Страница 121 из 163
И уже не проходящая боль сжала сердце. Полина…
Нет, лучше уж думать о матушке - не к ночи будь помянута!
Карлотта отрезана от всех событий и новостей. Заперта в старой, сырой обители, где не живут, а гниют заживо. «Сестре Валентине» не может быть известно ничего! Ничего хоть сколько-нибудь важного.
Думать так в высшей степени разумно. Но против воли вспоминается, как в детстве она всегда знала, что и когда ее сын натворил. Даже если сам Леон был полностью уверен: ни одна живая душа его за этим не видела.
Неважно. Мама всё равно узнает. Узнает всё!
Карлотта Таррент - в монастыре. Ее бывший титул принадлежит теперь другой женщине - куда более его достойной. И леонардиты «сестре Валентине» – не союзники, а тюремщики!
Леон давно вырос. Пора избавиться от старого, никак не проходящего - и совершенно беспричинного! - страха!
Ветер крепчает, расстояние в пятнадцать миль кажется втрое длиннее.
И в сотый раз жаль, что не взял карету! Верхом хорошо скакать лишь в теплую погоду. Да и положение обязывает...
Это Ирия могла носиться сломя голову - хоть зимой, хоть летом. Никакой эскорт за ней не поспевал! Ну и доскакалась до репутации вздорной, неуправляемой девицы. Женихи бежали при одном упоминании! Тоже – сломя голову.
Да с чего Леон вообще взял, что матери что-то известно? Из каких источников? Домовые нашептали? Или… Ирия?
Нет. Знай она правду – бросила бы брату в лицо. Или тем, кто увозил. Умом и сдержанностью средненькая никогда не отличалась.
С Эйдой молодой лорд тоже не откровенничал. Он даже провожать ее не вышел. Доверил Полине - и правильно сделал.
А как еще поступают с сумасшедшими? Эйда и без того второй год как не в себе. Но эта ее последняя бредовая фантазия…
Если еще фантазия!
А вот если глупая сестрица не сочинила то, что у нее хватило наглости и безумия произнести! Если хоть на миг предположить…
Тогда она - не сумасшедшая, а подлая предательница родного брата и главы семьи. И тогда подобную дрянь следовало убить!
Так что всего лишь отправить ее молиться Творцу в не самый плохой монастырь Эвитана – это еще верх милосердия. Другой бы на месте Леона…
Нет уж - сестер, кроме Иден и Кати, у него больше нет. И слава Творцу!
Знай Эйда об Ирии – тоже обвинила бы брата в открытую. Покрывшая позором имя семьи курица еще глупее этой истерички!
Да и с матерью Эйда никогда не была дружна. Точнее - мать с ней. Карлотта Таррент всегда сама выбирала, кого из детей приблизить…
Ну, конечно же! Как Леон сразу не догадался? Мать ничего не знает о подробностях смерти отца. Ну, кроме того, что известно всем. А «сестра» означало не Ирию, а Эйду! Карлотта же не сказала «покойной сестры»…
Скорее всего, Эйда заболела. Там же сейчас холод и сырость. Вот мать и хочет уговорить Леона забрать оттуда эту сумасшедшую предательницу…
А «отец» здесь при чём? Как это при чём - мать хочет попросить забрать из аббатства Эйду ради памяти отца!
Червячок сомнения в душе продолжает шевелиться. Но вяло и по-зимнему сонно.
И Леон повеселел. Плотнее закутался в подбитый куньим мехом плащ и пришпорил возмущенно заржавшего коня, вынуждая и эскорт ускорить темп.
Скоро они будут в монастыре! И какого бы очередного поста не придерживались молельщицы - уж лорда своих земель сносно накормить и угостить горячим вином обязаны.
3
– Итак, матушка, – Леон отодвинул тарелку и кубок. Откинулся на спинку не самого лучшего в подлунном мире кресла. – Говорите, у меня мало времени.
Горячая еда и вино вернули хорошее настроение. Теперь побыстрее бы выслушать всё, что собирается сообщить мать! И наконец вернуться назад в замок - где и стены помогают. Потому как свои комнаты Леон теперь заставил слуг протапливать, как следует. А в этом каменном склепе и мыши мерзнут!
Сестра Валентина, бывшая Карлотта Таррент, всё это время молча сидела на жесткой скамье напротив. С равнодушием ледяной статуи ждала, пока сын утолит голод и жажду.
А вот теперь словно только что заметила его присутствие. И медленно подняла взгляд.
Два изумрудно-ледяных кинжала прикололи Леона к креслу. Как ученый из Академии – беспомощную бабочку!
Когда-то сыну казалось - мать умеет читать мысли. Привычно вздрогнув - как в детстве! - юноша попытался выдержать пронзительно-колющий взгляд… И почти сразу отвел глаза, невольно поежившись.
Мать в сером платье и куколе – бледная, с желчно исхудавшим лицом – напоминает призрак самой себя. Злобный, не прощающий, ненавидящий весь подлунный мир!
– Рада, сын мой, что ты еще готов меня услышать.
От выстуженной, как эти стены, насмешливой злобы в ее голосе зазнобило сильнее. Как же они похожи – Ирия и мать!