Страница 40 из 48
А Емельян не считает себя обязанным кому-то ни было объяснять, что он имел в виду, так сэра Компота сокрушая с его постамента непререкаемого авторитета, а он продолжает продвигать свою мысль. – А там говорят, не плохо учат арифметики и экономическим дисциплинам, раз стоимость обучения там таких бешеных денег стоит. Есть такое? – Емельян обращается с вопросом к сэру Компоту. А тому ничего другого не остаётся делать, как поддакнуть Емельяну: «Есть такое», а иначе подозрение насчёт его необразованности, получив для себя новые факты, укрепится в сознании других сэров, уже косо на него посматривающих со стороны.
– Так вот, маржа в случае со всеми этими художниками выходит просто фантастическая. – Емельян продолжил свои рассуждения. – А в каких случаях она бывает такая запредельная? – задаётся вопросом Емельян и сам же на него отвечает. – Всё верно, в спекуляционных. А всякая спекуляция, это подлог реального положения вещей своей иллюзорностью. И из всего этого, что я здесь вижу, я делаю вывод, что здесь имеет место картельный сговор искусствоведов, за спиной которых стоят вот такие беспринципные типы как вы, сэр Компот. Где художники, как вы сказали, с помощью кисточек вкладывают свою душу в картину, а вы всё это оцениваете как вам будет угодно и нужно, и за свою немалую толику продаёте этот шедевр ничего не понимающим в искусстве людям при деньгах, кому заранее внушили, что вкладываться в искусство не пережиток ума, а оно того стоит. – На этом моменте Иван Павлович, в своём воображении всю эту ситуацию и представивший, делает остановку и уже вернувшись к себе из всего этого представившегося видения, подводит для себя итог.
– А ведь и в самом деле, мы там, в этих художественных галереях, платим, в общем-то, за иллюзию. И только ли там? – вопросил себя Иван Павлович, глубоко задумавшись.
– Собрать воедино всю ту значимость, которую создаёт иллюзия, и которая для каждого индивидуума олицетворяет его самую заветность, за которую он готов отдать свою душу, своего рода концентратор желаний, излучающий иллюзию, – а это и есть точка сингулярности в области творения, где в своей кульминационной точке накопления творческого потенциала, происходит творческий взрыв и рождение шедевра, – и, завладев человеческими умами, творить. И это не иллюзия, а самая что ни на есть реальность. Кому она видится в виде того же художественного шедевра, кому-то в виде любви, а кому-то… – Иван Павлович на этом месте задумался. – Надо провести эксперимент. И участвовать в нём должен тот, кто реалист из реалистов, считающий, что он сам создаёт эту реальность. – Иван Павлович покосился в сторону Орлова и задержался на нём изучающим взглядом.
Когда же им посчиталось, что он всё для себя увидел и решил, он вернулся к происходящему в кабинете для совещаний в широком составе. Где сейчас всё внимание и все вопросы также были обращены в сторону Орлова.
Но вот что на самом деле задумал этот господин Орлов, во многом непредсказуемый для этого совета директоров человек, оттого он и ходил в вице-президентах, а не президентах, от кого ждут как раз предсказуемости, то этого никто из совета уразуметь не смог. И когда все покинули конференц-зал со всем этим непониманием Орлова, а там остались сам Орлов и Иван Павлович, то последний проводив последнего члена совета до дверей, дождался, когда дверь за ним закроется, после чего посмотрел на Орлова и с долей ехидства во взгляде спросил Орлова. – А может аукнется?
Орлов, давно уже занявший своё прежнее положение за столом, со своей вальяжностью сидения, внимательно посмотрел на Ивана Павловича и не согласился с ним. – Нет, зевнётся. И здесь принципиальная разница. – Продолжил он. – Что есть аукнется? Это производная от «Ау», то есть поиск, найти. А что такое есть зевота? Это тоже отчасти свой поиск. Но только не во внешних пределах человека, а в его внутреннем копании себя, в его внутренней компоненте. И это не потерявшаяся частность, а это куда глобальней для человека. Поиск себя и своего значения, определяет его жизнь и будущее. И можно сказать, что скука, чьим физическим выражением явилась зевота, наряду с ленью является локомотивом человеческого движения вперёд, ещё называемым прогрессом.
