Но улыбка эта имеет оттенок грусти, она как зеркало, отражает два диаметрально противоположных чувства – удовлетворенность вкупе с сожалением. Зеркала видят истину, как бы мы ни старались ее замаскировать.

Великую боль несет в себе разочарование. Когда нарисовав в своих мечтах идиллический образ, полный ярких красок, вдруг видишь реальность такой, как она есть. Розовые очки падают с глаз и разбиваются о холодный грязный асфальт, разлетевшись вокруг миллиардом льдинок, кажется, еще хранящих в себе отпечаток той иллюзии, которой на самом деле никогда не существовало в этом мире, а только лишь в воображении.

Именно оно – разочарование способно сломить дух и заставить натянуть на лицо эту чертову маску безразличия. Чтобы больше никто и никогда не смог разглядеть истину и увидеть шрамы на сердце – неровные, корявые, сшитые наспех лоскуты, с неряшливо торчащими из швов нитками, неподходящего по общей оттеночной гамме цвета.

Сейчас уже трудно понять, откуда изначально взялась во мне эта скрытность, боязнь проявить свои чувства, в какой именно момент жизни я сменила привычную парадигму искренности и непринужденности на новую – полностью ей противоположную. Быть может во времена начальной школы, когда подруга украдкой прочла запись в моем дневничке.

С розовыми листами блокнота я делилась своими чувствами к мальчику из параллельного класса, рисовала сердечки и оставляла отпечатки губ, неровно намазанных маминой помадой. В моих детских мечтах мы непременно должны были пожениться. Каково же было мое негодование, когда Линда, находясь у меня в гостях, вынула из ящика заветный дневник и, смеясь, зачитала вслух все мои секреты! Девочки, подобные ей, как правило, вырастают в самых опасных представительниц слабого пола – этаких монстров с милыми личиками, которые идут по головам, разрушают семьи, занимают чужие места, окидывая результаты своих деяний невинным взглядом.

На следующий день весь класс был в курсе моих фантазий. К счастью, эта история быстро забылась, и внимание детей переключилось на более актуальные события, но след в моей душе остался. Он дает знать о себе и по сей день. Все свои мысли, все чувства, желания и эмоции я прячу, словно тот сакральный дневник – вглубь ящика, на самое дно, так чтобы никем более он не был найден.

С тех пор я замуровала себя в «скорлупе», защищающей чувства от внешнего воздействия. Надела маску, чтобы никто не знал, кто я на самом деле. Этот процесс происходил постепенно – как наложение грима – слой за слоем. После каждой неудачи – новый штрих. Все, чтобы очередной человек, предавший меня, не догадался о том, что причинил мне боль. Чтобы не понял, что мой внутренний мир во сто крат глубже, чем я показываю. Постепенно эта маска так крепко срослась с моим истинным лицом, что порой мне и самой было трудно их различить. Настоящая «я» затаилась где-то в дальнем уголке и сидела, съежившись, боясь показаться на свет.