Моя желанная студентка

Вот только едва она прощается с подругами, я отталкиваюсь от места и следую за ней, как окаянный. Все еще не знаю, о чем буду говорить, но иду. Шаг за шагом становлюсь ближе к девчонке, в чьих глазах видел бездонную пропасть. Понимаю, что утону в ней, и все равно иду.

Уже возле дома, к которому она направляется, подумываю ее окликнуть, но двое раздолбаев вываливаются на улицу и со свистом провожают мимо прошедшую Валевскую.

Стискиваю зубы и подхожу к уже закрытой двери. И как теперь быть?

— Эй, мужики, — кличу пьяную быдлоту, закурившую неподалеку сигарету. — Я ключи, кажется, потерял. Не откроете дверь.

Они оба прищуриваются, переглядываются и выдают:

— А ты точно из наших?

— Да, из сто восьмой.

— Опана! — Ржет один из них. — Олькин хахаль, что ли? Так твоя баба ушла только что с подругой. Андрюхе яйца помяла и сбежала.

Делаю удивленное лицо.

— За что помяла?

— Так он не знал, что Олька занята. Еще и интеллигентом.

— Ему не хватает только этого. Илюх, как там Сергей говорил?

— Портмоне!

— Точно!

Они пьяно гогочут, а я жду, когда насмеются вдоволь и снова спрашиваю:

— Кхм, так вы дверь откроете?

Мужики снова прищуриваются. Один цокает языком, закатывает глаза и подходит. Я настораживаюсь, в любой момент ожидая подвоха, — не ровен час и под дых получу, — но он великодушно прикладывает магнитный ключ к домофону и говорит:

— Смотри, рогами косяк не задень.

Если бы он знал, насколько его слова верны, то, вероятно, еще раз загоготал бы. Но он только плюется под ноги и снова закуривает сигарету.

Оказавшись внутри, я ищу сто восьмую квартиру. Немного задерживаюсь перед дверью, жалея, что тоже не закурил, — успокоил нервы стоило бы до того, как зашел, — но устав заниматься фигней и торчать на лестничной площадке, жму на звонок. Один раз. Второй. Третий. Уже переживаю, не ошибся ли дверью. Однако вскоре она приоткрывается, и оттуда выглядывает Валевская с полотенцем на голове.

— Станислав Юрьевич? — большие испуганные глаза застают меня врасплох.

Я втягиваю воздух в легкие, окидываю ее взглядом и замираю, заметив на Нике свою футболку с очень знакомой эмблемой нашей лаборатории на груди.

— Не понял, — произношу на выдохе.

Глава 27. Наваждение

Вероника

Меньше всего в это время я ожидаю увидеть Графа. Под конец вечера он и вовсе забывается. Но реальность такова, что мой куратор стоит перед дверью и не сводит с меня глаз. Точнее со своей футболки. Которую я взяла без спроса. За-ме-чательно!

Это именно то, что мне нужно было в одиннадцать ночи — провалиться сквозь землю от стыда и угрызения совести.

— Я все объясню, — жалобно произношу, все сильнее испытывая вину.

Станислав Юрьевич переводит взгляд на мое лицо и неожиданно улыбается: с насмешкой, но такой доброй, что меня вконец одолевает растерянность.

— Тебе идет. Поговорим?

Не зная, куда деть глаза, я приглашаю его войти. Тут же замечаю, что на мне нет штанов, охаю и, прежде чем уйти, снова ловлю на себе потемневший взгляд.

— Проходите. Я пока оденусь.

Спрятавшись в своей комнате, я опускаюсь на корточки и закрываю лицо ладонями. Как можно так попасться? Что он обо мне подумает? А если потребует футболку обратно? Наверное, так будет правильно. Все же она не моя. С другой стороны, я имею право отказать и предложить купить новую, ведь это единственная вещь, которая напоминает мне о нем.

Я натягиваю штаны, разматываю полотенце и, слегла осушив им волосы, выхожу в коридор. Станислав Юрьевич стоит здесь же, задумчиво смотря на ковер. Как только я появляюсь, он вновь изучает меня, ласкает взором фигуру, спрятанную под свободной одеждой, но для него нет преград. Он будто знает, что именно под ней спрятано, видит насквозь мои сокровенные желания, о которых никогда никому не рассказывают, храня их на задворках памяти до конца своих дней.

— Кажется, я стал привыкать к тому, что на тебе моя одежда. — Его губы снова растягиваются в полуулыбке, а в глазах мелькает искра. О, нет! Надо срочно сменить тему.

