Страница 7 из 11
Выбросив пакет с мусором, Панкратов захватил пригоршню снега и начал оттирать свою находку. Потом обсушил ключи полой куртки, вошел в подъезд, подошел поближе к лампочке над входом и стал рассматривать.
Ключей было немного, точнее, три. Один – предположительно от какого-то стола или тумбочки, а два – точно от дверных замков. Ни один из них никак не подходил к его двери. Тогда чьи они, черт побери?! Чьи и почему оказались на дне мусорного ведра?! Почему его жена или сын постарались от них избавиться? В чем секрет, в чем разгадка?!
Наверх он лифтом не поехал, пошел пешком, с трудом переставляя ноги со ступеньки на ступеньку.
Неужели все именно так, а? Неужели он что-то просмотрел? Что-то проворонил? И Ленка… Его Ленка, с которой они прожили бок о бок дюжину лет, могла совершить подобное? Но как? За что?! Она не могла знать о том, что произошло между ним и Настей в тот день. Не могла знать и догадываться о его решении. Почему она это сделала? Почему?!
А вот с ключами-то как раз все ясно. Ленка, дура, элементарно прокололась! Машинально бросила их в мусорное ведро, зная, что он, Панкратов, как бы поздно ни пришел, покорно отправится на помойку, для порядка рявкнув на нее… Привычка подвела. Но какая же она все-таки стерва!
Панкратов почти не сомневался, вставляя один из ключей в замочную скважину соседней квартиры, что он подойдет. Он практически был в этом уверен и не ошибся. Ключ привычно повернулся, замок послушно лязгнул, дверь открылась. И никакого тут волшебства не было: просто ключ оказался родным. Ключ, который прежде лежал в Настиной сумочке или в кармане ее одежды.
Панкратов знал, что ключей не нашли на месте происшествия. Он уточнил это у сердитой Настиной тетки, когда та соблаговолила ответить на несколько его вопросов: этот – про ключи – он задал одним из первых. Ключи пропали, предположительно их унес с собой преступник, совершивший нападение. Но разве Панкратов мог знать тогда, что преступником окажется его собственная жена!
– О господи, что делать-то?! – простонал Панкратов, запираясь изнутри в Настиной квартире и проходя одетым в ее кухню. – Что делать-то, мент, станешь? Привлекать, дело заводить? Ох, беда, беда…
Он сунулся в чужой холодильник, достал початую бутылку водки – еще когда с теткой Настиной сидели, он ее углядел.
Тетка тогда полезла в холодильник за молоком к чаю, Панкратов водку и заприметил… Он открутил крышку и начал пить огромными глотками прямо из горлышка. Рыскать в темноте в поисках стакана он не стал, как не рискнул зажигать свет. Так и сидел в темноте, то и дело прикладываясь к бутылочному горлышку и шепотом с горечью повторяя:
– Вот что ты теперь станешь делать, мент?! Ты же честным всегда себя считал! Что де- лать-то будешь?! Сдашь или нет мать своего ребенка?
Он не допил до конца, поняв, что сильно охмелел. Нет, голова по-прежнему соображала, хотя лучше бы наоборот. А вот ноги не слушались, и тело сделалось безвольным и словно ватным. Только и сумел, что добраться до первого попавшегося на пути дивана в чужой незнакомой квартире. Рухнул на него прямо в одежде и ботинках, перевернулся на спину и, прежде чем задремать, неожиданно снова подумал…
А зачем все же Ленка поднималась на те проклятые ступеньки, чтобы нанести удар? Она же стояла на них, ежу понятно. С высоты своего роста она не смогла бы ударить Настю по голове, экспертиза это подтверждает. Зачем?! Может, они поскандалили у дверей, и Настя ей все рассказала? Вряд ли. Настя – умная женщина. Не стала бы она трещать о том, в чем у нее самой уверенности не было. Она даже тетке своей родной ничего о нем не рассказала, лишь улыбалась загадочно. Что же там произошло? Что?! Ленка не расскажет. Ой, придется все же идти по соседям, ой, придется…
Тетю Наташу – пожилую женщину с первого этажа, которая с молчаливого благословения всех жильцов объявила себя старшей по подъезду, ему пришлось прождать долго. Ушла за пенсией, подсказала ему ее подруга и соседка по лестничной клетке. Скоро придет. Тетя Наташа шла ровно час. Панкратов весь истомился, без конца прогревая машину. Домой к себе он так с утра и не зашел. Противно было. Да и боялся, что, увидев жену, не выдержит и…
Лучше было не рисковать, а попытаться сперва навести справки. Трое из опрошенных, те, чьи окна выходили во двор, в тот день ничего не видели. Темнеет рано, привычки сидеть возле подоконника, грея ноги на батарее, ни у кого, кроме тети Наташи, не было. А она, как на грех, запропастилась.
