Моя желанная студентка

— Вероника! — Хватаю ее за руку и не даю уйти. Я знаю прекрасное лекарство от глупых мыслей, и хоть я потом пожалею об этом, все равно тянусь к ее губам, сухим и до того горячим, что хочется подняться обратно в квартиру и устроить матери разбор полетов. Девчонка тут же сжимает рукава моего пальто и с отчаянием отвечает на поцелуй. Неготовый к такой смелости, я теряюсь, но утренняя особенность мужского организма напрочь выбивает мысли. Хотя нет, одна остается. Казалось бы совсем неважная, но черт возьми, именно она вынуждает оторваться от губ и отстраниться.

— Пойдем. Надо умыться и позавтракать. — Беру ее ладонь в свою и тяну за собой.

— Станислав Юрьевич…

— Вероника, распущен здесь только один человек — я. И у Вишневского ты жить не будешь.

— Почему? — Она округляет в удивлении глаза.

— Я против.

— Но…

— У меня есть другая идея.

— Какая?

— Расскажу попозже. Сначала решим вопрос с неожиданной гостьей.

— Вы же не выгоните ее?! — испуганно произносит девчонка, а потом тянет меня за рукава, умоляет: — Не надо, Станислав Юрьевич. Только не из-за меня.

— Мы никого выгонять не будем. Успокойся.

Я открываю дверь и поторапливаю Валевскую. Правда, одному человеку этот факт совсем не нравится, если судить по раздувающимся крыльям носа.

Вероника скована. Она снимает верхнюю одежду, обувь и смущенно делает несколько шагов вперед. Я замечаю, как именно смотрит на нее мать, вижу презрение и злость, прекрасно осознаю, что виной тому мой выбор в пользу какой-то девчонки. Ведь я пренебрег ее решением, сделал по-своему, а судье с двадцатилетним стажем не пристало идти у кого-то на поводу, склонять голову и признавать свое поражение.

— Проходи, — снова подталкиваю Нику в спину и спрашиваю у мамы: — Ты чайник поставила?

— Да. — Ее тоном можно охлаждать воду, создавать айсберги и пускать их свободное плавание в океан, не беспокоясь, что те растают. По крайней мере не в этом веке.

— Отлично! — Натянуто улыбаюсь. — Пойду умоюсь. Вероника, проверь пока температуру.

Девчонка молча кивает и прячется в спальне. Я же, зайдя в ванную комнату, подолгу смотрюсь в зеркало и задаю себе закономерный вопрос:

“Что же ты творишь, Граф? Какой, к черту, поцелуй? Зачем ты прыгаешь в эту пропасть? Ты только вчера вылез из другой ямы, смирился с разбитым счастьем”.

Ответа нет. Я ищу его, пытаюсь понять самого себя, но ответа нет. Единственное, в чем я уверен абсолютно — меня тянет к Валевской. Один только взгляд карих глаз, наивный и чистый, сводит с ума. Может, мне просто не хватает секса, вот и сносит крышу?

Из кухни доносится шум и высокий женский голос. Мать ругается. Поэтому я быстро умываюсь и выхожу. Там уже обнаруживаю обеих женщин. Ника вытирает пол тряпкой, а мама озлобленно глядит на нее сверху вниз. Нет уж, это ни в какие ворота не лезет! После завтрака она покинет эту квартиру! Да, некрасиво так поступать с матерью, но я не из тех людей, кто пренебрегает объективностью.

— Что здесь происходит? — спрашиваю, входя в пределы кухни.

— Твоя студентка криворукая, Стас.

— Мам, еще одно слово, и я попрошу тебя уйти, даже не позавтракав.

Обиделась.

Она демонстративно садится за стол, где уже стоят чашки с чаем и пирог, по-видимому, попавший в мою квартиру вместе с ней. Я же решаю не обращать внимания на токсичное поведение и склоняюсь к Веронике, отжимающей тряпку.

— Сходи помой руки. Позавтракаем.

Удивительно, но Валевская не пререкается, не настаивает на чем-либо, а послушно выполняет мою просьбу.

Еще вчера она готова была костьми лечь, но выполнить задуманное, а сегодня, сейчас… Я улыбаюсь ей вслед и плюю на недовольство матери, просто потому, что мы с Никой ступили на новый этап доверия. Когда понимаем друг друга с полуслова. Я это чувствую. Хоть и бегу впереди паровоза, хоть и думаю совершенно не о том, о чем следовало бы, но мне от этих мыслей хорошо.

