Страница 7 из 38
И вполне объяснимо и отчасти закономерно, что человек очень часто отказывается следовать тому, что ему подсказывает его ум, а ещё часто действует, вообще не думая, полагаясь только на свои рефлексы. И реализуемость человеком его бездумных проектов, зачастую выше, чем когда он за них берётся во всеоружии своего деятельного ума. Что в итоге ведёт к тому, что человек всё больше отказывается от этой мысли, полагаться на свой ум, и окончательно оптимизирует себя, отбросив всё лишнее и мешающее ему, и выбирает бездумность своего существования.
– Пусть за меня думают другие, а я и без этого рудимента как-нибудь проживу. И хотя он есть и пить не просит, всё же слишком накладно и часто не по карману жить своим умом. – Здраво, по-современному рассудил современник и откинул то последнее, что его идентифицировало, как отдельную личность и тем самым ему мешало обречь единение с миром и полную свободу (когда ты ничем не выделяешься, а являешься частью общего либерального единомыслия, то тебе не нужно отстаивать свою индивидуализированную самость, выражением которой и является ум).
– Что? – спрашивает Клава, тем самым указывая на то, что он не в курсе того, что нужно делать в таком случае. А полагаться на везение, после того, что он услышал от Михаила, бесполезная затея – ты обязательно окажется самым невезучим, по крайней мере, в этом случае, человеком. И ты будешь навсегда обречён на пытки этой неумолкающей в голове мелодии. И только Клава так подумал, как несмолкающая в голове мелодия новыми звуками заиграла, и Клава еле сдержался от того, чтобы не выкрикнуть: «Боже мой, голова моя уже раскалывается от неё!».
Михаил же придвинулся к столу, наклонился в сторону Клавы и тихо проговорил. – Нужно её закончить. В нашем случае допеть её окончание. – И, хотя Михаил, казалось бы, ничего такого сверхъестественного и невозможного не сказал, Клаву пробило холодным ознобом от интуитивного предчувствия невозможности этого сделать. Он ведь и вслух её напеть не может, а какая уж может идти речь о том, чтобы её завершить. А вот сумей он её хоть как-нибудь, с кучей ошибок и с особой фальшью человека без музыкального слуха, воспроизвести, то при современных научно-технических возможностях, он вмиг нашёл бы, что это за мелодия и кто её на самом деле поёт. Так что полностью отчаиваться не стоит, и нужно только немного потерпеть и выждать время.
– Что, сможешь? – многозначительно спросил Михаил. И его вопрос можно было понять по разному – он интересовался либо о певческих возможностях Клавы, либо о его соображении насчёт самой мелодии и возможности потерпеть эту мелодию в своей голове.
– А разве у меня есть другой выход. – Тоном человека, принявшего для себя своё безысходное положение, сказал Клава. А вот ответ Михаила на этот раз, не то чтобы удивил Клаву, а он поселил в него надежду.
– Есть. – Говорит Михаил и в момент приближает к столу и к себе Клаву, которому крайне важно знать, что кроется за этим его ответом. Михаил же, синхронно с Клавой отодвинувшись от стола, когда тот к нему придвинулся, зафиксировав на себе просящий взгляд Клавы, просто сказал. – Нужно отыскать ту, кто вложил в твою голову эту мелодию.
– Но как?! – чуть ли не закричал в ответ Клава, чем привлёк к себе всеобщее внимания посетителей и сотрудников кафетерия. Так что Михаилу пришлось выждать время, пока все вокруг успокоятся и займутся своими, не касающимися их делами. Когда же баланс спокойствия в кафетерии был восстановлен, Михаил, придерживаясь спокойного поведения, как в лице, так и во всём остальном себе, дал свой ответ слегка успокоившемуся Клаве. – Положимся на везение. – Сделал такое предложение Михаил, как будто читал мысли Клавы (а мы уже знаем, что он насчёт всякого везения думал и значит, его ответ будет предсказуем).
