Страница 31 из 43
- Как так обманул?
- А помнишь, обещался ехать со мной рыбалить?
Боярышкин бросил весла и разогнул спину. Лодка с разлета вылезла носом на землю, с хрустом дробя прибрежный мел.
- Помнишь? - смеялась Лиза, выскакивая из лодки.
- Некогда было. Работа, - оправдывался Митька и с перехваченным дыханием следил за подходившей к нему девушкой.
- Нет! Это невозможно!.. Я, Елизавета Сергеевна, отказываюсь. Вот вам хомут и дуга, а я вам больше не слуга! Подумайте, сколько исколесили по этой проклятой воде. У меня кровавые мозоли от весел. То ли дело материк.
Боярышкин твердо ступил на колючую крошку мела длинной босой ступней, вытер лоб верхом измятой студенческой фуражки. Не отвечая ему, Лиза подошла к Митьке. Тот неумело пожал протянутую ему руку.
- Когда же поедем рыбалить? - спросила, запрокидывая голову, щуря глаза.
- Хучь завтра. Обмолотились, теперича можно.
- Обманешь?
- Ну, нет!
- Рано зайдешь?
- До света!
- Буду ждать.
- Приду, ей-богу, приду!
- Не забыл, в какое окно стучать?
- Найду, - улыбнулся Митька.
- Я, наверное, скоро уеду. Хотелось бы порыбалить.
Митька молча вертел в руке заржавленный ключ от баркаса и смотрел ей в губы.
- Скоро? - спросил Боярышкин, рассматривая на ладони узорную ракушку.
- Сейчас поедем.
Она помолчала и, чему-то улыбаясь, спросила:
- Ведь у вас какая-то свадьба была?
- Сестру выдавали.
- За кого же это? - И, не дожидаясь ответа, улыбнулась непонятно и коротко. - Приходи же! - Снова, как тогда, в первый раз, на террасе моховского дома, улыбка жиганула Митьку крапивным укусом.
Он проводил девушку глазами до лодки. Боярышкин, раскорячившись, сталкивал лодку; Лиза с улыбкой смотрела через его голову на Митьку, игравшего ключом, кивала ему головой.
Отъехав саженей пять, Боярышкин спросил тихо:
- Что это за молодчик?
- Знакомый.
- Друг сердца?
Митька, слышавший их разговор, за скрипом уключин не расслышал ответа. Он видел, как Боярышкин, налегая на весла, откидываясь, засмеялся, но ее лица не видел: она сидела к нему спиной. Сиреневая лента стекала со шляпы на оголенный покат плеча, дрожала от бессильного ветра, таяла, дразнила Митькин затуманенный взгляд.
Митька, редко ходивший рыбалить удочками, никогда не собирался с таким рвением, как в этот вечер. Он наколол кизяков и сварил в огороде пшенную кашу, наскоро перевязал отопревшие завязки крючков.
Михей, глядя на его приготовления, попросил:
- Возьми меня, Митрий. Одному неспособно.
- Управлюсь и один.
Михей вздохнул.
- Давно мы с тобой не ездили. Теперя подержал бы сазаника эдак в полпуда бы.
Митька, морщась от пара, бившего из чугуна с кашей горячим столбом, промолчал. Окончив сборы, пошел в горенку.
Дед Гришака сидел у окна; оседлав нос круглыми в медной оправе очками, читал Евангелие.
- Дедушка! - окликнул Митька, подпирая плечом притолоку.
Дед Гришака лупнул глазами поверх очков.
- Ась.
- Разбуди меня после первых кочетов.
- Куда в такую спозаранку?
- Рыбалить.
Дед, любивший рыбу, для видимости запротивился:
- Отец говорил - конопи молотить завтра. Нечего баглайничать. Ишь, рыбалка!
Митька оттолкнулся от притолоки, схитрил:
- Мне все одно. Хотел бы рыбкой покормить деда, а раз конопи, - значит, не пойду.
- Погоди, куда ж ты? - испугался дед Гришака, стаскивая очки. - Я погутарю с Мироном, пойти уж, что ли. Рыбки посолонцевать неплохо, завтра вокат середа. Разбужу, иди, иди, дурак! Чему скалишься-то?
В полночь дед Гришака, придерживая одной рукой холстинные портки, другой, державшей костыль, щупая дорогу, спустился по порожкам. Проплыл по двору до амбара белой трясучей тенью и концом костыля ткнул сопевшего на полсти Митьку. В амбаре пахло свежеобмолоченным хлебом, мышиным пометом и кислым, застоявшимся, паутинным запахом нежилого помещения.
Митька спал у закрома, на полсти. Раскачался нескоро. Дед Гришака сначала легонько толкал его костылем, шептал:
- Митюшка! Митька!.. Эко, поганец, Митька!
Митька густо сопел, поджимая ноги. Ожесточившись, дед воткнул тупой конец костыля ему в живот, начал сверлить, как буравом. Охнув, Митька схватил костыль и проснулся.
- Сон дурачий! Ить это беда, как спишь! - ругался дед.
- Молчи, молчи, не гуди, - пришептывал Митька спросонок, шаря по полу чирики.
Он дошел до площади. По хутору заголосили вторые петухи. Шел по улице, мимо дома попа Виссариона, слышал, как в курятнике, хлопая крыльями, протодьяконским басом взревел петух и испуганным шепотом заквохтали куры.
На нижней ступеньке магазина дремал сторож, воткнувшись носом в овчинное тепло воротника. Митька подошел к моховскому забору, сложил удочки и кошелку с припасом, - легонько ступая, чтобы не услышали собаки, взошел на крыльцо. Потянул дверную холодную ручку - заперто. Перелез через перила, подошел к окну. Створки полуприкрыты. Из черной скважины сладко пахнет девичьим, теплым во сне телом и неведомым сладким запахом духов.
- Лизавета Сергеевна!
Митьке показалось, что он сказал очень громко. Выждал. Тишина. "А ну, как ошибся окном? Что, ежели сам спит? Вот врепаюсь!.. Положит из ружья", - думал Митька, сжимая оконную ручку.
- Лизавета Сергеевна, вставай рыбалить.
"Ежели ошибся окном - вот рыбальство будет!.."
- Вставай, что ли! - раздосадованно сказал он и просунул голову в комнату.
- А? Кто? - испуганно и тихо откликнулись из черноты.
- Рыбалить пойдешь? Это я, Коршунов.
- А-а-а, сейчас.
В комнате зашуршало. Сонный теплый голос, казалось, пахнул мятой. Митька видел что-то белое, шелестящее, двигавшееся по комнате.
"Эх, сладко бы с ней позоревать... А то рыбалить... Сиди там, коченей..." - неясно думал он, вдыхая запах спальни.
В окно показалось смеющееся лицо, повязанное белой косынкой.
- Я через окно. Дай мне руку.
- Лезь. - Митька помог.
Опираясь на его руку, она близко взглянула ему в глаза:
- Скоро я?
- Ничего. Успеем.
Пошли к Дону. Она терла розовой ладонью слегка припухшие глаза, говорила:
- Сладко я спала. Надо бы еще поспать. Рано уж очень идем.
- Как раз будет.
Спустились к Дону по первому от площади проулку. За ночь откуда-то прибыла вода, и баркас, примкнутый к лежавшей вчера на сухом коряге, качался, окруженный водой.