— Чай будете? Есть пирожные. Правда, с нормальным ужином вышел прокол. Я только вернулась, не успела…

— Вероника, не оправдывайся.

Он подходит ко мне и опять смотрит так, словно мечтает проникнуть в душу, узнать все мои тайны, обнажить их и использовать в коварных целях. Ощущение, будто передо мной вовсе не взрослый мужчина, а хулиган, которому только дай зеленый свет, и он натворит какую-то пакость.

— Вы голодны? — спрашиваю и тут же вспыхиваю от смущения. Он говорит: — Очень.

Произносит на выдохе, словно достает слова из глубин сердца.

— Станислав Юрьевич, вы меня пугаете.

Прячу взгляд, и уже через пару секунд слышу совершенно неожиданные слова.

— Извини, если напугал. Ты сегодня другая. Красивая. Особенная.

— Так вы голодны? — Вторая попытка оказывается более успешной, и наконец-то мне отвечают нормальным тоном. Не так, словно через пару мгновений прижмут к стене и лишат здравого головокружительным поцелуем, а спокойно. Впрочем, если бы между нами вспыхнули чувства, наверное, я была бы непротив. С другой стороны, на что тогда стали бы похожи наши отношения? Если мы их вообще обозначили бы.

Эти мысли немного отрезвляют, и я приглашаю его в кухню. В тишине ставлю чайник, достаю корзинку с печеньем, сразу решив прикупить завтра еще — стыдно истощать чужие запасы.

— Шоколадный или ягодный? — предлагаю, выудив из холодильника пирожные.

Мужчина, не думая, выбирает первый вариант и продолжает нагнетать обстановку своим молчанием. У меня уже спина горит от его взгляда и пробирает необъяснимая злость. Взгляд касается стрелки часов, висящих над кухонным столом, и я решаю, что хватит тянуть время.

— Вы хотели поговорить.

— Да.

— Я слушаю.

— Если честно, сам не знаю, с чего начать.

Невольно смеюсь. Видеть растерянность на лице своего куратора непривычно. Я бы сказала, странно.

— Станислав Юрьевич, простите, что ушла, не сказав ничего. — Все-таки правильнее будет, если извинюсь прежде всего я. — Мое пребывание в вашем доме могло бы вас обременять, особенно после… После нашего диалога на балконе. Мне неудобно висеть на чужой шее. Не знаю, о чем вы хотели поговорить, но если об этом, то вопрос закрыт. — Я достаю чашки и начинаю заваривать чай, попутно говоря о своих чувствах. — Возможно, не будь меня в вашем доме, то вы не постеснялись бы в выражениях. Наверняка, поругались бы с женой, и тут же бурно помирились бы. Присутствие чужого человека всегда сковывает. К тому же, она явно хотела остаться…

— Вероника, — мое имя звучит совсем близко, и я оборачиваюсь, ударяясь плечом о грудь мужчины.

— Ой! — Он делает еще шаг, и мне приходится слегка отстраниться.

— Аня все равно ушла бы ни с чем, Вероника. Она предала мое доверие. Не буду вдаваться в подробности, просто знай, что этой женщине больше не место в моей жизни.

— Хорошо. То есть, совсем нехорошо, но хорошо. Ну вы поняли! — окончательно запутываюсь в терминах, чувствуя, как напрягся мужчина, как разволновалась я сама.

— Вероника. — Его ладонь касается моей щеки. Я думаю, надеюсь, уже настраиваюсь на поцелуй, даже приоткрываю губы, но он нежно касается моего лба. — Я переживал за тебя. Рад, что ты нашла, у кого пожить. Молодец, что наметила цель и неуклонно следуешь выбранному пути. Если тебе понадобиться моя помощь, ты всегда можешь на нее рассчитывать.

— Мне без надобности, — произношу с недовольством. Да, винить его за неоправданные ожидания — глупо. И все же! Поцелуй в лоб? Я что, похожа на покойника? И почему он смеется?

— У тебя все на лице написано.

— И что же на нем написано? — смотрю на него с вызовом.

— Все.

— На лекциях вы объясняете конкретнее.

Станислав Юрьевич снова улыбается и невесомо проводит ладонью по щеке. Следом его губы касаются моих. Я ожидаю бурю, но меня овевает ласковый ветер. Он бережно захватывает в плен, вынуждает желать большего, но при этом с упоением наслаждаться нежностью, принимать ее и не решаться на нечто страстное, потому что и так хорошо.