Страница 2 из 38
Маститые волшебники недовольно хмурились и хватались за головы, когда на их практических занятиях у меня в очередной раз получалась не обычная вещь, а что-то непонятное: вместо обычной сковороды выходила сковорода-бич врунов (любой, кто хоть раз в течение суток кому-нибудь соврал, приклеивался к моему изобретению на несколько дней, причем языком; после нескольких экспериментов с моей сковородочкой учащиеся в моей группе студенты стали подозрительно честными), а вместо простых часов – часы-предсказайки (очень хорошо предсказывали, когда именно тебя вызовут к доске отвечать, жаль, преподаватели забрали, видимо, хотели точно знать, когда их ректор на ковер вызовет).
Работать со мной могли далеко не все, а только самые психически устойчивые маги, уж слишком богатой и изощренной была у меня фантазия. А уж когда я однажды на глазах у одного из преподавателей по прикладной магии в легкую усовершенствовала сапоги-скороходы в галоши-внедорожники, сделав упор не на скорость, а на проходимость обуви, да ещё и испробовала их на самом маге, всем, кто соглашался индивидуально со мной заниматься, стали платить баснословные деньги, да ещё и молоко за вредность профессии выдавали (сам преподаватель, кстати, потом долго заикался, услышав мои имя, и десятой стороной обходил канавы, лужи и любые грязные места)…
В царстве Василисы и Елисея к моим чудачествам уже успели привыкнуть, но каждую с виду невинную вещь, если получали ее от меня, долго и с опаской вертели в руках, не всегда решаясь применить по назначению. А уж после того как я начала избавляться от поднадоевших мне клиентов усовершенствованным веником, простые люди стали обходить меня за версту, а слуги вообще боялись приближаться без нужды к моим покоям.
В данную минуту я держала в руках тот самый веник, веник-самобой. «Славился» он тем, что по моему приказу налетал на неугодных мне и начинал яростно крутиться на их голове, больше издевательски щекоча, чем доставляя боль. Но если после его действий у бедняг оставалась хоть пара волосин, их можно было считать невероятными везунчиками. Большинство же обычно «щеголяло» гладкой лысиной.
В толпе, видимо, было несколько человек, уже испытавших на себе всю «прелесть» веника, так как запал их при виде моего «оружия» существенно поугас. Они нерешительно топтались на месте, тихо переговаривались друг с другом и вопросительно поглядывали на своего заводилу. Но Пашка, упертый дурень, сдаваться не хотел. Подскочив, уставившись на меня снизу вверх и дыша перегаром, от которого сразу взбесился бы любой, даже самый покладистый Сивка-Бурка, этот малорослый любитель сказок угрожающе начал:
– Приворожи мне принцессу, ведьма, или…
Что «или», мне узнать так и не удалось. А всё потому, что этот горе-бунтовщик не учёл одной маленькой, но существенной детали: не любят мои волшебные вещи, когда их хозяйке угрожают. А Пашкин перегар они, скорее всего, приняли за газовую атаку. Вот и бросились в бой, не дожидаясь команды, причём не только веник-самобой, но и половник-головомёт. И началось самое интересное…
Пока веник активно обрабатывал не ожидавшего такой подлянки Пашку и стоявших рядом с ним его незадачливых соратников и пытался, несмотря на мольбы и завывания, исправить различные недостатки в их и так не густой шевелюре, половник летал рядом и норовил каждого неосторожно попавшего в радиус его действия «погладить» по голове (или по той части тела, по какой сумеет достать), причём «везунчику» не хотелось вставать уже после первого раза, а половник сразу заходил на второй, а затем и на третий круг. Вот и пытались все эти бедолаги укрыться от моего «убойного» оружия, кто ползком, кто – на четвереньках, прикрыв голову руками, а кто – и прячась за разные предметы во дворе, но огромная деревянная кадка с зацветшей водой, за которую заполз один из бунтарей, как на грех, опрокинулась на него вместе со всем своим содержимым и рассыпалась на доски от одного прикосновения со лбом неудачливого детины. Детине-то ничего, промок только, да запах гнилой воды от него идти стал, а вот кадку уже не починить. А это уже – причинение вреда царскому имуществу, между прочим.
