Страница 6 из 9
Под одной из деревень в долине стояло болото, которое приходилось объезжать очень далеко.
— Вы бы, — говорить Оберлин жителям деревни, — с полей камни понемногу обирали да к стороне складывали. Вон они у вас как поля засорили. Посмотрите, я свое поле понемногу да понемногу совсем очистил.
Кое-кто стал — пашет ли, боронит ли, — камни с поля подбирать. Иной раз мальчишек, девчат вышлют:
— Чем бегать попусту, подите пособирайте камней с поля!
Придет нищий просить милостыни к пастору. Видит Оберлин — просит старик, калека, больной… Подаст, а сам к односельчанам его:
— Не стыдно вам не призреть несчастного человека!
Но вот пришел к пастору за помощью человек крепкий.
— Что же ты не работаешь?
— Нет работы.
— Поди на общественную дорогу, поработай там пока. С дороги камни сложи в кучу, в сторону. А то вот у поля с краю камни лежат. Носи их к придорожному болоту, да бросай в него!
И притом, конечно, накормит, даст сколько сможет деньгами от себя. А увидит, что человек от работы вправду не прочь, и место или дело ему приищет.
Никогда, бывало, сам Оберлин мимо болота не идет, чтобы с поля камней не тащил. Подойдет, бросит в назначенное место, в болото, и — дальше!
— И вы бы так-то на пользу общую! — говорит он при этом людям.
Смеются люди, а ходят мимо болота не с пустыми руками. Камни-то, смотришь, с полей в кучки, из кучек в болото перебираются да перебираются.
А то встречает Оберлин у болота несколько дюжин парней. На дороге большие каменные обломки лежат, может уже веками лежат. Возле них кто-то (не сам ли пастор?) три-четыре здоровых шеста положил… У ребят с собою заступы.
— А не поможете ли, ребята, вот камень в болото своротить!.. Одну минуточку пожертвуем на общее дело, благо свел нас Бог тут вместе. Копни-ка, братец, тут… А ты дай заступ, я здесь подрою… Ладно! — говорит Оберлин. — Ну-ка, дружно теперь!
И сам первый наваливается.
— Силен наш пастор!..
— Молодец, ей-ей!.. — говорят ребята, и не отстают.
— Дружнее, дружнее! — подбадривает священник.
Двинулся камень… Идет!.. Бух в болото!.. Там и поднес лежит.
Десять лет так-то: кто с дорогами камень своротит; кто подол, кто корзину, а кто и возик камней к болото свалит… И топь засыпали!.. А смотришь и поля таки порядком порасчистились вокруг.
Стояла еще низина под самой церковью в Лесном Ручье. Чуть дождь, — грязь непролазная. Попросил Оберлин прихожан:
— Кто в воскресенье в церковь идет, несите с собою камней корзиночку ли, подол ли один ли камешек — сколько у кого усердия будет!
С год никто без камней в церковь не приходил. Так и засыпали низину.
Но самое трудное дело было еще впереди.
Поправились дороги по долине, а через Брейш все не перебраться: да еще от Брейша до большой страсбургской дороги версты четыре было таких, что их, казалось, деревенскими силами никак не одолеть.
А неугомонный Оберлин опять свое:
— Нужно, братцы, дело вершить! Много мы сделали, на полдороге не останавливаться. Что же мы большую часть года живем в долине, как в клетке!.. Пора нам с людьми в постоянном общении жить.
Вытянулись лица у прихожан:
— Уж это совсем невозможно! — говорят!..
А Оберлин верхнее платье долой, кирку на плечо, заступ в руки, и пошел к Брейшу.
— Кто за мной? — спрашивает.
Пошли копать, стучать, возить… Идет дело!
Тут еще один соседний помещик заартачился:
— Ваша дорога — говорит — мое поле заденет, не позволю ее прямо вести.
Едет Оберлин к помещику, едет в Страсбург к властям… А слух о нем уже по округе разнесся. Встречают его всюду с почтением. В Страсбурге немало помогает ему в хлопотах и Штубер… Сладили с помещиком.
Прошел год, другой, третий… готовы и мост и дорога!
Стали уж тут водиться кое-какие деньжонки у жителей Каменистой долины.
— Ну, теперь — говорит Оберлин, — добрые люди, надо скот заводить. Без скота нельзя, потому что от скота удобрение. А чтобы скот водился, луга нужны.
