Замуж - не напасть

Соседка Кристина ссужает её чёрной косынкой. У Кристины есть всё, для любых церемоний. У её мужа столько родственников, что на каждый месяц приходится какое-нибудь важное событие: то похороны, то свадьба.

Машу она немного знает и всё ахает:

- Такая молодая, весёлая женщина - умерла?

- Её убили! - говорит Евгения; к счастью, Кристина никаких подробностей не знает, потому и не будет эту правду опровергать.

- Подожди минутку! - просит Кристина и убегает в свою квартиру. Возвращается она с подносиком, на котором стоит хрустальный графин с какой-то рубиновой жидкостью и две рюмки. - Давай выпьем за помин её души. Царство небесное твоей подруге! Пей, пей до дна, ты сама бледная, ещё в обморок упадёшь!

Людей на похоронах Маши много. Оживлённое в последнее её лицо, опять приобрело привычную унылую желтизну. Дело даже не в том, что смерть никого не красит, думает Евгения, а в том, что Маша вернулась к тому, от чего уходила. Обессилевший от горя отец вцепился в края её гроба и не сводит глаз с умершей дочери. Разве мог думать он, старый и больной человек, что переживёт свою цветущую дочь?!

В автобус-катафалк с гробом Евгения не садится. Потому, что не в силах видеть выставленное напоказ горе Сергея, за которым ей одной видится удовлетворение.

В какой-то момент у неё мелькает мысль, что она ошибается. Не может же хорошо знакомый человек быть таким монстром!? Но она упрямо сжимает зубы, не давая себе труда расслабиться. Маша должна быть отомщена. Как, она пока и сама не знает, но чего в ней точно нет, так это страха перед Сергеем. А ведь если он такой, каким она себе его представляет, вряд ли оставит Евгению в покое. Пусть, как считает Надя, ничего нельзя доказать, но он все время будет помнить о том, что один человек на свете правду ЗНАЕТ!

На кладбище она выходит из автобуса и бредет вместе со всеми к вырытой могиле, возле которой на предусмотрительно захваченных из дому табуретках располагают гроб. Для тех, кто захочет с Машей проститься.

Отца умершей с трудом уводят, и он со стороны невидящим взглядом тоскливо смотрит на могилу. Сергей что-то командует могильщикам. Сейчас они закроют крышку, и Евгения никогда больше не увидит Машу. Она бросается вперед, к гробу и кричит:

- Ма-ша!

Но тут ноги её подгибаются и она падает на колени, почти воя жутким нутряным голосом:

- прости, Маша, прости!!!

Кто-то хватает её, поднимает с колен, но ноги её не держат, так что в конце концов Евгению несут на руках.

Это Толян.

- Успокойся, родная, пожалуйста, успокойся! - шепчет он ласково.

- Толя, нашатырь дай! - как сквозь вату говорит кто-то, кажется Лена, но Аристов только отмахивается.

Придерживая Евгению одной рукой, он открывает машину и усаживает её на переднее сиденье, щелкая привязными ремнями. Потом рывком трогается с места.

Последняя её мысль: "А как же Нина?"

И Евгения теряет сознание.

Приходит она в себя от того, что Аристов, разжимая ей зубы, вливает ей в рот какую-то жидкость из плоской фляжки.

Горло обжигает крепкий напиток, Евгения кашляет, но почти тут же чувствует, как кровь приливает к голове, будто стиснутой мощными тисками. Тиски разжимаются, отпуская её, и вздох облегчения рвется из груди.

- Ну, вот! Удовлетворенно хмыкает Толян, завинчивая крышку. - А то выдумали - нашатырь! Зачем нам эта химия? Что может быть лучше чистой хлебной водки?

Она расслабленно откидывается на сиденье, и Аристов опять застегивает на ней привязной ремень.

- Не для тебя, Жека, такие мероприятия, - говорит он, выруливая с обочины на трассу. - Чересчур ты эмоциональная!

- А как же Нина? - все-таки спрашивает она.

- Ткаченки её домой завезут. Они же ещё на поминки останутся. Сергей просил.

- Он и меня просил.., - разлепляет сухие губы Евгения, - не приходить на похороны.

- надо же! - Аристов с удивлением косится на нее. - Чего вдруг?

- Я - единственная, кто знает, что он убил Машу.

Толян от неожиданности вздрагивает, и машина резко виляет в сторону.

- Что за странная шутка?

- разве такими вещами шутят?

- Помолчи, - просит Аристов. - Вон, опять побледнела. Не могу же я все время давать тебе виски. Во-первых, это очень дорогой напиток, во-вторых, у тебя появится привыкание к алкоголю, а ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим.

У дома он, бережно поддерживая под руку, высаживает Евгению из машины и на лифте поднимается с ней в её квартиру.

- Пойдем, умоемся холодной водой, снимем эти черные тряпки - они только усугубляют стресс.

Он умывает её, переодевает в ночную сорочку, без малейшего намека на интимность, стелит постель, пока она без сил лежит в кресле, на руках относит её и укрывает одеялом.

- Мне неудобно, - пытается протестовать Евгения, - ты возишься со мной будто с тяжелобольной.

- Еще чего! Это мы привыкли не обращать внимания на стрессы, а американцы давно заметили: ничто так не подрывает иммунитет, а значит, сопротивляемость различным болезням, как они... И потом, разве ты не возилась со мной, когда я надрался?

- Так уж и возилась! - даже ослабевшая Евгения уже не может не ехидничать, этот тон задал сам Аристов. - Только верхнюю пуговицу и расстегнула...

- И обувь сняла, и пледом укрыла, и утром завтракала вместе со мной...

- Тем, что ты сам и приготовил... Только и успел, что глоток кофе хлебнуть!

В голосе её невольно звучит упрек.

- В тот день Ярослав не ночевал дома и, конечно, Нина волновалась.

- Ты его нашёл?

- Естественно. В отличие от родной матери, я знаю всех, с кем дружит мой сын!.. Ты попробуй заснуть, а я возле тебя посижу.

- Боюсь, со сном у меня ничего не получится.

- Тогда расскажи мне, с чего ты взяла, будто Сергей убил свою жену?

И Евгении во второй раз приходится рассказывать о ночном звонке.

- Дела-а, - выслушав, бормочет Толян. - в голове не укладывается. Я и сам поверил в то, что Машка застрелилась. В последнее время она была какая-то вздёрнутая, бесшабашная, будто с цепи сорвалась. Даже на своего грозного супруга наезжала. Я ещё удивлялся: чего это она вдруг осмелела?

- Наверное, я в этом виновата, - мучительно выдавливает правду Евгения. - Я больше не могла видеть, как Маша существует. Будто она рабыня, а Сергей - царь и бог! Хочет карает, хочет милует... Навешал ей лапши на уши, будто она - холодная женщина и никого из мужчин не может заинтересовать.