Кваздапил. Наявули 2

Мадина отодвинула руку с чашкой в сторону, мягкие объятия сомкнулись на моей шее, и то, ради чего пьют на брудершафт, произошло.

Прохладные сухие губы Мадины по внутренней кромке превращались в свою противоположность, становились влажным и горячими и высасывали меня, отправляя в путешествие за край желаний. Оказывается, я не умел целоваться. Мадина вела, я подстраивался. Языки встречались и перекрещивались, как при фехтовальной дуэли. Губы липли к губам и кусали их, впитывая вкусную мякоть.

Сознание не уследило за рукой с чашкой, та непроизвольно сместилась, и остатки кофе пролились на пол. Отлетевшие от линолеума мелкие брызги попали на ноги.

– Ой, это из-за меня, прости. – Мадина отшатнулась и мутными, с поволокой, не понимающими, что видят, глазами новорожденного щенка огляделась. – Сейчас уберу. Чем можно вытереть?

Я указал на отопительную батарею, часть чугунных ребер которой накрывала серая тряпка. Погруженная в недавние ощущения, Мадина взяла ее машинально, как запрограммированный на определенное действие робот, и столь же бездумно стала возить тряпкой по полу. Делала она это привычным для себя образом, как привыкла дома – нагнувшись, что при отсутствии одежды било по глазам сильнее лазерной указки. Совершать такое при обнаженном мужчине – однозначно толкать его на неразумные поступки.

Передо мной раскачивалось в такт движениям тряпки выставленное навстречу самое сокровенное. Я сделал шаг вперед, ладони огладили подмигивающие танцующие дюны.

Мадина словно очнулась.

– Я собиралась тебя побрить. – Ее пальцы сомкнулась на выпиравшей у меня части. – Пойдем.

И таким способом – со мной на поводу – восхитительно поигрывая ягодицами Мадина вернула меня в ванную.

– Давно мечтала сделать так однажды. Не возражаешь?

– Поздновато спрашиваешь.

– А вдруг ты не разрешил бы? – Мы перешагнули бортик ванной, Мадина опустилась на колени. – Встань смирно.

Я послушно замер.

На взгляд со стороны происходящее казалось игрой любовников, между которыми было все. Это было не так, оттого будоражило нервы и заставляло пульс скакать бешеным кенгуру. Волоски у меня на ногах периодически вставали дыбом. По телу пробегала дрожь.

Мадина взяла флакон с пеной, и процесс пошел.

Раньше я там не брился. Теперь, с выяснением наслаждения от того, как это тебе делают другие, иногда буду просить повторить процесс. Кого-нибудь. Надеюсь, у меня еще будет, кого попросить.

Мадина почти приникла носом к рабочей поверхности, помазок и бритва в ее руках порхали крыльями мотылька, взмахи были легкими, быстрыми, бережными. Приподнятую драгоценность присвоила и поддерживала на весу ласковая ладонь, пока вторая ладонь пронырливо втирала невесомо-воздушную пену в складки и окучивала основание. Восходящую дорожку волосков накрывали и разглаживали то нежные щеки, не боявшиеся испачкаться, то пальцы, разрисовывая дивными снежными узорами. Лезвие аккуратно и волнующе-трепетно снимало пенный покров со стыдливо краснеющей от повышенного к себе внимания потеюще-голенькой кожи.

Через десять минут мой пах блестел свежей красотой и лоснился, как кот, объевшийся сметаны, натянутыми частями отражая лучи света и привораживая обманчивой новизной. Интимную прическу мне сделали в стиле «полубокс» – с коротким чубчиком. Мне понравилось. Я думал, что бритье будет полным, и результат порадовал. Теперь обрадованный результат глядел на мастерицу – беззащитный, восторженно-удивленный, нос к носу.

Мадина ответно полюбовалась результатом, довольно улыбнулась и чмокнула прекрасно сделанную работу в зеркально-гладкий бочок.

Улики я собрал и спустил в унитаз.

Мадина стояла в ванне с задумчивым видом.

– У меня созрело еще одно желание. Можно?

До сих пор ее желания мне нравились. Я с удовольствием кивнул:

– Конечно, а я пока подумаю, что пожелать в ответ. «Желание дамы – закон» – хорошее правило, но не единственное.