Стали ручьи перенимать в канавы; на склонах почву задерживать поперечными плетнями…
Пока растет таким образом почва, Оберлин учит траву сеять: подбирает, испытывает — какая лучше по климату, по земле.
Над ним давно не смеются, его только слушаются.
Видя, как со дня на день растет долина, доверять ей стали, стали ссужать ее деньгами не кулаки, а порядочные люди на честных условиях.
— У тамошнего народа все впрок идет ему нельзя не помочь!
И скоро зазеленели в долине прекрасные луга — такие луга, что жители теперь скот круглый год держат на стойле… и скота у них вдоволь.
А все еще у нас камня много! — опять принимается разговаривать Оберлин. — Да вон там пропадают ни за что развалины какие-то. Давайте обустраиваться!..
И показывает, как строиться: толкует, что низкое жилье нездорово:
— Не жалейте — говорит — лишний аршин надстроить; окна побольше делайте, чтобы светло было, чтобы свободный воздух был. Под жильем для картофеля, для овощей подвалы нам необходимы: видите сами — картофель, овощи, плоды становятся нашим главным подспорьем…
В Страсбурге, действительно, и до сих пор картофель из Каменистой долины в славе. За него охотно приплачивают лишнее.
— Кругом — говорит еще Оберлин — леса, да не наши; часто мы нуждаемся в топливе. Надо бы помочь горю. Много дров идет на печение хлеба. Да из-за него и бабы слишком много отрываются от работы летом. Стоить ли при каждом хлебе бабе торчать?
Завели — хлеб печь в каждой деревне по особой очереди: сегодня топят печь у одних, и все деревенские хлебы тут пекутся; завтра — у других, там — у третьих… Всякий знает сколько муки принес, сколько припеку выходит, и споров нет: сдал муки столько-то, получай хлеба столько-то.
Впрочем споров по долине давно не слыхать: пастор и указал, и доказал, что от них проку нет, и, год за год, приучил всех к согласию. В том и сила его. А потом стали строить и особые общественные пекарни с хорошими печами, с кладовыми, просторными столами.
Разыскал еще Оберлин, в долине же, торфяное болото: научил прихожан резать, сушить торф, топить им. Дровами почти и топить перестали.
Затем стал он вводить в долину разные мастерства: завелись в ней хорошие кузнецы, колесники, столяры, сапожники, шорники… Важно это было не только потому, что со своими мастерами жителям долины сподручнее, что за всякой ковкой, починкой не приходилось ездить далеко, а и потому еще, что народ в долине очень размножился.
Скоро сказка говорится, дело мешкотно творится. Пока Оберлин работал — время шло да шло. Пастор успел состариться, а в той же долине, где он застал пятьсот душ, теперь их две тысячи пятьсот, то есть впятеро.
Заботился пастор, конечно, чтобы в ученье ребята в Страсбурге попадали к хорошим мастерам, к добрым людям, чтобы не баловались, чтобы с детьми при учении обращались ласково.
Устроил он также бумажно-ткацкие мастерские. Узнав, насколько, под руководством Оберлина, народ в долине стал трезв честен обходителен, трудолюбив, заказчики охотно раздавали им бумагу для тканья на домашних станках, что было небогатым людям хорошим подсобным промыслом в зимние месяцы. Заказчики за зиму оставляли ткачам и ткачихам долины тысяч восемь рублей на наши деньги.
Но только было привыкли ткачи к своему делу и порадовались хорошему зимнему заработку, как пошли в ход ткацкие машины!.. Сразу сбились цены. Не сегодня-завтра приходилось ожидать и полного прекращения всякого спроса на ручное тканье.
И тут помог старик Оберлин, а — вернее сказать — добрая слава, которая пошла о его приходе.
Сын пастора, Гейнрих Оберлин, отправлял свою службу в солдатах. Привели его полк в одну местность — Сен-Моран, где была ленточная фабрика господина Леграна. Легран этот славился во всем округе, как очень образованный и сердечный человек: рабочих он не только не обижал, но еще входил во все их нужды; и его любили. Завел он и школу, в которой нередко сам учил детей, пока родители их занимались у него на фабрике; и учил прекрасно. Гейнрих полюбопытствовал заглянуть в его школу. Легран разговорился с ним; услыхал его рассказы о делах старика Оберлина, и немедленно решился посетить достойного пастора.