Страница 3 из 51
Такой любитель будет, вероятно, окончательно разочарован тем прозаическим фактом, что Жанна была ответчицей в судебном процессе по поводу нарушения брачного обязательства, сама защищала свое дело и выиграла его.
ОБЩЕСТВЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ЖАННЫ
Жанна родилась в семье крестьянина, одного из старейшин деревни, который вел все феодальные дела с соседними сеньорами и их поверенными. Когда владельцы замка, в котором жители деревни имели право укрываться во время набегов, бросили его, отец Жанны снял его в аренду вместе с еще пятью-шестью крестьянами для того, чтобы прятаться там при угрозе нападения. В детстве Жанне случалось тешить себя игрой в юную владелицу замка. Впоследствии ее мать и братья смогли разделить с ней жизнь при дворе и при этом не сделать из себя посмешища. Эти сведения не дают нам никакого права следовать расхожему романтическому вымыслу, который каждую героиню превращает либо в принцессу, либо в нищенку. В сходном случае с Шекспиром целое нагромождение пустых изысканий покоится на гипотезе, что он был неграмотным выходцем из простонародья, хотя широко известно, что отец его занимался торговлей, одно время очень преуспевал и был женат на женщине, претендовавшей на благородное происхождение. Существует та же тенденция низводить Жанну до положения наемной пастушки, хотя на ферме в Домреми настоящая наемная пастушка почтительно именовала бы ее барышней.
Разница между первым и вторым случаем в том, что Шекспир, в отличие от Жанны, не был неграмотным. Он ходил в школу и знал латинский и греческий равно в той же мере, в какой помнит их большинство студентов, кончающих университет без отличия, то есть по существу совсем не знал. Жанна, та была абсолютно неграмотна. "Я не отличу А от Б", - говорила она. Но то же могли бы сказать многие принцессы того времени, да и гораздо позже. Например, Мария Антуанетта в возрасте Жанны не умела правильно написать свое имя. Но это не значит, что Жанна была невежественна или что она страдала от неуверенности и ощущения социального неравенства, испытываемого в наше время людьми, которые не умеют ни читать, ни писать. Если она и не могла писать писем, то могла их диктовать, и так она и поступала, придавая им важное, более того, чрезмерное значение. Когда ее в лицо называли пастушкой, она искренне сердилась и предлагала любой женщине потягаться с ней в домашних работах и рукоделиях, которыми должна была владеть хозяйка зажиточного дома. Она разбиралась в политической и военной обстановке во Франции значительно лучше, чем большинство наших современных женщин с университетским образованием, вспоенных и вскормленных на наших газетах, разбираются в соответствующей обстановке в собственной стране. Первым, кого она обратила и заставила поверить в себя, был комендант крепости Вокулер; обратила она его рассказом о поражении войск дофина в "битве селедок" - рассказом, настолько опередившим официальное известие, что он усмотрел тут Божественное откровение. Однако нет ничего удивительного в том, что в охваченной войной стране крестьяне были знакомы с положением дел и интересовались ими. В их жизнь так часто вторгались политики с мечом в руках, что игнорировать их было невозможно. Семейство Жанны не могло позволить себе остаться в стороне от того, что творилось в феодальном мире. Они не были богаты, и Жанна трудилась, как и отец, помогала ему по хозяйству, выгоняла на пастбище овец и так далее. Но нигде вы не найдете ни указания, ни намека на убогую нищету, нет никаких поводов думать, будто Жанне приходилось наниматься к чужим людям или вообще работать в то время, как ей хотелось пойти к исповеди или побродить в ожидании видений, послушать колокольный звон и услыхать в нем голоса. Короче говоря, она гораздо больше походила на барышню или даже на образованную девицу, чем многие наши современные мещаночки.
ГОЛОСА И ВИДЕНИЯ ЖАННЫ
Голоса и видения сыграли с Жанной много шуток и сильно повлияли на ее репутацию. Их считали доказательством того, что она была сумасшедшей, лгуньей и обманщицей, колдуньей (за что и была сожжена) и, наконец, святой. Однако доказывают они вовсе ни то, ни другое и ни третье: разнообразие выводов свидетельствует лишь о том, как мало наши сухие и прозаичные историки понимают в человеческой психологии, даже включая свою собственную. Есть на свете люди, обладающие таким ярким воображением, что, когда им в голову приходит идея, они слышат ее так, словно кто-то высказал ее вслух, а порой и видят говорящего. Психиатрические больницы для преступников преимущественно населены убийцами, которые следовали указаниям голосов. Какая-нибудь женщина слышит голоса, велящие ей перерезать горло спящему мужу и задушить ребенка в кроватке. И она чувствует, что обязана повиноваться. У нас в суде существует некий медико-правовой предрассудок: считается, будто преступники, которым искушения предстают именно в виде таких галлюцинаций, не ответственны за свои поступки и должны рассматриваться как душевнобольные.
Однако те, кого посещают видения, кому бывают откровения, не всегда преступники. Вдохновение и интуиция, а также неосознанные умозаключения гения порой тоже принимают иллюзорные формы. Сократу, Лютеру, Сведенборгу, Блейку бывали видения и слышались голоса точно так же, как и святому Франциску, и святой Иоанне. Обладай Ньютон их пылким театрализованным воображением, ему; вероятно, привиделся бы призрак Пифагора, входящего в сад и объясняющего ему, почему падают яблоки. И подобный обман чувств не поставил бы под сомнение ни закон тяготения, ни нормальность психики Ньютона. Более того, метод открытий с помощью галлюцинаций ничуть не более сверхъестествен, чем обыкновенный метод. Показателем психического здоровья является не нормальность метода, а разумность открытия. Вот если бы Ньютон узнал от Пифагора, что луна сделана из зеленого сыра, тогда Ньютона следовало бы засадить в сумасшедший дом. Поскольку же гипотеза тяготения была вполне обоснована и прекрасно укладывалась в учение Коперника о наблюдаемых физических проявлениях Вселенной, то она создала Ньютону репутацию выдающегося ума, и этому бы не помешала никакая фантастичность пути, которым он пришел бы к своей теории. Между тем закон тяготения далеко не такой впечатляющий подвиг мысли, как его поразительная "Хронология". Именно она сделала его королем фокусников мысли, но только королем в мире безумцев, чьего авторитета никто теперь не признает. В связи с одиннадцатым рогом зверя, виденного пророком Даниилом, Ньютон проявил себя еще большим фантазером, чем Жанна, поскольку воображение его было не театрализованным, а сугубо математическим, тяготевшим к числовой символике. Действительно, если бы все его труды, кроме "Хронологии", оказались утеряны, мы бы сказали, что он был явно не в своем уме. А так, кто посмеет назвать Ньютона сумасшедшим?