А ведь между тем, такое отношение к окружающему и такое бесстрастие в лице Михаила, было несколько удивительно видеть, учитывая то, что именно он, а не Клава, использовал для поднятия своего духа некий жидкий ингредиент, добавляемый им в кофе, который быть может и кто знает, и послужил настоящим источником возникновения мысли о Сирене и её мести людям, в головы которых она вкладывает свою несмолкающую песню. Но Клава сейчас был не в том состоянии, чтобы что-то там учитывать и замечать за другими людьми, когда он и себя практически не замечал, о чём говорило то, что он не допил из своей чашки кофе, а вылил его остатки на стол и частично на себя, уронив на бок чашку.
– На везение? – опять ничего не понимая, округлив глаза, переспросил Клава.
– Всё, верно. – Ответил Михаил. – Наш случай, не только не простой, а в некотором роде фантастический, живущий по иным законам. А это значит только одно, – Михаил сделал кульминационную паузу и добавил, – здесь обычными инструментами не добьёшься результата, и в своих действиях нужно отталкиваться на другие ирреалии, свойственные этому сложному для нашего понимания миру. В который для начала нужно поверить. Ты готов в него поверить? – пронзив Клаву пронизывающим до самых печёнок взглядом, низким голосом вопросил Михаил. Но на этот раз Клава проявил необыкновенное упорство в отстаивании своей разумности и выразил сомнение.
– Вы, наверное, шутите. Какой ещё ирреальный мир? – вот прямо так, через вопрос, выразил своё сомнение Клава. За что его не то чтобы прибить мало, а будь на месте Михаила, так за него старающегося и переживающего, любой другой сознающий себя добропорядочный гражданин, и раньше догадывающийся о неблагодарности людского рода, то Клаву давно бы одного оставили наедине со своей мелодией в голове – пусть с ума сойдёт от этого головного караоке.
Но Михаил не самый простой, сознательный гражданин, живучий в своём сознании и разумении, а у него в голове есть свои области неразумности и не сознания, которые будучи подкреплёнными его безрассудным образом жизни, не бросают на произвол своей не осознающей судьбы, вот таких людей, как Клава, которые только разумными себя считают, тогда как их разум живёт в одной плоскости понимания и тем самым не может собой постичь то, что лежит в иных плоскостях того же мировоззрения. А их, не то чтобы несколько и много, а их до бесконечности велико.
И Михаил сразу не осаживает Клаву, заявив: «Как знаешь, человек без двух дней умалишённый», а он пускается в объяснения. Для чего он вынимает из кармана смартфон, убранный туда, когда он выходил, кладёт его на стол, и ткнув в него пальцем, спрашивает Клаву. – Ты знаешь, что это? – На что следует кивок Клавы. Что на этот раз, в виду возможности многозначности понимания этого кивка Клавы, не устраивает Михаила, и он сам за Клаву уточняет. – Я надеюсь, что ты не будешь спорить с тем, что это не просто коммуникационного характера техническое устройство, а это целый мир для каждой человеческой единицы. – Сказал Михаил и, посмотрев на Клаву, увидел кивок согласия Клавы.
– Новые времена приносят с собой новые измерения, – заговорил Михаил, – и эти измерения уже мало что имеют общего с теми единицами отмеров и измерения, с которыми мы имели дело в прошлом – всё перешло в другие плоскости понимания, где нет больше ничего точного, зафиксированного раз и на всегда, сейчас всё находится в движении и скоротечно во времени. Оттого, наверное, все нынешние измерительности рассчитаны больше на умственную составляющую человека, выражены виртуально, нежели имеют под собой материально выражающую предмет измерения основу. Всё постепенно переходит в значение крипто. Валюта, труд и сам человеческий рассудок, уже не нужны для прогрессивного человека, ему главное нужно знать, куда ветер дует. Вот и получается, что это главный запрос сегодняшнего мира для человека-флюгера. Вот отчего человек, встретившись лицом к лицу с настоящей действительностью, впадает в такой умственный ступор. Его-то информационно, под завязку наполняли совсем другой реальностью, заставляли думать желудком, а не сердцем, – тому, что не скормишь, всё практически переварит (изжога и колики это уже последствия переварки), – а тут вон всё, как оказывается, реально жестоко, кроваво и больно, а не как в голливудских фильмах, на раз делается.