Цветные этюды

– Мы к полковнику Елагину, – объявил Щайкин.

Денщик молча проводил гостей к командиру, с сожалением и досадой бросая взгляд на грязные сапоги посетителей, которыми те беспощадно наследили на только что вымытом и блестящем полу.

– Здравствуйте, Емельян Фёдорович, – с улыбкой приветствовал полковника Щайкин и крепко пожал протянутую руку.

Елагин подождал, пока денщик выйдет из комнаты. Он встретил гостей на удивление холодно.

– Чем обязан?

– Позвольте рекомендовать вам, ротмистр Галиулин. – представил своего товарища Щайкин и чуть тише: – Он доверенное лицо командира Башкирского корпуса Ахмета Рахимкулова.

Сели на стулья. Елагин молча ждал начала разговора, понимал, что он будет нелёгкий. Гости не торопились. Щайкин сидел, закинув ногу на ногу; его бледновато-жёлтая, болезненная кожа лица резко контрастировала с тёмными, живыми, весёлыми глазами. Он осмотрелся с любопытством, вздохнул подозрительно торжественно и многозначительно, видимо, желая подчеркнуть важность того, что сейчас скажет.

– Вы, Емельян Фёдорович, вероятно, получили мою записку? – спросил Щайкин.

– Да, получил, – ответил Елагин.

– Что ж, не будем тогда терять время. Последние события… – начал Щайкин, кашлянул в кулак. – Я имею ввиду переворот в Омске, – сразу уточнил он. – Итак, последние события кардинально изменили ситуацию на востоке страны. Директория сдалась без боя, развалилась как карточный домик, с покорностью освободив место узурпатору. Колчак – диктатор, и он этого совершенно не скрывает, ведя себя соответствующим образом. Уже начались репрессии, многие наши товарищи арестованы. Об Учредительном собрании забыто, о сохранении принципов демократии не может быть и речи, развязан разнузданный монархический террор! В подобных обстоятельствах преступно продолжать служить колчаковскому режиму и ещё более преступно оставаться в стороне от происходящих событий…

Елагин движением руки остановил агитационную горячку своего товарища по партии.

– Как я понимаю, вы что-то предлагаете?

Щайкин быстро встал.

– Да, я предлагаю, – с жаром сказал тот. – И это не только предложение. Если хотите, это призыв! И этот призыв обращён к вам. – Щайкин опёрся одной рукой на спинку стула, другую драматически направил в сторону Елагина. – Вы должны возглавить наше выступление!

Елагин недоверчиво посмотрел сначала на Щайкина, потом на его молчаливого спутника-башкира.

– Если я правильно понял, вы говорите о вооруженном восстании? – спросил он.

– Именно! – подтвердил Щайкин. – Необходимо захватить власть в Уфе и Оренбурге и организовать народное правительство, – и по-деловому продолжил: – К восстанию практически всё готово. К нашему выступлению присоединятся части Оренбургской армии Дутова, казахская Алаш-Орда, уральские казаки и Башкирский корпус Рахимкулова. – Щайкин посмотрел на башкира, тот поспешно кивнул в подтверждение сказанного. – Этих сил вполне хватит, чтобы свергнуть диктатора и установить народную власть в регионе. В новом правительстве мы хотели бы предложить вам, Емельян Фёдорович, пост военного министра и командующего вооружёнными силами. Ваш авторитет среди военных весьма высок, и без вас мы не сможем победить. Вы должны помочь нам, помочь народу, помочь демократии!

Щайкин сел на место, он сказал всё, что хотел. Наступила неуютная тишина. Елагин молчал, уставившись куда-то вниз. Он смотрел стеклянным, невидящим взглядом на широкую деревянную половицу в углу комнаты и о чём-то размышлял. Заговорщики терпеливо ждали ответа.

– Скажите, решение о вооружённом восстании – это решение ЦК партии эсеров, или это ваша личная инициатива? – неуверенно спросил Елагин, подняв глаза.

– Это инициатива группы товарищей из ЦК, – быстро и несколько уклончиво ответил Щайкин, и немного с обидой: – Но если вам необходимо письменное подтверждение моих полномочий…

– Нет, нет, я не о том, – отмахнулся Елагин. – Просто, если это было решение ЦК, согласуясь с партийной дисциплиной, я должен был бы прежде выйти из партии, а потом ответить вам отказом.

