Страница 5 из 8
– Может, крепостное право? – предложил патриарх Иосиф.
– Отличная мысль! – одобрил царь. – Вот уже что-то вытанцовывается. И принять этот закон надо как можно быстрей, чтоб у этих мудаков времени не было очухаться!
В 1649 Земским собором было спешно принято Уложение. Это было собрание законов, которое включило в себя гражданское, земельное, уголовное, трудовое, процессуальное право.
Однако дьявол, как говорится, скрывался в деталях этого достойного документа. Среди многочисленных статей Уложения были упрятаны нормы, которые совершили переворот в экономической и социальной структуре общества. Если раньше крестьянин, у которого не было долгов перед помещиком, мог свободно переехать на другое место жительство (скажем, купить себе землю или работать на земле другого помещика или поселиться в Москве и стать ремесленником), то отныне он вместе с женой и детьми становился собственностью того помещика, где его застал несчастливый для него 1649 год. В случае, если все-таки крестьянину посчастливилось бежать, государство объявляло бессрочный всероссийский розыск и на беднягу (и его семью) начинал охоту весь государственный аппарат.
Таким образом, революция 1648 была спущена Алексеем Михайловичем в сортир и привела к самым тяжелым последствиям для ее участников (прежде всего вольного крестьянства (а это больше двух третей тогдашнего населения страны), которое было отдано в рабство помещикам).
Вскоре после принятия Уложения о Алексея Михайловича собрался кружок наиболее доверенных лиц, включая патриарха Иосифа и уже вернувшегося из монастыря Морозова.
– Неспокойно мне на душе! – тихо начал царь. –Боюсь, как бы эти мудаки крестьяне не врубились, что мы в Уложении их рабами записали, и по-новому бунтовать не начали! Что церковь по этому поводу думает?
– Во-первых от своего имени и от имени всей своей паствы разрешите поблагодарить вас, ваше величество, за статью о богохульстве в Соборном уложении, по которой теперь, наконец-то, подлежат сожжению на костре все оскорбившие словами мать нашу церковь и нас, ее пастырей! – поклонился патриарх Иосиф. – Особое восхищение вызывает то, что на костре теперь сжигаются не только провинившееся перед церковью, но и все неверующие или верующие непонятно во что! Разрешите, дорогой мой царь, по этому поводу почитать стихи моего собственного сочинения.
Пред тобой я стою убогий!
Государь всей Руси великий!
Ты поставлен Господом богом!
Вразумить народ наш дикий!
Жги их царь! До боли, до крика!
Бог и я спасибо лишь скажем!
Коли ты, наш любимый владыка,
Сожжешь всех неверующих разом!
И тогда в этот день победы,
Когда мы их схороним в сортире!
От России отступят все беды!
Ты же, царь, станешь круче всех в мире!
– Дай я тебя поцелую, Алексей Михайлович, самый любимый мой человек! – бросился обниматься расчувствовавшийся патриарх.
– Я тебя тоже очень люблю. Ты только меня не задуши! – смущенно освободился из его объятий Алексей Михайлович. – Так все-таки что нам делать, чтоб эти мудаки крестьяне не взбунтовались?
– Что касается этого вопроса. – сел на свое место патриарх. – То я твердо убежден, что бог давно мечтал о закабалении нашего российского крестьянства и передачу его в рабство помещику. В этом плане мои ребята будут читать проповеди, что, я надеюсь, образумит чернь!
– А коли не образумит? – вздохнул царь. – Мне, господа, часто снится один и тот же странный сон. Будто в каждой избе стоит по квадратной коробке и в каждой коробке я! И не просто сижу кукую, но говорю им такие сладкие речи, что заслушаешься. Прибегают они с работы, жрать дома нечего, так они в коробку уставятся и слушают меня, как будто я колбасу выдаю. И так они от этой коробки тащатся, что ни о каком бунте больше не помышляют!
– Сон сей говорит о том, что вашему величеству необходимо в каждый дом посадить по священнику, чтоб он божьей проповедью смирял дух обитателей этого дома. Для это благого дела необходимо существенно увеличить финансирование церкви! – предложил патриарх.
