COVID 19

«Девятнадцатые»

Сегодня проверочный день. Все, кто не занят на обязательных работах, собираются на площади. Обычно Юра меня отмазывал от этих дней, но управляющий и его помощники отслеживают всех, кто пропускает и могут доложить в тайную канцелярию. И иногда мне все-таки приходится идти на проверку.

– Девятнадцатые! – все, кто переболел COVID-19, вышли в первый ряд и протянули правую руку. Помощники управляющего быстро провели измерения. Потом то же самое сделали «двадцатые» и остальные, вплоть до «двадцать пятых».

Такие деревни, как наша, находились в низших зонaх COVIDA, и там проживали низшие касты от «девятнадцатых» до «двадцать пятых». Внутри общины было более тщательное внутреннее деление сословия. Такие, как я, «девятнадцатые» были крепостными, и повышение иммунного статуса могло привести только к забриванию в солдаты или службе в посольствах, но только все равно крепостным. Тоже самое касалось всех, вплоть до «двадцать четвертых».

Конечно, быть «двадцатым» гораздо лучше, чем «девятнадцатым», «двадцатый» имеет право выбрать себе ремесло. «Двадцать первый» может обучаться грамоте. Конечно, сейчас мы почти все грамотные с высшим, никому не нужным образованием, но лет через пятьдесят все изменится. «Двадцать второй» будет всегда работать при усадьбе барина, не зная работы в поле. «Двадцать третий» станет охотником или будет следить за порядком в деревне. «Двадцать четвертый» будет управляющим или его помощником. А «двадцать пятый» он уже свободный, он гражданин, но проживать может только в «девятнадцатой» зоне с правом посещения «тридцатой зоны». «Двадцать пятых» называют евреями COVIDa, так как все они торгаши и менялы.

Иногда иммунный статус вырастает, обычно это бывает у «двадцать третьих», они вечно шарятся где-то по лесам. И их увозят рекрутеры в армию. «Двадцать пятые» тоже частенько выстреливают по социально-иммунной лестнице и им разрешают переселиться в зону «тридцатых», если только уплатят налог. А он не маленький и его надо платить за каждого члена семьи. Поэтому очень часто такие счастливчики исчезают по ночам, бросив жен и детей на произвол судьбы. За это их не любят еще больше.

Сегодня повышений не случилось. Кто-то ушел разочарованным, кто-то наоборот с облегчением. Я же относился ко всему этому с полным безразличием. Как так получилось, что пятнадцать лет назад у всех нас была другая жизнь. Совершенно другая жизнь с другими заботами и ценностями, без лаптей и солдаток. Пока не случилась пандемия. И все полетело в тартарары, и моя работа менеджером, и ипотека с кредитами на отдых и автомобиль, и надежды на более успешное будущее. На бОльшую работу, на бОльшую ипотеку, на бОльшие кредиты.

Все стало неважным. Вернее куда важнее стали лапти с джинсами и величина налогов. Юра, блядь, ломит их с каждым годом все больше и больше. Совсем охерел барин, совсем…

глава 4

«Шпатен»

Меня разбудил управляющий. Так происходит только в одном случае, когда барину печально. Двери в избах не закрывались, поэтому нависшее надо мной злое, заросшее косматой бородой по самые глаза лицо управляющего стало для меня чем-то обыденным.

– Встовай, барин требует, – прохрипел он.

Есть какая-то странная манера у управляющего и его помощников намеренно коверкать слова. Так они, наверное, чувствуют свою важность, эдакое небольшое деревенское величие.

Я быстро встал, благо спал на палатях и одетым. Солдатке я отрядил печку. Не хотелось мне с ней пока сближаться, пугает она меня своей молчаливой покорностью. За три дня я услышал от нее не более десятка слов и те, в основном, были из разряда «завтрак-обед-ужин». Не человек, а робот с сиськами. С нормальными такими…

На улице было довольно прохладно, и я решил пробежаться до усадьбы, чтобы совсем не озябнуть. Управляющий сначала решил было трусить за мной, а потом, смачно плюнув под ноги, махнул рукой и пошел куда-то по своим ночным делам. Бегать ему точно не с руки, должность не позволяет и тяжеленные кирзовые сапоги с набойками.

