Страница 11 из 51
ЖЕСТОКОСТЬ СОВРЕМЕННАЯ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ
Прежде всего избавимся от представления, будто физическая жестокость сожжения сама по себе играет особо важную роль. Жанну сожгли так же, как сжигали в те времена десятки менее значительных еретиков. Когда Христа распяли, он лишь разделил участь тысяч других, ныне забытых злоумышленников. В смысле физических страданий у Жанны и Христа нет никакого преимущества: известны гораздо более ужасающие виды казней, не говоря уже о муках так называемой естественной смерти, особенно когда конец тяжелый.
Жанну сожгли более пятисот лет назад. Через триста с лишним лет (другими словами, всего за сто лет до моего рождения) на Стивен Грин в моем родном Дублине сожгли женщину за чеканку фальшивых монет, что считалось государственной изменой. В предисловии к недавно вышедшей книге об английских тюрьмах, находящихся в ведении местных властей (авторы Сидней и Беатрис Уэбб), я упоминаю, что уже взрослым человеком присутствовал на двух концертах, которыми дирижировал сам Рихард Вагнер, а Рихард Вагнер еще молодым человеком видел, как люди валом валили поглядеть на то, как будут колесовать солдата, причем из двух способов этого варварского рода казни был выбран наиболее жестокий. Он это видел и свернул в сторону. Пишу я также, что казнь через повешение, вытягивание жил и четвертование, о которой в подробностях и говорить невозможно, была отменена так недавно, что найдутся еще и сейчас люди, когда-то к этой казни приговоренные. У нас до сих пор порют преступников, и мы требуем, чтобы пороли почаще. Но и самые чудовищные из этих зверств не навлекали на жертву столько страданий, унижений, не вызывали такого чувства бессмысленно потерянной жизни, как наши современные тюрьмы, особенно образцовые; и, насколько - я могу судить, это возбуждает так же мало угрызений совести, как и в средние века сожжение еретиков. Причем у нас нет даже оправдания, что мы получаем от наших тюрем такое же удовольствие, какое получали в средние века от костров, колес и виселицы. Жанна, когда ей пришлось выбирать между тюрьмой и костром, рассудила по-своему, выбрав костер. Таким образом она лишила католическую церковь возможности заявить о своей непричастности к ее смерти и свалить всю вину на светскую власть. Церкви следовало ограничиться отлучением. Тут она была в своем праве Жанна отказалась признать ее авторитет или согласиться на ее условия. И Церковь по справедливости могла сказать: "Ты чужая нам, ступай, ищи себе подходящую религию или создай ее сама". Церковь не имела права говорить: "Теперь, когда ты отреклась, можешь вернуться в наше лоно. Но до конца жизни ты останешься в темнице". Церковь, к несчастью, не поверила, что, кроме нее самой, существует иная душеспасительная религия. Церковь, как и все церкви вплоть до наших дней, была уже глубоко развращена примитивным калибанизмом (в браунинговском смысле) или желанием умилостивить грозное божество с помощью мук и жертвоприношений. Она применяла жестокость не ради жестокости, а ради спасения души Жанны. Жанна, однако, полагала, что спасение ее души - ее собственное дело, а вовсе не каких-то gens d'eglise [церковники (франц.)]. Употребив этот термин с таким недоверием и презрением, она проявила себя антиклерикалкой, притом, хотя и в зачаточной форме, столь же бескомпромиссной, как Вольтер и Анатоль Франс. Скажи она дословно следующее: "Долой воинствующую церковь и ее чиновников в черных сутанах! Я признаю только церковь, торжествующую на небесах", - она и тогда не сформулировала бы свой взгляд более четко.
КАТОЛИЧЕСКИЙ АНТИКЛЕРИКАЛИЗМ
Я не хочу, чтобы из моих слов заключили, будто нельзя быть одновременно антиклерикалом и добрым католиком. Все папы-преобразователи были страстными антиклерикалами, грозой для церковников. Все великие ордена произросли на почве недовольства церковниками: францисканский возник из-за снобизма священников, доминиканский - из-за их лени и лаодикианизма, иезуитский - из-за равнодушия, невежества и недисциплинированности священнослужителей. Самый фанатичный из ольстерских оранжистов или из лестерских буржуа-евангелистов (по писанию мистера Генри Невинсона) просто Галлион по сравнению с Макиавелли, который, не будучи протестантом, был тем не менее яростным антиклерикалом. Любой католик способен начисто отвергнуть, а многие и отвергают, всех церковников порознь и вместе, видя в них ленивых, праздных пьяниц и распутников, недостойных своей великой Церкви и своего звания пастырей людского стада. Но сказать, что спасение людских душ не есть дело церковников, значит сделать еще один шаг и перейти Рубикон. Что Жанна фактически и сделала.
КАТОЛИЦИЗМ НЕДОСТАТОЧНО КАТОЛИЧЕСКИЙ
Итак, если допустить (а приходится это сделать), что сожжение Жанны было ошибкой, мы должны настолько расширить границы католицизма, чтобы он мог включить ее в свою программу. Наши церкви обязаны признать, что никакой официальной земной организации, назначение которой не связано с особыми умственными способностями (а перед лицом фактов и истории воинствующая церковь ничем иным похвастаться не может), никак не выдержать соревнования с личной позицией гениев, - разве что, по редкой случайности, гением окажется папа, и то он должен быть неслыханно властным папой. Церкви должны сами научиться смирению, а не только учить ему других. Апостолическая преемственность не достигается и не ограничивается одним возложением рук: слишком часто языки пламени обрушиваются на язычников и отверженных и слишком часто помазанные церковники представали перед потрясенной историей в виде погрязших в мирских делах мерзавцев. Когда церковь воинствующая ведет себя так, будто она уже торжествующая, она и совершает грубейшие ошибки, как в случае с Жанной, Бруно, Галилеем и прочими, тем отталкивая от себя свободомыслящих. А церковь, в которой нет места для свободомыслящих, которая, более того, не воодушевляет и не награждает свободно мыслящих абсолютной верой в том, что мысль, когда она действительно свободна, сама, по своим законам, должна найти путь, ведущий в лоно Церкви, - такая церковь не имеет будущего в современной культуре. Более того, она явно не верит в научную ценность собственных догматов и склоняется к еретическому убеждению, что теология и науки - два различных и даже противоположных движения, соперничающих друг с другом за своих приверженцев.