Второй «герой» попытался спрятаться от «всевидящего» половника за резными перилами дворца. Не помогло. Земля там уже мокрая была от воды из кадки, бедный мужик поскользнулся, упал, да так нехорошо, что половник его по пятой точке несколько раз со всей силы и приложил. Бедняга теперь долго сидеть не сможет.
Третий «умник» скрючился под ступенями, закрыв голову руками, мечтая стать невидимым, но половник настиг его и там, чувствительно ударив по ногам. Несчастный вскрикнул, выскочил из своего укрытия и дал стрекоча, желая поскорей покинуть «поле битвы».
В общем, весело было всем: и мне, и попавшимся мне под руку бунтарям, уже жалевшим о своем бездумном поступке, и особенно стражникам, наблюдавшим за «эпической битвой» с безопасного расстояния. Их громкий гогот перепугал всю птицу в округе.
Нахохотавшись всласть, сотник наконец подал условный знак, и стрельцы тут же начали вязать тех страдальцев, кто ещё оставался на территории дворца, и уносить их в курятник. И правильно. Пусть «бунтовщики» остынут маленько до приезда царской семьи, может, в себя придут. Я же вернулась к себе в покои и вновь принялась читать интересовавший меня трактат.
– Что ж ты делаешь-то, Лена, подданных моих калечишь, на них же теперь без жалости и взглянуть нельзя! – Выговаривал мне вечером в шутку Елисей, видный широкоплечий мужчина среднего роста, с синими глазами и немного длинным носом, тридцати лет от роду, вытирая бегущие по лицу слёзы от смеха. Его супруга Василиса, красивая миниатюрная шатенка двадцати двух лет, не говорила ничего – она уже вторую минуту хохотала не переставая, и я уже начала серьёзно подумывать, сколько воды в неё (а может, и на неё) надо влить, чтобы истерика наконец-то закончилась.
– А что я могу, – тщетно пыталась оправдаться я, надеясь при этом сама не расхохотаться при одном воспоминании об устроенном сегодня «представлении». – Ты же знаешь Пашку, его без веника в себя никак не приведёшь.
– А половник-то, половник зачем применила? – едва выговорила задыхающаяся от смеха жена царя-батюшки, а по совместительству и моя подруга, удобно расположившись на софе, покрытой красным атласным покрывалом.
– Вот тут я уж точно не при чём, – искренне возмутилась я. – Это было его личное желание – так сказать, помочь хозяйке, вступиться таким образом за её честь.
– Ага, помяв при этом честь других. – Елисей готов был кататься по полу от смеха. Впрочем, и катался бы давно, если бы не боялся испачкать свою шикарную шелковую мантию. – Видел я сегодня парочку пострадавших от твоего половника. Вот уж кому не позавидуешь. Синяки по всему телу, и, думаю, не скоро эти отметины исчезнут. Пашкины дружки теперь от одного твоего имени шарахаться будут, как чёрт от ладана. Распугиваешь ты моих людей, Лена.
– И поделом. Нечего всяких забулдыг слушать да под их дудку плясать, бунты в столице устраивать. Ты лучше расскажи, как вы сегодня поохотились. Заодно и Василиса в себя придёт.
– Да в общем-то нормально: подышали воздухом лесным, настреляли птицы разной, потравили зверя лютого, похвастались друг перед другом силушкой богатырской.
– Елисей, давай без вашего народного фольклора, – взмолилась я, взяв с подноса на изящном столике возле софы крупное яблоко с наливным красным бочком. Яблоки я не просто любила, я их обожала и могла есть всегда и в любом количестве, причем даже совершенно незрелые. – А то ты сейчас затмишь своими подвигами всех ваших народных богатырей вместе взятых!
– Ай-яй-яй, Магдалена, не любишь ты народные сказки слушать, – весело хмыкнул царь, сидя в инкрустированном драгоценными камнями резном кресле и неспешно попивая мёд из золотого кубка. Кубок был из царской сокровищницы. Поговаривали даже, что эта посуда обладает какими-то редкими магическими свойствами, защищающими королевскую семью, но какими именно, я точно не знала, а сам Елисей никогда не рассказывал.