Без понятия, к чему мы дойдем. Где нас встретит тупик? И встретит ли? Главное, донести до нее некоторые важные, на мой взгляд, вещи и не дать близким людям растоптать ее мечты в пыль. А дальше… Через год-другой я ей уже не понадоблюсь.

Внезапное недовольство моего эго приходится гасить. Она годится мне в дочери. И хоть я был бы очень молодым папашей, это и есть та мысль, которая сегодня не дала насладиться поцелуем, не разрешила сделать шаг навстречу, переступить через себя, наплевав на общественные нормы. Я никогда не считал себя старым, но теперь у меня складывается стойкое ощущение, что я стал им. По крайней мере, для нее.

Мы завтракаем в напряженной атмосфере. Преимущественно молчим, наблюдая друг за другом. И все протекает более менее спокойно, пока мама не задает вопрос, ответ на который будет подобен бомбе.

— Итак, Вероника, вы выбрали то же направление науки, что и мой сын. Вы продолжаете дело кого-то из родителей или просто любовь к биологии выросла в нечто большее?

— Мой отец занимается тем же, чем Станислав Юрьевич.

— Вот как? — Удивляется она, косясь в мою сторону. — Я могу его знать?

— Возможно, — уклончиво отвечает девчонка, а потом тверже произносит: — Его зовут Валевский Сергей Платонович, доктор биологических наук и член Международной Ассоциации Академических Наук.

Лицо мамы вытягивает в удивлении. Она смотрит на меня сначала с ужасом, затем с подозрением и, наконец, с улыбкой. Без понятия, что творится в ее голове, но мне это совершенно не нравится.

— Вот как… Приятно познакомиться, в таком случае. Граф Ольга Дмитриевна, судья.

— Я о вас слышала, — говорит Ника.

— Не от своего ли отца, случайно?

— Может, и от него.

— И в какую беду ты попала, Вероника?

— Кажется, нам пора. — Я встаю со стола, и девчонка вскакивает вслед за мной. — Мам, прости, но я не смогу тебя приютить в ближайшее время. Сама понимаешь, ситуация так сложила.

— Ничего. Переживу. Главное, что тебе не скучно и по своей горячо любимой Анечке ты больше не страдаешь. Хотя вчера по телефону мне показалось иначе. Видимо, показалось.

Ну вот зачем она так?

Я смотрю в спину уходящей Веронике и чувствую вину. Не следовало ее целовать.

Черт! Граф, ты идиот!

— Стас. — Мама оказывается рядом и заглядывает мне в лицо. — Не знаю, что ты затеял, и что вообще творится в твоей голове, но если Валевский начнет прессовать, звони. У меня с ним старые счеты.

Я молчу.

— И еще. Мое мнение о… ней, — она кивает в сторону спальни, — остается прежним. Пойду оденусь. С грязной посудой разберетесь сами.

Глава 17. Неловкость

Вероника

Я растеряна. Это утро — сплошное противоречие. Сначала светловолосая женщина, шипя, выгоняет меня за порог, потом отец присылает сообщение, из которого ясно, что дома мне будут не рады, а после случается нежнейший поцелуй со Станиславом Юрьевичем. Кажется, будто он готов взвалить на свои плечи все мои беды, принять меня такую, какая я есть, сходить с ума от возбуждения так же, как и я… Но интимный момент заканчивается, едва успев начаться.

Граф возвращает меня в квартиру, дает возможность привести себя и свои мысли в порядок и проверить температуру. Она держится на отметке тридцать семь, и мое чутье подсказывает, что в поликлинику нет смысла идти. Разве что следует немного отлежаться. Всего денек. А завтра можно будет привести в исполнение задуманное. И пусть Станислав Юрьевич по каким-то своим убеждениям запрещает работать, мне не десять лет, я не могу сидеть на шее у мужчины, не сейчас, не когда хочется доказать всему миру свою самостоятельность.

— Вероника. — Он стучится в дверь, хотя это его спальня. — Я могу зайти.

— Да.

Станислав Юрьевич заглядывает в комнату и бегло оглядывает ее. Вряд ли его интересует порядок, но все же я горда собой, потому что успела тут прибраться и даже несколько минут проветрить.

— Мама уже ушла, — говорит он спокойно, но по нему видно, как неловкость сковывает движения, а в глазах таится сожаление. Я все думаю о нашем поцелуе. Насколько он искренен? Может, это был всего лишь порыв? Наверняка, мужчина хотел меня таким образом поддержать, только и всего. Но разве вот так успокаивают? Для чужих друг другу людей достаточно объятий и слов.