Хищник

        — Уйди от меня.

        Тристан замер. Его мать долго смотрела на него, качая головой.

        — За что сынок?

        — Я .. это ...— слова застряли в его горле, застревая там, не в силах вырваться.

        Она сделала шаг назад.

        — Ты потерял сестру. Теперь ты убил своего отца. Моего мужа. Мою дочь.

        Тристан сжал руки, чтобы не дотянуться до нее, не произнес ни слова. Он ничего не мог сказать.

        — Мой сын был милым мальчиком, — прошептала его мать почти доходя до двери. — Ты не он. Ты похож на них. Монстры.

        Что-то сломалось в его груди, то, что больше не подлежит ремонту.

        — Я не хочу тебя больше видеть, — ее голос дрожал, когда она шагнула в дверь, откуда вошла. — Ты для меня мертв.

        Она ушла. Тристан стоял там. Один. Без младшей сестры. Без отца. Без матери. Только с мужчинами, которые смотрели на него так, будто собирались съесть его заживо. И ребенок, который перестал плакать. Ребенок, который несколько минут назад был для него ничем. Младенец, ради которого он убил отца, которого так любил.

        Тристан посмотрел на нее, её глаза распухли от слез, цвета в них сияли и мерцали; ее маленький ротик розовый и мягкий; ее пухлое лицо было залито кровью его и его отца.

        Трепет, который он чувствовал в груди несколько минут назад, исчез. На его месте было что-то другое. То, чего он никогда раньше не чувствовал. Что-то, что он не понимал. Что-то искривленное, уродливое и живое, пустившее корни в его груди, когда он смотрел, как она дышит из-за него. Что-то ядовитое просачивалось в его сердце, парализуя его, убивая до тех пор, пока он больше не чувствовал этого. Пока он не почувствовал ничего, кроме яда. Пока он не

видел ничего, кроме ее лица, залитого его кровью.

        Он пролил кровь своего отца, чтобы защитить ее. Его мать назвала его монстром. Она была права. Он превратился в монстра, более злого, чем все люди в комнате, за одну секунду.

        Все из-за нее. Потому что она заставила его сделать выбор. А у него не было выбора. Ни одного. Ни какого. Ничего, кроме этого чувства в груди. Он вцепился в неё, глядя на ее лицо, запечатлевая его в памяти. Он смотрел в ее глаза, видя, что ее душа навсегда запятнана его кровью.

        С сегодняшнего дня ее жизнь была его. Он отказался от всего, чтобы она могла жить. Ее жизнь была его. Он не знал, что с этим делать. Но это было его.

        — Пойдем со мной, мальчик.

        Голос Босса дошел до него.

        Нет. Не Босс. Он был Боссом его отца. А его отец мертв. Тристан Кейн тоже мертв. На его месте родился кто-то другой. Кто-то, кто бесстрастно посмотрел на Лоренцо Марони и на блеск его темных глаз.

        Он молчал, все внутри него было отделено, кроме странного, горького ощущения, которое он испытывал, когда смотрел на девочку. Люди вокруг него рассматривали его, все больше, чем он был, с тяжелым оружием и способностью напугать его.

        Он больше не боялся. Он поклялся себе, что это последний раз, когда он испугался. Больше никогда. Он собирался стать самым страшным из них. Спасение ее уничтожило его. Однажды он поклялся, наблюдая, как мужчина поднимает маленькую девочку и уводит ее, глядя на нее голубыми глазами, он получит свой долг.

Глава 18

Выбор

Морана

Сегодняшние дни

        Она не знала этого, этот клубок эмоций в ее груди. Просто было больно. Все болело. Все, черт возьми. Ее дрожащие руки, дрожащие губы, ее дрожащее сердце. Все это.

        Она не могла дышать. Воздух застрял где-то в ее груди, недалеко от истекающего кровью сердца. Ее горло было сдавлено; тяжесть опустилась у нее в животе, когда шум пролетающего над головой самолета наполнил смерть на кладбище. Самолет прилетел и улетел. И все равно было больно. Ей было больно.

