Идущий вопреки

— Таа кха-ха!.. — первые же слова вырвались очередной порцией крови изо рта. Язык ее был порван. Шеня поняла, что она с трудом лишь может дышать, но не говорить.

— Подожди, моя хорошая, — неожиданно тепло сказал человек по имени Тарек, — Сейчас я тебе помогу.

Великан взял в углу ведро с ледяной колодезной водой и опустошил его на голову Шени. Боль, слезы и чувства мгновенно овладели кухаркой. Тело как будто бы впитало в себя мороз, что нахлынул на нее слишком неожиданно. Вода с кровью растекались по всей кухне и испачкали кожаную обувь гнума.

— Гнумья мать! Ты знаешь сколько они стоят? Отмой-ка теперь эту дрянь! — гнум резким движением отпрыгнул в сторону и с яростью начал натирать тыльной стороной руки испачканные сапоги.

— Ну вот. Полегчало ж? — огромные руки очень аккуратно подняли Шеню на ноги. Кухарка не смогла удержать равновесие, но великан не давал ей свалиться на пол.

Борак что-то простонал без сознания. Изо рта у него текла розовая слюна. Теперь кухарку можно было разглядеть не только в багровых оттенках. Открытые раны на щеках сильно кровоточили. И без того пухлое лицо распухло так, что глаз почти не было видно. Осколки передних зубов впивались в оголённое мясо губ. Нос неестественно смотрел в сторону, а правая скула представляла собой впалую в череп яму.

— Это бессмысленное насилие, — холодный голос Хеллора пронзил Шеню как стрела, и огонек теплых чувств стал разрождаться где-то в груди. Она не верила, что еще сможет почувствовать что-то подобное. Шея против воли повиновалась, и она подняла голову. Опухшие щели, что служили ей глазами, увидели на входе на кухню высокую черноволосую фигуру. И эта фигура сейчас ей казалась такой красивой. Высокий; стройный; острые черты лица; угольно-черные волосы до пояса и прядь, что спадает на глаза. Такие выразительные глаза. Наверное, такие же глаза были бы и у ее сына, доживи он до нынешних дней. Она знала, что Хеллор сильный. Она видела, как он ловко расправлялся с пьяными дебоширами. Он мог к ним даже не прикасаться, они сами калечили себя, пытаясь в гневе достать до его прекрасного лица своими мозолистыми кулаками. Он спасет нас. Он спасет ее. Она знала. Она чувствовала надежду.

— Твою ж гнумью мать! — Гнум резко оторвался от чистки обуви и встал. — Какого черта пугаешь? Почему ты здесь? Вали отсюда — про альвеныша четко было сказано… Ну, че вылупился? Пшёл, пока мы не передумали…

Шеня захлопала бы в непонимании ресницами, если бы могла. Уплывающим от нее сознанием она пыталась понять, что происходит. Помощь ведь так близко…

— О чем ты говоришь, друг? — ухмыльнулся Тарек и потянул на себя Шеню, — Это несчастный случай, и сейчас я всё возмещу. Вы же со своим ловким братаном этого и хотели, а? — человек заржал и со всего маха шлепнул кухарку по пышным ягодицам. Боль разошлась по всему ее телу.

Великан одним движением сорвал с Шени промокший кровавый фартук, оголяя большую грудь. Но она этого даже не заметила. Ей было все равно. Она смотрела в глаза красивого полуальва Хеллора, а он смотрел на нее. Такие родные, но холодные и равнодушные очи когда-то погибшего сына ледяными клыками вонзились в отголосок надежды. Вот сынок пошевелился и похоже сейчас придет к ней на помощь и… Высокий, статный альв развернулся и вышел из кухни. Дубовая дверь со скрипом закрылась.

— Не переживай, крошка. Мы, клаахаты, знаем, как быть нежными с женщинами… — напоследок усмехнулся уже «не человек».

— А-а-а-а-а!!! — крик отчаяния, ненависти и боли пронесся над Лесом Полувременья, надолго записывая в свои анналы историю Матери, омытой кровью и яростью.

