Замуж - не напасть

Причем, когда она принимается одновременно чертить и разговаривать, собеседник или собеседница обязательно говорит:

- Да брось ты этот чертеж! Таня /Андрей/ за тебя закончат. Кому нужна эта показная спешка? Начальство жаба душит, что ты будешь получать больше их, вот и хотят отравить последние дни работой! Ты разузнай, не нужны ли им ещё умные, знающие архитекторы?

И Евгения вынуждена не то, чтобы обещать работу, а соглашаться узнать, сообщить, посодействовать.

К концу недели коллектив созревает настолько, что провожают её на новое место работы, как почетного пенсионера на заслуженный отдых, со всеми положенными юбиляру славословиями и с соответствующим столом. Тут ей помогает Виталий, после настоящей битвы самолюбий согласившийся, чтобы Евгения оплатила все сама, хотя бы по оптовой цене.

Вообще, её новый ухажер поклонник? жених? - проявляет удивительные терпение и заботу. Он регулярно возит её с работы домой, ничего не требует, не дает волю рукам - ждет, пока она созреет сама.

В пятниц, несмотря на её возражения, он все же дожидается окончания её прощания с родным коллективом, безропотно отвозит домой и Надю - теперь она всегда торопится; Вовик живет в их с матерью квартире и не любит, когда она задерживается. Одним из условий его развода с женой было именно это: квартира со всем имуществом должна остаться ей с дочерью.

- Однако, Надежда не очень похожа на счастливую новобрачную, замечает Виталий, когда они остаются в машине одни.

Евгения выдыхает: что поделаешь, пример подруги как раз из разряда тех, когда предвкушение счастья ещё не означает, что при достижении цели ты его обретаешь. И погоны летчика, подполковника, так заманчиво блестящие издалека, вблизи оказываются обычными аксессуарами обычного мужика.

- Ты не обидишься, если сегодня я не приглашу тебя к себе? - осторожно спрашивает она. То ли усталость, то ли алкоголь, то ли то и другое превратили меня в нечто аморфное...

- Конечно-конечно, - сразу откликается он, - Но, может, завтра вечером мы куда-нибудь сходим?

- Давай в театр, - предлагает Евгения. - Я сто лет не была в оперетте.

Она оживляется, забыв как только что умирала от усталости - видимо сообщение о её аморфности сильно преувеличено!

Подтверждение этому предположению она получает, едва переступив порог квартиры. Могучее средство общения - телефон - сразу взбадривает её своим настроением треньканьем.

Сама не зная, почему, она медлит брать трубку и недаром! Из неё вырывается насмешливый голос Толяна.

- Жека, привет! Счастлив сообщить: я - дома, в родном городе, у твоего подъезда... А что за мужик на вольве тебя подвозил? Новый ухажер? Лопухина, ты - страшная женщина! Я же замучаюсь отбиваться от твоих поклонников!

- Аристов, только попробуй его тронуть!

- Ого, неужели это так серьезно? Крутой мужик? Перспективный брак?

- Не твое дело!

- Не мое, - странно легко соглашается он. - Так я поднимаюсь?

- Нет! - выкрикивает она. Я устала! Я тебе не открою!

- Ты что, боишься меня? Во-первых, я должен отдать тебе книгу. Во-вторых; ты кое-что мне должна. А в третьих, как тебе нравиться во-вторых?

- Давай поговорим как-нибудь в другой раз!

- Почему - в другой? Я проехал полгорода , чтобы добраться до твоего дома. Ты в курсе, как подорожал бензин? И потом - я прождал тебя чуть ли не два часа! При этом, ни в чем тебя не упрекаю. Я поднимаюсь.

Он вешает трубку. Евгению охватывает злость: а почему она так задрожала? Кто такой Аристов? По дороге домой она мечтала, что придет, примет душ - неужели кто-нибудь помешает ей это сделать?

Она оставляет дверь приоткрытой, а то и правда, приедет и станет в дверь колотить - не хватало еще, чтобы соседи услышали! Небось, Аристов подумает, что она пошла мыться специально к его приходу. Ну и черт с ним! Пусть думает.

Она стоит под душем и слышит, как он, царапнув дверь, сообщает:

- Не возражаешь, если я телевизор включу? Сейчас "Новости спорта" показывают. Я хочу посмотреть как наши с аргентинцами сыграли.

- Чувствуй себя как дома, - ехидно говорит она.

Халат Евгения не надевает, чтобы, как говориться, не создавать прецедента. Выходит к нему в джинсах и закрытой футболке.

Аристов в своих неизменных кожаных перчатках - неужели рукам не жарко, лето на дворе! - подавшись вперед, сидя смотрит телевизор.

- Есть будешь? - буднично спрашивает она.

- Куснул бы кого-нибудь!

- У меня есть плов. Могу предложить устрицы. Консервированные.

Он отрывается от телевизора и смотрит на неё долгим взглядом.

- Небось, и маслины есть?

- Есть, - говорит она спокойно.

- И крабы?

- И крабы.

Он рывком поднимается из кресла и выключает телевизор. Смотрит невидяще на погасший экран и спрашивает, не оборачиваясь:

- Я тебе неприятен?

- Ты - чужой.

- Чужой по духу?

- По паспорту!

- А этот... Алексей был не чужой?

- Алексей мог быть чужим. Он пришел и ушел, а с тобой я этого не хочу!

- Чего же ты хочешь?

- Все. Или ничего, - выпаливает она и испуганно замолкает, не успев прикусить язык.

Он стремительно оборачивается и подходить к ней близко. И целует её долго. Нежно. И тихо говорит:

- Спасибо.

Потом отодвигает её от себя и идет к выходу, по пути сунув ноги в какие-то босоножки без пяток.

- Ну вот, больше ты мне ничего не должна!

- Он выходит, осторожно прикрыв за собой дверь, и как Евгения не прислушивалась, шума лифта она не слышит. Аристов спускается по лестнице. Она ещё какое-то время бродит без цели по комнате, но тут ей на глаза попадается записка, переданная с фруктами супругами Ткаченко: "Лопухина, ты не забыла? Мы все ещё твои друзья!"

Она некоторое время стоит столбняком, потом что-то перехватывает ей горло, и Евгения начинает рыдать. Она плачет долго, надрывно, горько и все повторяет кому-то: "За что? За что?" Незаметно засыпает и спит на диване, одетая, до самого утра.

Утром сама она говорит: "Хватит, поплакала, и будет!" поймав себя на моно - диалоге с внутренним голосом, думает :" Надо завести попугая и с ним разговаривать. Или сдать эту квартиру внаем и переехать к маме. Никита будет рядом."

Так ничего и не решив, она принимается за уборку, но тут приходит Маша.