Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 79 из 82



Моё сердце забилось чаще, когда я услышала, что возглавляет эту армию принц Тайрен.

Отныне я с двойным нетерпением ждала новостей и выспрашивала их у приглашённых ко мне на беседу гостей во всех подробностях. Конечно, никто не мог объяснить, как запертый в крепости в глубокой провинции принц оказался вдруг под стенами Таюня, да ещё с целым боеспособным войском. Правда, когда кто-то упомянул, что приказ собирать из разбросанных по империи гарнизонов армию на смену разбитым войскам был отправлен ещё императором, кое-что прояснилось. И всё окончательно встало на свои места, когда я узнала, что ближайшее окружение Тайрена и ядро его армии составляют отряды цзяранских горцев. Я вспомнила, что Кей ухитрялся поддерживать связь с принцем даже в обход прямого запрета императора, посмотрела на карте, что провинция Сачжену граничит с Цзяраном, а крепость Тамчи находится почти на самой границе, и перестала удивляться окончательно.

Тайрен вдохнул новую жизнь в уже, казалось бы, павших духом защитников империи. Варвары покатились назад. Война не кончилась так быстро и просто, они огрызались, победы несколько раз сменялись поражениями, но каждый раз после этого имперские войска собирались с силами и атаковали неприятеля. После прихода осени стало ясно, что наступил перелом. Врага гнали обратно все уверенней, и, возможно, справились бы ещё быстрее, если бы на юге было тихо. Но южные соседи зашевелились ещё летом, явно прикидывая, не отщипнуть ли кусочек от Северной империи, или даже, чем чёрт не шутит, не подмять ли по себя всё, что останется от варваров. Первые попытки отбили приграничные гарнизоны и лично князь Гюэ — отец Кея. Однако осенью Южная империя не то собралась наконец с силами, не то испугалась, что так, чего доброго, северяне выиграют свою войну и момент будет упущен, но задержать армию южан приграничники уже не смогли.

К счастью, людские ресурсы Северной империи были велики, а Тайрен, оказавшись меж двух огней, не стал паниковать и кричать: «Усё пропало, шеф, усё пропало!» Оставив недобитых кочевников на гуна Вэня, покорно признавшего его главенство ещё с боя под Таюнем, принц, взяв цзяранцев, помчался на юг, на соединение с князем. Его путь пролёг как раз через горы Белых Облаков, и я, услышав об этом, поднялась на стену монастыря и долго смотрела на дорогу, хотя отряд со своим предводителем должен был проехать по ней как минимум несколько дней назад, если вообще выбрал этот путь.

Говорили, что принц не покидает седла ни днём, ни ночью, даже ест и спит, не сходя с коня. Говорили, что армия готова молиться на него. Говорили, что солдаты спорят за право быть рядом в бою и своими телами закрыть его от вражеских стрел. Говорили, что он сдирает с врагов кожу и поедает их сердца и печени… но тут я оборвала рассказчика и сердито потребовала не пороть чуши. Возможно, рассказчик, пожилой человек, потерявший дом и семью, просто приписал Тайрену то, что хотел бы сделать сам. К этому времени я уже достаточно наслушалась рассказов об ужасах, творимых варварами. И про целые сожженные города, и про людей, угнанных в рабство или запытанных в попытке выведать, где спрятаны ценности, и про резню, устроенную без смысла и цели, как волки, опьяневшие от крови в овечьем стаде… Надо ли удивляться, что вся страна, приподнявшись на цыпочки и затаив дыхание, следила за тем, кто их побеждает?

Интересно, что бы сказал так трясшийся над моим душевным спокойствием император, если бы узнал, какие истории я слушаю теперь?



