ВШ 3

— Макс, что с тобой? — услышал я через дверь голос Ягубкина.

— Сру, — только и смог я выдавить из себя.

Тут подтягиваются Саныч и Биркин с аналогичными вопросами. Я говорю, что мне уже легче, а сам пытаюсь вспомнить, что же я такого сегодня съел, отчего едва не обделался прямо на ринге? Ведь вполне мог стать позором всего советского спорта, после такого хоть в петлю лезь. Вроде бы на завтрак ел всё то же самое, что и другие, несвежим ничего не отдавало.

И тут в памяти всплыло случившееся в середине 90-х отравление в Греции баскетбольной команды ЦСКА. Вернее, которое ещё должно будет случиться. Там почти всю команду армейцев отравили минеральной водой с подмешанным в неё галоперидолом. Почему такое не могло произойти и сейчас? Только это, наверное, не галоперидол, а что-то из разряда слабительных. И неспроста в зеркале мелькнул какой-то тип, он вполне мог незаметно взят початую бутылку, а целую попросту заменить такой же, но уже с подмешанной гадостью внутри.

Гадя и думая одновременно, я при помощи зубов разделался со шнуровкой на перчатках и стянул их с себя. Теперь хоть появилась возможность нормально подтереться. Наконец минут через пятнадцать покидаю туалет, передвигаясь почти по-крабьи — задница горит огнём. Биркин ещё здесь, хотя должен быть возле ринга. Добираюсь до мусорной корзины, и под недоумённым взглядом доктора достаю из неё бутылку.

— Григорий Абрамович, подозреваю, что в этой бутылке вода отравлена. То есть в воду подмешали какую-то гадость, отчего я на ринге едва не обо… обделался.

Дальше рассказываю всю подноготную, но Биркин не хочет верить, что какой-то тип, чьё отражение я мельком видел в зеркале, специально подменил бутылки.

— Максим, ты сейчас что, серьёзно? Может быть, ты что-то съел? Или это кишечная инфекция?

— Нет, Григорий Абрамович, точно говорю — вода отравлена. Её нужно отдать на экспертизу… Ой, б…

Я снова практически бегом рванул в туалет. Судя по всему, моему организму грозило тотальное обезвоживание. И как я завтра выйду на финал с… С кем, кстати? В следующем полуфинале должны были встречаться поляк и португалец. В общем-то, до лампочки, главное, оклематься к финальному поединку. Надеюсь, у нашего Айболита имеется что-нибудь укрепляющее желудок.

Когда я, наконец, во второй раз покинул уборную, увидел приходившего в себя после боя, раскрасневшегося Аветисяна, и Свиридова с Афоней, с задумчивым видом рассматривавших стоявшую на скамейке стеклянную ёмкость с водой, той самой, которой, подозреваю, я траванулся. Оба при моём появлении синхронно повернули в мою сторону головы.

— Максим, как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Георгий Иванович.

— Бывало и лучше, — пробормотал я, осторожно опускаясь на скамейку рядом с Аветисяном. — Манвел, как отбоксировал?

— Победил, — улыбнулся тот через силу. — А что там с водой, я чё-то не совсем понял…

— Погоди, Манвел, давай мы с этой водой сами разберёмся, — слегка раздражённо сказал Свиридов и снова повернулся ко мне. — Говоришь, из этой бутылки пил?

Повторяю историю, которую до этого озвучил нашему доктору. Заодно выдвигаю предположение, что моё отравление — тщательно спланированная акция. Либо чтобы опозорить советский спорт в моём лице, либо чтобы дать возможность выиграть хозяину соревновании. Ведь я мог бы обделаться и раньше, и вообще не выйти на ринг. А может, и первое, и второе вместе, может, хотели подгадать так, чтобы я загадил ринг по ходу боя, на виду у тысяч зрителей и перед объективами телекамер. Я бы, опозоренный, не смог продолжить бой, а грек одержал бы победу техническим нокаутом. Под конец рассказа добавляю, что воду хорошо бы отдать на экспертизу.

— Отдадим, — кивнул непривычно серьёзный Афоня. — Ты вот что, Варченко… И тебя, Аветисян, касается, да и всех, в общем-то… Короче говоря, пока никому про эту воду не говорите, а бутылку я с собой заберу. Пусть и правда исследуют содержимое, хотя я пока и не представляю, в какую лабораторию можно податься, хоть в Москву отправляй… Кстати, заодно в Госкомспорт позвоню, пусть они там тоже мозги немного напрягут. Повторяю, всем желательно пока держать язык за зубами, ещё не хватало международного скандала.

— А как мы докажем, что воду нам подменили? — поинтересовался я у Афони.

