Страница 2 из 13
И тут мир взрывается.
Вокруг грохот, оглушающий, страшный. Кажется, что стены смыкаются, чтобы задавить меня, навсегда запереть вместе с чудовищем. Кто-то заталкивает меня под кровать, узкую, одноместную. Мир крутится, чернеет, и я проваливаюсь за ним в никуда.
Глава 1
Игорь
Святые угодники!
Мой крик безмолвен, потому что я уже сорвала голос. Пытаюсь закашляться, но горло высохло, стенки гортани сомкнулись, не пропуская хрип. Ничего страшного, ничего необычного, со мной так часто бывает.
Свешиваюсь с полки и давлюсь, выталкивая себя из сна.
Разбуженная криками, проводница стучится в дверь купе. В вагоне люкс не приветствуются пассажиры, орущие во сне. Здесь нет случайных людей, только значимые, замкнутые в своих мирах. Все, кроме меня. Я замкнута в кошмаре.
– Эй, вы в порядке? – спрашивает проводница из-за двери, и я чувствую в ее голосе неуверенные нотки. Неприятности ей не нужны.
Я молчу, потому что не могу ответить, и тогда она уходит. Зачем вообще спрашивать, в порядке ли я, если не собираешься дожидаться ответа? Но я не обижаюсь, не растрачиваю себя на глупости. Хватаю бутылку с остатками воды, заливаю в рот и с трудом глотаю.
«Это ночные кошмары, – сказал врач. – Постарайтесь не злоупотреблять снотворным».
Щупаю пульс. 120? 130? Мне уже лучше, потому что я дышу. Когда меня забрасывает в ночной кошмар, на мой личный островок паники, самое главное – дышать. Анджелины не существует, больше не существует. Я ее убила. Меня зовут Лара.
В коридоре звучит веселый голос проводницы, призывающий пассажиров притвориться, что мой крик им почудился.
– Следующая остановка – Ростов. Пятнадцать минут. К сожалению, поезд задерживается.
В ответ на это заявление хлопает сразу несколько дверей. Уже почти день. Мы опаздываем, и проводница торопливо объясняет, что ночью одному из пассажиров стало плохо. Пока оказывали помощь и вызывали «Скорую», пока пропускали другие поезда, задержались. Слышу недовольное бормотание пассажиров, их всего шесть, но звучат как хор. Надеюсь, что больному не так плохо, как мне. Может, он случайно подсмотрел мои сны?
Усталый поезд рывками движется к остановке, жалуется мне сухим скрипом. Он знает, что я не спала всю ночь, слушала боль и кряхтение его старых суставов. Только к утру я не выдержала и выпила таблетку, чтобы забыться. Но это не помогло, кошмар вонзился в меня, как только я заснула. А теперь очнулась в расстроенных чувствах, виски давит требовательной болью, шея занемела. Выспалась, называется! В мыслях полный раздрай, но это не отражается на моем лице. Никогда. Снаружи я идеальна. Не скажу, что красавица, но суть не в этом. Контраст с тем, что внутри, поражает. Те, у кого в сердце мертвая пустыня, должны носить на лице глубокие шрамы. Так будет лучше, честнее. Чтобы отпугивать случайных знакомых, чтобы они не ловились на высокие скулы и длинные ноги, чтобы знали, что за нежным румянцем прячется бессонная ночь в объятиях прошлых демонов.
Моя внешность лжет, как глянцевая обложка. Даже сейчас, ошпаренная кошмарными снами, я выгляжу вполне приемлемо. Как будто тело заморозилось в прошлом, там, где навсегда застряла и моя душа. Все дело в глазах, серых, огромных, с необычным рисунком радужки. Из-за них мальчишки дразнили меня инопланетянкой, а потом подросли и вдруг перестали. Вместо этого неловко приглашали в кино и ошивались рядом в надежде привлечь внимание.
Кроме глаз да длинных ног, люди не замечают ничего, как будто на портрет пролили белила. Закрою глаза – и даже знакомые меня не узнают.
Все, я успокоилась, дышу размеренно, ровно. Колеса поезда клацают, как протезы, и мы останавливаемся. Каменная гармошка вокзала действует на меня успокаивающе, и я расслабляюсь, наблюдая за пассажирами, с усталой нервозностью охраняющими багаж.