Я закрыл за собой дверь. Шеня пронзительно закричала, и я невольно скривился. Обостренному слуху громкие звуки мешали. Я не хотел бесполезного насилия, но наихудшая вероятность все же случилась. Бандитская парочка оказалась чересчур грубой. В двадцати лигах отсюда деревня и, возможно, я лучше бы отправился туда в поисках, более подходящих… кандидатов. Мое упущение, что я посчитал человека обычным крестьянином переростком. Клаахаты, конечно, частенько умудрялись как-то проскользнуть через границы тюремных болот, но вот чтобы пересечь весь Срединный Пояс и забрести так далеко… Все эти подсознательные образы секундой мелькнули в голове, и я вышел из таверны.

Я подошел к столетнему дубу, что рос прямо у входа в забегаловку. Не притронувшись к, зарытой в гнилую труху на дне дупла заначке Борака, достал свою поклажу, которую заблаговременно оставил здесь же. Я стал переодеваться, не слишком заботясь, что меня заметят. Сейчас это не имело особого значения. Одежда кавасара была вся рваная и в грязи, но выбора у меня особо не было.

Острый слух уловил учащённые стоны страдания кухарки Шени и кряхтение клаахата. Несмотря на закрытое сознание, я все же поморщился, и сразу же, усилием воли, поглубже ушел в себя. Реализация плана требовала, чтобы всё было естественно. Обычный грабеж с тяжкими последствиями.

Переодевшись, я обошел таверну и выбросил все свои старые одежки чернорабочего таверны «Старый Дубок» в колодец. Больше я не мальчик на побегушках в затхлой забегаловке, а кавасар Академии Хронистов. И я еще не выполнил своего задания. Я отошел от таверны туда, где меня бы не заметили и, оперевшись спиной о толстый ствол тысячелетнего древа, стал ждать. Несмотря на расстояние, многое происходящее в таверне я приблизительно мог уловить острым слухом. Слухом пусть и не альва, но полуальва точно. В своем подсознании я всматривался в воображаемые часы. Шестьсот два… шестьсот три… шестьсот четыре… шестьсот пять…

Звуки, что мешали мне держать сознание в стальных рукавицах, еще долго не проходили, но наконец-то страдания женщины закончились. Она затихла навсегда. Тарек мало на это обратил внимания и еще какое-то время стонал и кряхтел. Ясно, вот оказывается, что значит «пощекотать».

Кххххрррр…

Я приподнял бровь. Зубы мои были сжаты сильно. Скрежет зубов был лишним. Я не мог понять реакцию своего организма. Откуда это Эхо? Почему организм преподносит мне нелогичные сюрпризы? Вероятно, разрыв между сознанием и подсознанием у меня не такой большой, как мне хотелось бы. После всего этого, обязательно нужно будет в себе разобраться.

Гнуму было плевать на то, что происходит под боком. Он занимался мародёрством. Борак проснулся, и, судя по рёву дикого медведя, он увидел нечто крайне неприятное. Карлик перестал бить посуду, и я стал вслушиваться в происходящее. Трактирщику Бораку сначала угрожали, а потом его пытали… Тридцать семь минут Борак только кричал, но не проронил ни слова. Он мог бы умереть безболезненно, если бы рассказал про золото в дупле. Но трактирщик решил по-другому. Он не звал меня, как Шеня. Лишь снова кричал.

«Он жив! Жив! ЖИВ!» — раскалённая до красна кочерга вонзилась беспощадным огнем в морщинистую щеку трактирщика таверны «Старый дубок». Глаз перестал видеть, и с мерзким «чпок» в ушах, вытек из пустой глазницы. Густая жидкость зашипела вонючим паром на калёном металле. — А-а-а-гхы-ы-ы-ы!!!

«Деньги, деньги!.. Передаст… Он знает… Алина… Детки… Лю…», — последняя мысль скряги Борака прервалась темнотой вечного забвения.

Еще через тридцать минут я стал прислушиваться тщательнее. Время подходило к концу, и если бы не чистый разум, то я бы начал переживать. Наконец-то из окна таверны повалил дым. Гнилой дуб горел плохо, но убийцы, судя по всему, знали свое дело. Они вышли из таверны и встали неподалеку, безразлично наблюдая за плодами своих действий. Сначала из окон повалил черный густой дым. Огонь появился чуть позже, лишь показывая свои маленькие красные лепестки. Через десять минут вся таверна «Старый Дубок» полыхала багровым огнем. Эхо пребывания кавасара Академии в таверне сгинуло во всепожирающем пламени.

Убийца Харн и насильник Тарек отправились в путь с небольшой поклажей в холщовых мешках. Они шли к месту встречи со мной за обещанной наградой. И они ее получат…