— Тоже вопрос, — поскрёб тот залысину. — Хоть полицию вызывай с детективами, может, свидетели какие-нибудь видели, как этот некто подменял тебе бутылку… Но это опять же, шумиха, и возможно, беспочвенная. Ещё, чего доброго, местные газеты всё в красках так распишут, что после московских разбирательств нам голов не сносить.

В этот момент по мою душу появился Биркин с целой пригоршней препаратов. Заставил выпить пять таблеток активированного угля, две маленьких жёлтеньких пилюли и одну белую. Меня едва не вывернуло, когда я всё это в себя запихивал, запивая… Нет, водой из другой бутылки, которую догадливый доктор захватил с собой.

— Надо, сынок, надо, — по-отечески ободрил меня Григорий Абрамович. — Зато в туалет сутки бегать не будешь. У тебя сейчас может начаться обезвоживание, надо пить больше жидкости, не помешает и крепкий чай. Георгий Иванович, найдём парню в гостинице чёрный, крепкий чай?

То ли на автомате, то ли преднамеренно Биркин упорно называл с первого же дня отель гостиницей, но никто ему за это не пенял. Хоть горшком назови, лишь бы в печку не ставили.

— У меня в номере лежит пачка индийского, как знал, когда из дома брал, — ответил Свиридов. — Вернёмся в отель, я тебе, Максим, целую банку заварю. Ну ты как, получше?

— Вроде бы революция в животе завершилась, бунт подавлен, — грустно пошутил я. — Надеюсь, к завтрашнему финалу оклемаюсь.

— Знаешь уже, с кем дерёшься? Хотя откуда, ты же второй полуфинал просидел в… В общем, поляк Енджейчик твой соперник. Сильный парень, ещё и левша. Я, правда, один раунд только успел посмотреть, прежде чем меня Чеботарёв сюда притащил, но понял, что у твоего соперник слабых мест практически нет.

— Это ж надо, ребёнка отравить, — всё никак не мог успокоиться Биркин. — Хорошо ещё, что так обошлось, а могли бы чего и похуже в воду намешать…

— Григорий Абрамович, — прервал его Афоня, — давайте не будем сейчас строить домыслы, мы имеем то, что имеем. В общем, я забираю тару с водой, а вы о случившемся молчок.

В этот момент дверь раздевалки распахнулась, и в помещение ввалился Саня Ягубкин, из-за спины которого вынырнул взволнованный Саныч. Оба практически хором вопросили:

— Максим, ты как?

— Да вот, таблеток напился, в себя прихожу. Сань, ты как, выиграл свой бой, надеюсь?

— Ещё бы он у меня не выиграл, — опередил того с ответом Саныч. — Досрочно, в третьем раунде.

И так смачно шлёпнул Ягубкина по ягодице, что тот даже поморщился. Хм, шлёпни так тренер своего воспитанника или воспитанницу году так в 2020-м — его бы почти наверняка привлекли к уголовной ответственности за сексуальное домогательство. Сейчас это аналогично похлопыванию по плечу, никто из присутствующих в раздевалке вон даже и бровью не повёл. Как же всё в это время просто, таких слов, как абьюз и харрасмент, в СССР люди и не слышали.

В финале советская команда теперь представлена семью боксёрами. Единственная потеря — Лёха Никифоров, неожиданно уступивший бельгийцу Питерсу. Из соперников рядом никто и близко не стоял, можно считать, общекомандная победа нам уже обеспечена. Учитываются в первую очередь золотые медали, предположить, что все наши проиграют свои финалы, не мог, пожалуй, даже самый смелый фантазёр. Чудеса в спорте периодически случаются, но не настолько крутые. Можно, конечно, вспомнить Московскую Олимпиаду, там в финал также вышли семеро, если ничего не путаю, советских боксёров, а выиграл только Шамиль Сабиров. Но там все сливки сняли кубинцы, а здесь их, к счастью, нет, так что чудеса устраивать некому.

Да и не стоит их бояться. Такие же люди, как и мы, только… негры. Пока ещё так можно говорить, даже в Штатах. Чёрные поднимут голову лет через тридцать, и тогда уже попробуй скажи «негр» или «чёрный» — мигом обвинят в расизме, хорошо, если извинениями отделаешься. Так что будут сплошные афроамериканцы и афроевропейцы. А потом ещё и движение «Black Lives Matter» заставит белых вставать на колени перед чёрными, вымаливая искупления за грехи своих предков перед их предками. Сейчас скажи такое простому белому американцу — ни за что не поверит, покрутит пальцем у виска или вызовет полицию. Не то что бы я был скрытым или — боже упаси — явным расистом, но во всём должна присутствовать мера. Все должны быть равны, невзирая на цвет кожи. Заигрались ребята в демократию, вот и пожинайте плоды своей толерантности.