Юра сидел в любимом кресле, свесив ноги через боковой пуфик, что означало только одно – он в печали и нет ей предела. Когда я зашел, он взглянул на меня, пуча глаза, и вскинул руку в «зигообразном» приветствии. Одет он был совсем не по-барски. Рваные джинсы, футболка с надписью «AC/DC» и цветастые кеды. Так можно ходить в «тридцатой» зоне и в более высоких по статусу зонах.

– Опять на дворянское собрание ездил? – спросил я.

Юра утвердительно махнул головой. Его борода от долгого лежания подбородка на груди загнулась, как у Ивана Грозного на картине и вкупе с выпученными глазами придавала ему демонический вид. Юра выковырял из недр кресла банку «Шпатена» и бросил ее мне. Теперь точно пойдет пена, я замотал банку в скатерть журнального столика и потянул жестяной язычек. Газы из банки нарастающе зашипели и скатерть быстро намокла от выталкиваемой ими пены. Юра молча смотрел за моими манипуляциями и, тяжело вздохнув, махнул на все это рукой.

– Ну рассказывай, – сказал я после долгого глотка. В деревне пиво промышленного розлива пить запрещалось. А я его очень уважаю, особенно импортное.

Юра что-то промычал, шумно повыдыхал через губы, изображая лошадь, достал себе пива и сказал: «Козлы».

глава 5

«Тридцатые»

Юра любил дворянские собрания и не любил одновременно. Любил за то, что мог уезжать в «тридцатую зону», в тот мир, который был до пандемии и который теперь закрыт для всех, кто ниже «двадцать шестых». Там все осталось по-прежнему. Почти по-прежнему, везде теперь свои заморочки, но все же… На дорогах автомобили, в небе самолеты, под землей метро и шахтеры. Там двадцать первый век живет в своей канве.

Вот там, в том почти нормальном мире и проходили слеты новоиспеченных дворян с ковидным статусом «тридцать». Так же там проживали люди с цифрами в тестах от двадцати шести до тридцати пяти. Все они были свободными гражданами с одинаковыми правами и свободами, только табель профессий делил их согласно иммунитета и не более.

Грубо говоря, «двадцать шестой» – марш на завод, «двадцать девятый»– иди и руководи чем нибудь, «тридцатый» – в дворяне и так далее.

И вот в этом мире современности раз в месяц дворяне закатывались в какой-нибудь ночной клуб, где отрывались за долгие дни скучной деревенской жизни. А потом в том же «ночнике» искали кабинет или угол, где потише и начинали так сказать накопленные измышления изливать друг на друга.

На наше крепостное счастье они не могли принимать законы и правила, но могли писать в Сенат холодными зимними вечерами всем своим комьюнити с различными требованиями. В том году все требовали разрешить им бить крепостных без причины и поговаривают, что такой закон примут.

Благо мой барин был спокойный и миролюбивый человек и на подобные провокации почти никогда не велся. Он тихо, мирно напиваясь, слушал весь этот бред, а потом приезжал и изливал боль и возмущение мне, а иногда и на меня…

Вот и сейчас, раздобыв нам еще по пиву, ящик он что ли в кресле прячет, Юра начал: «И эти люди претендуют на звание поместья высокой культуры, Саня!»

Я, не отрывая банки от рта, покачал головой в знак усиленного внимания.

– Дубровские, семейка Адамс, что творят! Занялись выводом новой породы! Так и говорят, мы взяли на себя миссию по разведению крепостных нового типа, так сказать крестьянин 2.0. И ведь не шутят! У них же три брата и сестра, идиотка веганская, деревень под три десятка, вот и чудят. Стали в одну деревню, к сестренке придурошной, свозить всех блондинов высокого роста и баб им под стать. А если, говорят, хватать не будет, выменивать станем у друзей. Благо торговать вами нельзя, но долго ли? Они и подписи стали собирать под петицией о свободной торговле крепостными!

– Подписал? – с напускной серьезностью спросил я.

– Да что ты обо мне думаешь?