        В каком-то смысле она не думала, что может причинить боль. Так, как она никогда не знала, что человек может причинить вред.

        Глаза горели, Морана быстро моргнула. Годы тренировок не проливали слезы ни перед кем, не давая ей свободы упасть ни единой капле. Но остановилось бы на одной капле? Остановилось бы он вообще, если бы тяжесть на ее груди становилась все тяжелее и тяжелее с каждым вдохом?

        Ей хотелось визжать, пока ее горло не заболело так же, как и сердце. Ей хотелось охрипнуть, пока звук не утихнет в пустоту внутри. Ей хотелось кричать, но она не могла услышать голос.

        Она была невиновна. Совершенно невиновна. Она не сделала ничего плохого, кроме как существовала. Тем не менее, само ее существование заставляло ее плакать. Само ее существование заставляло ее ломать кости. Она существовала из-за него. Она была невиновна, но и он был невиновен. Она была невиновна, но все же была залита кровью.

        Его кровью. Кровью его отца. Кровью, которую он пролил, чтобы спасти ее; кровью, которой он отметил ее, пытаясь очистить ее.

        Люди, знавшие эту историю, подумали, что этим жестом он заявил об этом. Но она знала, она знала, что он был просто милым мальчиком, пытающимся стереть кровь с лица невинного ребенка.

        Боль и ярость, ненависть и смятение, сострадание и горе, слились внутри нее в узел, который она чувствовала в горле, перелитая ее кровь, которая билась в каждом сантиметре ее тела, соединились так, что она не могла отличить одно от другого, и что на кого направлено.

        Она закрыла глаза, ее тело начало дрожать, не в силах вынести конфликт в самой своей душе.

        — Морана.

        Прерывистый голос Амары заставил ее глаза распахнуться. В отличие от нее, другая женщина плакала открыто, боль в ее глазах отражала ее собственные. Морана была так многим обязана другой женщине, что даже не могла начать это понимать, за то, что просто сказала ей правду, которую она заглушала на каждом шагу, за то, что нарушила ее клятву и поверила в нее.

        — Ты хочешь, чтобы я остановилась?

        Морана немедленно покачала головой, ее голос пропал внутри нее, запутавшись в массе эмоций, нападающих на нее, ее челюсть болела от того, как сильно она продолжала сжимать ее.

        Ей нужно было знать. Ей нужно было знать все, что нужно знать о нем, ее душа жаждала осознания того, что ей было отказано. Ей нужно было знать, чтобы понять его. Она была заперта на долгие годы от правды, и он всегда был ключом. Ей нужно было знать.

        Вытирая щеки маленькими руками, ее ногти были окрашены в зеленый цвет, который соответствовал ее необычным глазам, Амара продолжила, ее голос дрожал, как лист на ветру.

        — Я встретила Тристана, когда мистер Марони привел его в дом в тот день...— ее красивые опухшие глаза потускнели, затерялись в воспоминаниях, о которых она говорила, заставляя Морану сильнее стиснуть зубы при представлении о последствиях. — На нем была белая кофта с длинными рукавами, заляпанная каплями крови, вся рука в крови, волосы растрепанны. Он был всего на два года старше меня, но казался намного старше. Его глаза... боже, его глаза, Морана... они были такими мертвыми, — Амара вздрогнула, глядя в космос, мурашки по коже покрыли ее руки. Она медленно их потерла. — Мистер Марони сказал всем, что он останется на территории. Он говорил о Тристане, но Тристан просто стоял там, не двигаясь, не реагируя, его глаза скользили по всем. Но он ни на кого не смотрел, он смотрел сквозь них ... будто ничего не видел.. Это было так страшно, когда такое исходило от такого маленького мальчика.

        Морана пыталась найти соответствие в том, что Амара говорила ей, с тем, что она видела для себя. Она видела, как он так смотрел на других людей, на мужчин в казино, на людей в сарае, на толпу в ресторане. Она даже вспомнила, как он так смотрел на нее в ту первую ночь в Тенебре, когда не знал, кем она была, и ее собственный нож был прижат к ее шее его руками.