– Сереженька, голубчик, как я рада тебя видеть, – расплылась в улыбке полная пожилая женщина, безропотно позволяя взять у нее из рук тяжелые сумки с продуктами. – Почему не на работе?
– А я как раз и на работе, тетя Наташа. Я к вам по делу. Есть несколько вопросов. – Панкратов послушно замер за ее спиной, пока та долго ковырялась ключами в трех замках.
– А-а-а, поняла, поняла, – та сразу подобрала губы в жесткую скобочку. – Это по поводу того происшествия с Настенькой?
– Да, именно. С вами кто-нибудь уже проводил беседу?
– Да нет, никого не было. – Тетя Наташа вошла к себе, едва не споткнувшись о здоровенного черного кота, подлетевшего ей под ноги. – Да и не видела я никого подозрительного в тот вечер. Все как обычно. Рассказывать-то особо нечего.
– А вы, как обычно, сидели возле окна?
– Ну да. Телевизор я не люблю. А тут снежок повалил, красота. Тихо так падает, бесшумно. Я к окошку-то и прильнула. И ничего. Никого чужого. – Она стянула с головы пуховую шаль, обмахнулась ею, поправила волосы, стащила старенькую цигейковую шубу, отдала ее Панкратову и пригласила его в комнату. – Ты проходи, проходи, Сереженька. Сейчас чайку организуем. Я тут за полцены черствые пончики купила в кафетерии. Сейчас распарю их, и чайку…
– Спасибо, тетя Наташа, некогда, – он не стал раздеваться, встав на пороге ее единственной комнаты. – Вы лучше вспомните, кто конкретно и когда входил в подъезд? Не сложно?
– Обижаешь, начальник! – воскликнула она совсем не по-стариковски и сама рассмеялась своей шутке. – О, как я тебя! Не обиделся, нет? Вот и хорошо… А кто входил… кто входил? Сначала мальчик твой пробежал, странный такой, смешной. Потом почти сразу Настенька зашла, сначала, правда, постояла, на небо посмотрела, голову все кверху поднимала, тоже, наверное, на снег любовалась. Потом супруга твоя… Она сначала – Леночка-то – спустилась в подвал, ключи еще у меня брала от входной двери. Потом вышла, ключи отдала…
– А зачем она в подвал-то ходила? – изумился Панкратов. – Что-то не сказала ничего.
Заставить Ленку посетить выделенную их ЖЭКом клетушку под домом можно было только под выстрелом. А тут вдруг поперлась, да еще так поздно!
– Так она за крестовиной для елки туда ходила. Говорит, самого-то вечно не дождешься, а елку, мол, ей обещали с утра привезти. Елку, мол, привезут, а тети Наташи на месте не окажется. Вот она с вечера эту крестовину и достала из подвала. Я еще ей говорю, поругай му- жа-то, Леночка, крестовина железная, тяжелая, наверное…
– Понятно, – перебил ее Панкратов.
Ему теперь стало ясно, чем именно Ленка шарахнула Настю по голове. Металлической крестовиной для новогодней елки! Эту крестовину Панкратов тоже привез из родительского дома и из своего счастливого детства. Прочная была, сваренная на заказ. Ленка ее притащила домой, чтобы с утра поставить елку. Но по дороге сцепилась с Настей по какой-то причине. Крестовину спрятала, и уж не до елки ей потом было – это точно.
– А мальчонка у тебя, Сереженька, забавный! Такой забавный! И на тебя очень похож. Так, может, все же выпьешь чаю, а? Хороший, наверное, мальчик…
– Да, да. – Панкратов двинулся к выходу. – Может, и хороший. Грубит часто, но они все в этом возрасте такие!
– Грубит? Ой, не знаю. Как такой мальчик может грубить? С детишками в школе утренники проводит, он сам мне сказал утром. И вдруг – грубит! Наговариваешь ты на свое дитя, Сереженька. – Тетя Наташа погрозила ему пальцем, провожая до двери.