Щайкин насупился.

– И как понимать ваши слова? Вы отказываетесь?

– Да, – ответил Елагин. – И, как командир дивизии, сделаю всё, от меня зависящее, чтобы мои подчинённые не участвовали в этой авантюре.

Щайкин снова в волнении поднялся и стал за спинкой стула, вцепившись в неё руками.

– Так-так, – глухо, с нескрываемым разочарованием и злостью пробубнил он и бестолковым движением пальцев подёргал себя за кончик носа. – Так-так, понятно… И полагаю, вас переубеждать бессмысленно? – В последнем вопросе послышалось нечто вроде слабой надежды; Щайкин нервным движением закинул руки за спину, сделал два шага направо, потом обратно. – Но почему?! – почти в отчаянии воскликнул он и театрально взмахнул рукой. – Вы не можете не видеть, что монархисты и Колчак ведут белое движение к катастрофе! Крестьянский наш народ не пойдёт за ними, он узнаёт в них царское прошлое, от которого все уже успели устать и отречься, и возвращаться к которому по собственной воле никто не собирается. Нам, социалистам, надо брать власть в свои руки. Это наш последний исторический шанс! Если мы им не воспользуемся, Россия погибнет, Россию раздавят в тисках гражданской войны красные и белые тираны!

Призыв не был услышан. Елагин опять отрицательно покачал головой. Щайкин был откровенно озадачен этой удивительной категоричностью своего товарища по партии и не скрывал разочарования.

– Но почему? – опять протянул он. – Ведь вы же всегда боролись с тиранией, вы зарекомендовали себя как твёрдый сторонник и защитник социалистических идей… Я не понимаю, что изменилось.

– Изменилась Россия, – откликнулся Елагин. – Теперь она может быть либо полностью красной, либо полностью белой. Компромисса быть не может, точнее, компромисс может быть только один – смерть России и разделение её на многие государства. Ваше восстание, если даже и будет успешным, лишь увеличит шансы на победу одной из сторон – красной. Если по какой-то непонятной причине большевики не смогут воспользоваться подобным подарком, ваше успешное выступление спровоцирует распад восточных областей России на множество полугосударственных национальных образований и ударит в спину белому движению. В любом случае армия, в которой я служу, проиграет, а этого я, как офицер и командир, допустить не могу и не хочу.

Разговор был окончен. На прощание Щайкин лишь хмуро буркнул непонятно, то ли с угрозой, то ли с сожалением:

– Вы совершаете ошибку.

Через два дня Елагин был арестован. В штаб сопровождаемый солдатами комендантской роты пришёл начальник уфимского гарнизона есаул Ситников, бывший командир той самой казачьей сотни, которая в составе Хвалынской бригады воевала летом и осенью в Поволжье. Всегда ранее бравый и решительный, теперь неуверенный и сомневающийся, Ситников долго топтался на месте, путано объяснял причину своего появления, пока не выдавил смущённо:

– Командующий армии… Дутов сейчас по телеграфу из Оренбурга приказал мне арестовать вас, Емельян Фёдорович… Я думаю, это какая-то ошибка.

Из группы офицеров выдвинулся Мухин, прикрыв собой Елагина.

– Что за бред?! Что вы себе позволяете?! – воскликнул он.

Но Елагин не дал себя защитить.

– Не стоит, Сергей Александрович, не стоит, – мягко отстранил он начальника штаба. – Я должен пройти с есаулом. Уверен, мы сейчас во всём разберёмся. Это недоразумение, совершенно точно, недоразумение.

Отобрав оружие, Елагина посадили под домашний арест. Он это ожидал и готовился к встрече с уполномоченным лицом из штаба армии, которое и должно было всё прояснить. Однако, его объяснения, по крайней мере, объяснения, данные в Уфе, никому не понадобились. Уже вечером под охраной его спешно отправили в Оренбург. Там он был определён в узкую и тесную одиночную камеру в подвале какого-то здания, служившего местным арестантским домом. В этом помещении без всякой определённости Елагин провёл два дня. На третий день отвели в кабинет, где его ждал контрразведчик, вальяжный и медлительный капитан с тёмными, маслянистыми глазками и прилизанной косой чёлкой.