– Если желание блеснуть мужским превосходством у тебя нестерпимо, можешь меня отшлепать. Убьем трех зайцев. Будет использовано любимое тобой право сильного, ты получишь моральное и физическое удовольствие, я получу интересный опыт.

– Говорят, женщинам это тоже нравится.

– В кино и на видео женщины от шлепков просто в восторге. Осталось понять, почему. Попробуем выяснить.

– Наказание подразумевает проступок, иначе сводится к профанации, и вместо осмысленного действия получится его изображение.

Вспомнилось, как во сне я наказывал Машку. Эмоциям требовался выход, но если бы не жуткая вина, моя рука ни за что не поднялась бы на сестру.

Мадина торжественно объявила:

– Хочу, чтобы ты сейчас же наказал меня за то, что я предложу после! Поверь, повод достаточный.

Она развернулась ко мне тылом и уперлась руками в стенку.

Хотелось ли мне ее отшлепать, вопрос не стоял. Мечталось. Просто чтобы ощутить упругую пышность и отведать очередного запретного плода. Сегодня у меня шведский стол по таким плодам, один плодее другого.

Готовое произойти развлечение, новое для нас обоих, вызвало прилив странного возбуждения. С наказанием Машки, когда я распускал руки во сне, – ничего общего. Там действие было воспитанием, здесь – игрой. Но в мозгу сработал защитный клапан, проскользнула крамольная мысль: а если мне просто нравится бить женщин? Это из ряда «Никогда такого не было, и вот опять».

Хватит гадать. Сейчас узнаем, в чем здесь и какая собака зарыта.

Я ласково приложился пятерней к звонкой мякоти.

– Не так. – Мадина взбрыкнула задом. – Сильнее.

Я повторил с большей силой. Звук вышел четче, даже эхо раздалось.

– Так?

– Наверное. Откуда мне знать?

– Но в первый раз ты сказала, что надо сильнее, значит знала или чувствовала.

– Давай еще раз.

– Как?

– На свое усмотрение.

Мне было приятнее не бить, а гладить и тискать, но если женщина просит…

Со звоном впечатавшаяся ладонь впилась всеми пальцами и жадно помяла добычу.

Мадина медленно выпрямилась.

– Не понимаю. Наверное, это не мое. Никаких эмоций из тех, что показывают в кино и в сети.

– Или я делаю что-то не так.

– Или это ощущения другого уровня, к которым надо подняться по некой лестнице.

– Или опуститься.

Мадина кивнула:

– Или так.

– Еще вариант: это нужно делать совместно с другим действием, более привычным между мужчиной и женщиной.

– У тебя такое было?

– В интимных делах я традиционалист.

– Признаешь только миссионерскую позу?

– Я не экспериментирую там, где экспериментировать не нужно.

– Откуда же знаешь, что не нужно, если не экспериментируешь?

– Хороший вопрос. Обещаю подумать.

Я видел, что неудача расстроила Мадину, вместо феерии вышел нелепый пшик. Мне тоже стало некомфортно. Ожидания, навеянные виденным в сети, не просто не оправдались, они жирно перечеркнулись.

Сейчас хорошо бы сказать что-то ободряющее. Слова, так необходимые незваной гостье, при этом обещающие чудесную жизнь мне самому, полились из меня, словно только того и ждали:

– Ты шла ко мне с желанием испытать и попробовать все, что доступно, чтобы было, что вспомнить и чего стыдиться. Я правильно запомнил?

– У меня столько же прав на свою жизнь, как у моего будущего супруга, и никто не запретит мне тоже иметь приятное прошлое!

– Но ты не хочешь портить отношения с родственниками, а это, фактически, связывает тебя по рукам и ногам и накладывает много ограничений. – Мадина кивнула, и я досказал главное: – Я помогу тебе. Я оправдаю твое доверие. Гарантирую, что удержу себя в руках и не произойдет ничего из того, что ты не захочешь. Твое желание будет законом. Как сказочный джинн из бутылки, я буду вести себя по принципу «Слушаю и повинуюсь».

Мадина приникла ко мне, обняла и прижалась щекой к груди. Я чувствовал, как бьется ее сердце. Она чувствовала меня. Нам стало хорошо и спокойно.

Главное сказано, остались частности.