– Ну, ты и загнул. – Усмехнулся Иван Павлович.
– Таковы реалии нашего мира и другого не дано. Так что, ты готов искать? – С полной серьёзностью умозаключил Орлов.
– А что искать, когда и так всё ясно. – С прежней иронической невозмутимостью ответил Иван Павлович. – С какого места начал свой взлёт стартап, на том месте он и замкнётся. То есть на тебе. – Пронзительным взглядом посмотрел на Орлова Иван Павлович. И теперь в нём и не было никакой возможности усмотреть какой-либо несерьёзности, взгляд Ивана Павловича был неумолимо холоден и жёсток.
– Так какие ваши планы? – после этой внимательной друг к друг паузы, спрашивает Иван Павлович.
– Как и обычно. Ограбить этот мир. – Заявляет Орлов.
– И под каким соусом? – интересуется Иван Павлович.
– Мир нынче глобален, отсюда и свой вывод. Глобальной неприятностью на подобии вселенской катастрофы. А по-другому и не встряхнёшь этот мир. – Заявляет Орлов.
– Хорошая встряска всем нам не помешает. – Задумчиво говорит Иван Павлович. – А, судя по тому тупику, что стоит на лицах этих людей, – а уж кому-кому, а не им жаловаться на свою судьбу, – то они для себя никакого выхода не видят из создавшегося сейчас в мире положения. Где ничего не растёт и что удивительно, не падает, а находится в одном нулевом положении.
– Затишье перед бурей. – Делает свою вставку Орлов. Иван Павлович вначале не понял, что он сказал, а потом уразумев, повторил. – И точно, как перед бурей. – После чего он подошёл к столу, строго напротив Орлова, взялся руками за спинку стула и обратился к Орлову. – Ты знаешь моё отношение ко всем этим прогнозам. Не терплю я всю эту спекуляцию на моём доверии и игру на разуме. Но всё же скажи мне, какие у тебя на их счёт прогнозы? – спросил Иван Павлович, кивнув в сторону дверей.
– Сдуются. – Без раздумья ответил Орлов.
– Это и для них предсказуемо, – рассудил Иван Павлович и, отстранившись от стула, выпрямился, посмотрел за спину Орлова, затем взглядом вернулся обратно в кабинет и, вытянув вперёд руку так, как будто он нащупывает действительность на предмет её погоды, нет ли дождя, многозначительно обратился к Орлову. – А как насчёт дождя?
– Дождя? – в некотором затруднении понимания Ивана Павловича, переспросил Орлов вначале себя, а затем уже обратился с вопросом к Ивану Павловичу. – Какого дождя?
– Который к чёрту смоет весь этот рынок, в который превратился наш мир. – В таком эмоциональном накале всё это заявил Иван Павлович, что Орлов и сам поддался, сделав интересное и весьма опасное предположение. – Нашу биржу, что проводится в стенах нашего здания?
– А что не так? – вопросил Иван Павлович. – К тому же обрушать легче всего то, что тебе ближе и знакомо. Тем более, она есть иллюзия, эфемерность. Мы-то с тобой отлично знаем, что она из себя на самом деле представляет и что она существует не для того чтобы создавать ценности, как всем это декларируется, а она служит лишь для того чтобы зарабатывать на тех, кто на ней играет. А на бирже, как и в казино, выиграть может только тот, кто владеет этим казино. – С хитрым прищуром посмотрев на Орлова, тихо проговорил Иван Павлович, напугав Орлова даже не этим своих замышлением, а такой своей откровенностью, на которую он, как думалось Орлову, он не способен. – Что он на самом деле задумал? Что он хочет этим в итоге добиться? – в голове Орлова немедленно возникли все эти вопросы. Но ответа он не смог на них получить, как бы не ломал голову.
А Иван Павлович мигом примечает всю эту тревогу в Орлове и в момент переводит тему разговора.
– А на мой счёт? – последовал вопрос Ивана Павловича.
– Что на ваш счёт? – не понял Орлов чего хочет Иван Павлович.
– Прогноз. – Уточнил Иван Павлович.
– Не даю прогнозов, когда всё очевидно. – Ответил после небольшого раздумья Орлов.