Замуж - не напасть

- Вроде, меня наглым обозвали... Не вижу рюмок!

- Сейчас принесу.

- И гитару захвати! Душа музыки просит.

- Кому-то нужна была книга...

- Не бурчи! Какая ты, оказывается, скандальная.

Толян разливает бренди по рюмкам, а Евгения лишь удивляется себе. Прежде она ударилась бы в панику: остаться наедине с таким шалым мужиком, да ещё пить с ним! А теперь она почему-то уверена, что сможет быть хозяйкой положения...

- Ну, Жека, за твою смелость!

- Велика смелость - решиться на развод!

- Не скажи, многие хотели бы решиться, да боятся.

- К вам с Ниной это не относится!

- Ты так думаешь?.. Кстати, могла бы и допить. Тост за тебя подняли!

- На днях я попробовала допивать... Видел бы ты меня!

- Опьянил воздух свободы. И как ощущение после перебора?

- Не дай Бог! Наизнанку всю вывернуло!

- Тогда будем пить понемногу, но часто. Давай за то, чтобы не повторять старых ошибок.

- Хотелось бы...

- Сыграй что-нибудь! Сколько раз мы с тобой в компаниях были только однажды я слышал, как ты играла и пела.

- Почему-то Аркадию мое пение не нравилось.

- По-моему, ему и жить не нравилось!

- Не будем о нем, - она провела рукой по струнам. - Что пан желает послушать?

- Сыграть что-нибудь из Есенина.

- "Отговорила роща золотая". Пойдет?

- Пойдет. Это и моя любимая.

Он слушает молча. Притих, задумался и в эту минуту показался ей таким уязвимым...

- Ох, Женька, всю душу ты мне вывернула! До печенок достала!

Он наклоняется, чтобы поцеловать ей руку, но в последний момент передумывает, крепко хватает её за подбородок и целует в губы. Взасос. Она отталкивает его. Так, что Толян чудом удерживается на табуретке.

- Горячая! А чего толкаешься? Ты же мне отвечала!

- Не придумывай!

- Уж поверь. Равнодушных женщин я знаю. Их целуешь, будто снулую рыбу - в ответ никакого движения. А от тебя жар идет, как от печки. Как же ты столько лет с Аркадием жила? Вопрос снимается - дурацкий! Дедушка Крылов в таких случаях говорил: чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, куму, оборотиться?!

Он кладет руку ей на колено и пристально смотрит в глаза.

- Я тебя хочу!

- А я тебя - нет!

- И ты хочешь. Только ещё не знаешь. Тебя, как консервную банку вскрывать надо. И предварительно разогреть.

Он опять впивается в её губы и так сильно прижимает к стене, что она впечатывается в неё затылком. Гитара соскальзывает на пол.

- Пусти! - Евгения ежу испугалась. Она вовсе не хозяйка положения, как думала вначале.

- И не подумаю. Ищи дурака!

- Я позвоню твоей Нине и все расскажу.

- Давай, валяй! Ради такого случая на минуту я даже выпущу тебя из своих пылких объятий. Звони! Может, в ней что-нибудь проснется? Может, она вспомнит, что женщина?!

Рот его искривляется так, что блестит полоска зубов. Он разве что не хрипит.

- Восемнадцать лет! - стучит Толян кулаком по стене. - Восемнадцать лет я унижаюсь перед собственной женой, выпрашивая, как милостыню: Ниночка, снизойди! Я же человек! Мне бывает тяжело, неуютно, и я нуждаюсь в ласке, как любое разумное животное! Мне надоело искать сочувствия у случайных женщин!

- Вот уж не думала. Все считают ваш брак идеальным.

- Мы к этому стремимся. Чтобы он стал таким, осталось мне забыть о чувствах... Выпьем! За счастливый брак.

- Не части. У меня и так уже крыша поехала. И убери руку с моего колена!

- Куда?

- На свое колено!

- На свое? Какие у тебя странные намеки! - он довольно хохочет. - Ты потешно смущаешься: краснеешь, как девчонка! И целуешься сладко.

- Аристов, я тебя не целовала. Не шей мне дело.

- Все равно ты - классная женщина! Выдержанная. Спасибо, что по физиономии не съездила. Рука дернулась... Выпьем за хорошего человека Женю Лопухину... Ты его фамилию оставила?

Евгения кивает, и уже не скандалит, что он подвинул табуретку так близко, что касается коленями её коленей.

Она перебирает струны и поет, но уже не Есенина, а одну из своих песен. Мелодия у неё немудреная, но стихи, на которые она подбирает, берут за душу. Евгения редко играет их кому-то - она поет обычно самой себе, когда совсем уж тоскливо. Толяна они "достают". Даже глаза его увлажняются и он, смутившись, отворачивается и бурчит:

- Зараза!

И просит:

- Еще сыграй!

Впервые она видит его глаза так близко. И замечает, что они меняют цвет от его настроения. В гневе они серые, почти стальные, а сейчас, в расслаблении - серо-зеленые. Ресницы длинные и пушистые, как у девушки, придают его глазам особую выразительность.

Нос Толяна, как гребень бойцовского петуха, носит следы воинственности хозяина - он искривлен, а ближе к переносице на нем виден шрам.

Шрам у него и на правой брови. Она как бы взъерошена и придает лицу вопросительное выражение. На его губы Евгения старается не смотреть жесткие и сухие, они будто опаляют огнем...

Толян забирает у неё из рук гитару, берет её за плечи и приближает к себе.

- Между нами, почему вдруг ты решилась на развод?

Она пытается вырваться.

- Не твое дело!

- Черт! И слова-то подберешь не сразу... Он - импотент?

- Нет. просто он равнодушен ко сему.

- Понятно.

- Что тебе - понятно? - вдруг взрывается Евгения. - Ты тоже считаешь, что я - сексуально озабоченная? Прожить с женой чуть ли не два десятка лет и не поинтересоваться, что у неё в голове? А на душе? Я же не манекен!..

- И незачем так орать! - говорит он словами Кролика из мультфильма. Я и в первый раз хорошо слышал!.. Похоже, у нас с тобой - одинаковые проблемы.

- У меня уже нет проблем!

- Интересно, и кто же он?

- Почему сразу - он? Просто я добилась того, чего хотела!

- Одиночество - хорошая вещь, как сказал классик, но нужно, чтобы рядом был кто-то, кому можно сказать, что одиночество - хорошая вещь... Выпьем?

- Я больше не хочу.

- А мне не хочется уходить!

- Толян, вали отсюда! У меня свои планы, и ты мне мешаешь. В коридоре на полке твоя книга - бери и уходи.

- Ой, как грубо! А ещё архитектор!

- Поторопись.

- Я уйду, если ты согласишься подарить мне несколько мгновений...

- И не мечтай!

- Вот как, никто и не ожидал!.. Тебе эта рубашка маловата, - говорит он и пальцем поддевает пуговицу.