Однако, кроме приносимых беженцами историй, война больше ничем не давала о себе знать в этой мирной, словно отгороженной от всей остальной империи долине. Здесь было тихо, и если не знать, что это за люди едут проходящим мимо трактом, вполне можно было бы принять их за мирных торговцев и прочих путников. Теперь поток беженцев хлынул в обратную сторону — кто-то возвращался по домам, освобождённым от захватчиков, а кто-то бежал на казавшийся теперь более безопасным север от южной войны. Ночи стали длиннее и холоднее, листья деревьев раскрашивались в осенние цвета, радуя глаз разнообразием и красотой. В принадлежащем монастырю саду вызрели фрукты, и я за три дня съела столько мандаринов, что на руках у меня, как в детстве, высыпали цыпки. Хотя, может, дело было не в мандаринах, а в гормонах. На полях в долине, видимых со стен, невозмутимые крестьяне убирали второй урожай риса. Пшеница, ячмень и просо уже были убраны и увязаны в скирды. Тянуло дымком с кухни, и уже потихоньку начинались приготовления к празднику Любования луной, который монахи праздновали, как и миряне.

В одну из этих холодных предзимних ночей у меня начались схватки, и перед рассветом я родила мальчика. Хотя роды были недолгими, чуть больше трёх с половиной местных часов, но они дались мне тяжелее, чем в прошлый раз, и немудрено — ребёнок был заметно крупнее, чем моя Лиутар. Да, его величество, когда б не императрица, мог бы дать жизнь множеству здоровых сыновей… Помогали мне приглашённая из деревни внизу повитуха да одна из чиновниц, сама родившая пятерых детей и, такое впечатление, знавшая процесс лучше повитухи. А, может, та просто тушевалась, будучи вынужденной принимать такую высокопоставленную персону — аж цельного принца. Имя для мальчика уже было готово, и мне не пришлось ломать голову, как его называть до того, как император соберётся наконец выбрать день для наречения сына.

А спустя несколько дней пришли известия об его отце. Оказалось, что Тайрен не просто проскакал перевалом через горы. Он сделал крюк и заехал в монастырь Цветущего Леса. И пока грубые воинственные горцы наводили страх на утончённую свиту, в одиночестве поднялся в комнаты, занятые его величеством.

Никто не знает, о чём они говорили наедине, отец и сын, но после того, как Тайрен вышел из императорских покоев, Кан Гуанли зачитал указ императора. Его величество Иочжун объявлял, что снимает с себя оказавшееся слишком тяжким бремя державных дел и хочет провести остаток жизни в монастырском уединении, в молитвах и размышлениях. Придворные всё поняли правильно, и после того, как первый шок прошёл, принялись просить принца занять опустевший престол. Принц трижды отказывался, утверждая, что недостоин и что это противно долгу почтения к живому отцу, но, поскольку он делал это, стоя лицом к югу, как положено императору на церемониях, все понимали, что отказы — не более чем дань традиции.

Новый император умчался прочь, делать то, о чём мечтал годами — наводить порядок в своей империи, а мои дни потекли так же размеренно, как и прежде. Отношение ко мне окружающих ничуть не изменилось от того, что мой супруг перестал быть императором, и я теперь была… А кем, собственно, я была? Нет, я, единственная из всех императорских жён и наложниц, могла не бояться отправки в женскую обитель. Я оставалась Драгоценной супругой и матерью принца, но всё остальное было туманно и неопределённо. Слишком мало внимания уделяли хроники женщинам, если в них и фигурировали императорские вдовы (хотя я не совсем вдова, но всё же…), то это были вдовствующие императрицы. Только иногда, когда всё же мелькали братья царствующего императора, а это случалось редко, порой глухо упоминались и их матери. Настоятель, когда я поделилась с ним своей тревогой, уверил меня, что ничего из того, чем я владела, у меня не отнимется, во всяком случае, пока жив мой сын, если император хоть как-то будет помнить о долге почтения перед отцом. Шэйрен был здоровым, крепким ребёнком, достаточно было послушать, как он орёт, требуя грудь или сменить ему пелёнки, и если Небо будет к нему хоть сколько-нибудь милостиво, ничего с ним не случится. А Тайрен… Должен же он понимать, что у меня не было выбора. И он не станет вымещать на единокровном брате обиду на его отца. Ведь не станет же, правда?