– Было бы неплохо, но денег нет! – мягко улыбнулся царь. – Я вот что с божьей помощью придумал. Что, если мы отвлечем народ какой-нибудь церковной реформой? Они сейчас по всей Европе идут.
– Вы что шутите? – вздрогнул Иосиф.
– Конечно, протестантизма мы у себя не допустим. Что-нибудь легонькое, к примеру, будем креститься, не двумя, а тремя пальцами.
– Как это тремя?! – вскрикнул от изумления Иосиф.
– А чего такого? Я буду креститься, как раньше, двумя. А ты неожиданно для всех тремя. Народ офигеет. Начнутся споры, диспуты, религиозные конфликты. Конечно, без особого фанатизма. Ситуацию будем держать под контролем.
– Ужас какой! – только и смог выдавить из себя сильно побледневший Иосиф.
– Еще церковные ходы запустим в обратном направлении. Пожалуй, на первое время хватит!
– Я ушам своим не верю! – простонал Иосиф. – Может, я сплю? Ущипните меня!
– Зато крепостное право авось забудется! – докончил свою мысль царь.
– Что-то мне плохо! Круги перед глазами! – патриарх закачался и рухнул на руки едва успевших подхватить его бояр.
Иосифа вынесли.
– Придурок какой-то! – заметил Алексей Михайлович, когда за телом патриарха закрылась дверь. – То ни с того ни с сего целоваться лезет, то непонятно от чего в обморок падает! Может, он педик?
– Он же монах. У нас в монастыре почти все монахи были педиками. А че? Нормальные ребята! – немного кокетливо хихикнул Морозов.
– То-то я смотрю у тебя какие-то странные манеры после монастыря появились! – покосился на него царь.
– Баб со мной в монастырь не пустили, вот и появились! – снова хихикнул Морозов.
– Не очень тут веселись! – отвернулся от него царь. – А с патриархом нашим надо что-то решать. Человек он ненадежный. Помните, как он во время революции себя вел: и нашим, и вашим. Да и для роли реформатора церкви слишком хлипкий. Сошлю его лучше в монастырь (если он раньше сам не скопытится), а на его место митрополита Никона назначу. Он мужик крутой (сам бывший крестьянин). Сразу быка за рога возьмет!
После этого совещания патриарх так и не пришел в себя и вскоре умер (как пишут историки «оставив после себя много денег, которые за неимением наследников пришлось отдать монастырям»).
С назначением патриархом Никона (1652) церковная реформа пошла полным ходом, и привела к расколу православной паствы на сторонников старых правил (старообрядцев) и новых (никониане).
– Мы всегда крестились двумя пальцами, и отцы наши крестились, и деды, и прадеды и все аж до основания святой Руси! А тремя пальцами только пидорасы византийские крестятся, да мудаки басурмане! – кричали старообрядцы.
– Как нам церковь с царем приказали, так мы и крестимся. Прикажут и четырьмя покрестимся и пятью, и всеми, что есть на руках и ногах. А вы смутьяны и сами пидорасы и мудаки! – возражали им никониане (их естественно было подавляющее большинство).
В результате церковной реформы потенциальный народный фронт оказался расколот на две части, которые люто возненавидели друг друга.
Правда, сам патриарх Никон, возгордившись, что церковная реформа была поручена ему (а стало быть возможность безнаказанно жечь и уничтожать своих врагов, объявляя их неверующими), совершенно потерял берега.
Сам бывший крестьянин он теперь рьяно принялся командовать родовитыми боярами. Причем, командовал он не только в духовных делах, но и в сферах совершенно далеких от церкви. На одном из совещаний у царя он стал отдавать распоряжения какие корабли и в каком количестве должна построить Россия, а когда его уличили в некомпетентности (он просто не знал названий кораблей) патриарх пригрозил всем своим оппонентам анафемой. В другой раз он стал распоряжаться в каких одеждах ходить самому царю:
– Ты, Алексей Михайлович, извини меня, конечно, но зачем ты столько золота, парчи и дорогих мехов на себя напялил? Ты что возомнил, что ты – витрина магазина?