Я решила назвать эту поездку смелым словом «отпуск». Порой не верится, что я решилась на такое, что сбежала, но вот она я, в поезде. Ворох надежд скручен в одну нить, которая тянет меня вперед, несмотря на жуткий страх. После восьми лет мучений я отправляюсь на поиски себя – веселой, полной надежд и радости, какой была раньше, до того, как моя жизнь необратимо слетела с рельсов. И по странной, непонятной причине этот поиск должен начаться в месте, с которым связаны самые тяжелые воспоминания. Там, где я потеряла шанс на спасение из-за чудовища по имени Максим Островский. Это – попытка найти и отпустить прошлое и привести в порядок мою жизнь.
Психолог сказал, что внутри каждого живет ребенок и он нуждается в любви и внимании. Надо полюбить маленькую Лару внутри меня и научить ее жить. Нащупать ее страхи, посмотреть им в лицо и помочь ей с ними справиться. Медленно, постепенно.
Нащупать страхи. Как можно нащупать океан, в котором тонешь уже восемь лет?
Маленькая Лара внутри меня не хочет ничего медленного. Она требует, чтобы сразу – и навсегда. Наивная, она хочет быть счастливой.
Если я снова обрету себя, то пойму, как жить дальше. Я в это верю. Путь к свободе начинается с первого шага.
Мое прошлое началось в поезде, и я переигрываю сценарий. Чем дольше поездка, тем лучше. В прошлое надо входить осторожно, как в кишащую аллигаторами воду. Или лучше вообще не входить, но раз уж без этого не обойтись…
Мы снова остановились, не знаю где. Стайка женщин, пожилых и не очень, бросается к поезду, держа в руках кули и свертки. Неужели меня действительно отбросило в прошлое?
– Картошечка вареная, свежая, горяченькая!
– Огурцы малосольные, домашние!
– Молодая картошка с укропом!
– Семечки! Орешки! Домашнее печенье!
Вдруг до безумия хочется есть. Не ресторанной еды, а именно этой, домашней. Детские воспоминания врываются, оглушая и заполняя рот слюной. Горячая картошка, завернутая в газету, мятый соленый огурец, стекающий по голым коленкам рассол. Щурясь, выхожу на перрон и сталкиваюсь с соседом. Забирая у женщины бумажный сверток с едой, он улыбается и отступает в сторону. Ждет. Смотрит на меня.
Выбираю картошку погорячее, такую, чтобы обжигала, рассыпаясь на языке, и три огромных соленых огурца со впалыми боками. Сосед пытается помочь, подержать картошку, пока я расплачиваюсь, но я выставляю локоть в его сторону и отрицательно качаю головой. Не хочу помощи. Ничьей.
Забираю пакеты и захожу обратно в купе. Почти успеваю закрыть дверь, когда в щели появляется ботинок.
– Позвольте я составлю вам компанию? Ехать еще долго, мы опаздываем на несколько часов.
Сосед улыбается, искренне, спокойно, почти без подоплеки. Другие женщины посчитают его симпатичным, но не я. Инстинкты требуют, чтобы я немедленно избавилась от его присутствия, и я им доверяю. Безоговорочно. Кладу свертки на полку, улыбаюсь и подаюсь к мужчине всем телом, как будто собираюсь обнять. От удивления он отступает назад, и я тут же захлопываю дверь ему в лицо.
Все, с соседом покончено, можно ехать дальше. Если захочу, могу вообще не выходить из купе до самой Анапы. Протираю столик антибактериальной салфеткой и раскладываю вкусности. Смешно, да? Я мертва внутри, а микробов боюсь.
Собираю пальцами картофельный снег, смакую на языке. Вот оно, счастье, простое и терпкое, как рассол. Хрустящий огурец щиплет язык, рассол стекает по подбородку. Мне так хорошо, что я открываю окно и улыбаюсь, глядя на красные кирпичи станции. Замечательное место! Здесь были ко мне добры, подарили вкусное счастье.
Сосед идет вдоль рельсов, поддевая ботинком мелкие камешки. «Хоть бы он отвлекся и опоздал на поезд», – загадываю желание. Мне не нужны соседи и приятели, мне противен флирт. Мы с маленькой Ларой едем в отпуск, чтобы побороть наши страхи, а сосед-мужчина нам мешает.
«Маленькая Лара внутри меня». От таких слов начинаешь бояться самой себя, хотя и чувствуешь внутри раненого плачущего ребенка.