Страница 27 из 48
Босс замолкает и смотрит на меня вопросительно.
— У меня зарядка села, я сейчас перезвоню маме, — поспешно покидаю кабинет. У меня мороз по коже от мысли что за моей спиной мама и босс обсуждают мое здоровье. Это просто кошмар! Надеюсь, мама не сболтнула лишнего. А вдруг она специально позвонила Герману? Вдруг у неё уже есть подозрение насчёт отцовства?
Герман
Моя строптивая секретарша, (так про себя все чаще называю Синичкину), поспешно покидает мой кабинет, а я откидываюсь на спинку кресла, кручу головой в разные стороны, пытаясь снять напряжение с плеч и шеи.
Черт возьми, упрямство этой женщины начинает реально доставать меня! Чем больше я пытаюсь наладить с Настей контакт, тем неприступнее становится эта гордячка. Шарахается от меня как черт от ладана. Почему я так пугаю ее? И почему меня так тянет к ней?
Необъяснимо. Отчаянно.
Сначала сказал себе, что она права — нельзя мешать работу и отношения. Сказал себе, что буду держаться на расстоянии. И понял, что не могу.
Мне нравится в этой девушке почти все. Кроме упрямства. Нравится ее фигура. Ее глаза. Ее волосы. Даже ее мама мне, черт возьми, понравилась! Это ж вообще нонсенс!
И поцелуй на морозе. Горячий, жадный, уносящий в запредельное удовольствие.
Как назло, мне сейчас вообще не до отношений. На компанию нацелилась огромная акула, жаждущая поглотить нас. Все то, что так долго создавал мой отец, а последние годы — я, под угрозой.
Так что заморочки с отношениями точно не в списке приоритетов. Надо срочно что-то решать с контрактами, на которые нацелился конкурент. В этом мне может помочь, как ни странно, моя собственная мать. Она — давняя подруга одной семьи, с которой у меня как раз контракт в стадии подписания. Но это капризные заносчивые люди. С ними сложно вести переговоры. Я не из тех, кто бежит при первой же неудаче к матери под юбку. Но сейчас на кону не мои гордость и достоинство, а рабочие места моих сотрудников… Не будет контракта, целый отдел придется уволить.
Вот только мать уперлась, и требует взамен… Даже произнести мысленно тошно! Она желает видеть меня женатым. Причем ее идеальная кандидатура известна — Виктория Фролова. Я скорее прыгну в пропасть, чем свяжу себя с такой акулой. Вика красива, но совсем мне не нравится…
И снова перед глазами Синичкина.
В затылке начинает пульсировать боль. Такой плотный клубок проблем бизнеса и женских интриг — безумно раздражает. Я мог бы договориться с Викторией изображать пару, чтобы выиграть время и порадовать родительницу. Но почему-то представить такое тошно. Уж лучше просверлить себе дырку в черепе. Фролова назойлива, истерична. Терпеть не могу такой тип женщин. Но мать, как только услышала, что Настя заболела, тут же по телефону начала уговаривать меня «попробовать Вику в секретарши». Это ее навязчивая идея…
Как же я обрадовался утром, увидев на месте секретарши Синичкину!
Это даже странно. Настя ведет себя так, словно я ее раздражаю. Но в нашу ночь любви она была другой. Нежной и податливой.
Сегодня она была одета в узкие черные брюки, подчеркивавшие стройные ноги, и черный жакет. Слишком много черного, излишне строго, но от нее все равно исходит свет… Ее мелодичный голос, запах волос, дразнят и сводят с ума. Держаться на расстоянии безумно трудно.
Вздохнув, возвращаюсь к бумагам. Что толку мечтать о своей секретарше. Я ей не нравлюсь…
После обеденного перерыва направляюсь в зал заседаний, снова думая о Синичкиной. Похоже, я стал одержим ею. Даже снится мне эта невыносимая девица с завидной регулярностью.
А вот и Настя, собственной персоной, летит вниз по лестнице мне навстречу, да так быстро, словно черти за ней гонятся. Оступившись, летит прямо в мои объятия.
Удерживаю с трудом равновесие, поймав птичку в последний момент. Оба, покачнувшись, восстанавливаем равновесие. Настя откидывает голову назад, в глазах плещется паника. Да что такое, почему она меня будто боится? Что я такого сделал, когда умудрился внушить такой панический ужас?
Разозлившись, прижимаю Синичкину крепче к себе, буквально стискиваю в объятиях.
Как же это приятно. Она мягкая, податливая, ее великолепные груди вдавливаются в мой торс, и я хочу стоять так как можно дольше, впитывая ее. Познавая.
Настя, конечно же, наоборот старается отклониться подальше, но тем самым ее бедра лишь плотнее вжимаются в мой пах. Стискиваю ее талию, попав рукой в открытое пространство между спиной и юбкой. Гладкая, теплая, манящая кожа. Скольжу ладонью ниже и касаюсь края трусиков. Настя начинает судорожно трепыхаться.
Но я не отпускаю, прижимаю еще ближе — так близко, что могу почувствовать биение ее сердца, уловить еле слышные стоны с придыханием, вырывающиеся у нее.
В голове одна мысль — только о том, как безумно хочется ее поцеловать.
Что же в ней есть такое, что заставляет меня заводиться с пол-оборота и терять голову за считаные доли секунд?
Стоит коснуться Синичкиной — и вот я уже превращаюсь в натурального самца. Жажда пробовать на вкус ее губы буквально зашкаливает. Я хочу ее в свою постель, чтобы ее тело разгорячилось от наслаждения, а ноги крепко обхватили мою талию, чтобы глаза Насти закрылись в блаженном экстазе…
Как было в новогоднюю ночь.
Судорожный вздох Синичкиной касается моих губ, а ее ладони упираются мне в грудь…
— Отпустите… на нас уже смотрят. Спасибо… но отпусти же! — последние слова — умоляющим стоном, и я ослабляю хватку, но не отпускаю.
— Ты чуть не упала. Надо быть осторожнее.
— Знаю. Не умею ходить на каблуках…
— Так не ходи, раз это опасно для здоровья, — шепчу, наклонившись, ей прямо в шею, завороженно наблюдая как бьется на ней голубая жилка.
— Разрешите переобуться прямо сейчас? — дерзость возвращается к Синичкиной.
— Нет. Сейчас мы пойдем на обеденный перерыв.
— Я… у меня бутерброд.
— Ты за ним так бежала? — поневоле улыбаюсь. — Наверное, вкусный. Мама делала? Поделишься?
— Весь отдам, только отпустите! Это уже не смешно, на нас все смотрят, — фыркает на меня Настя.
— Это потому что ты обращаешь на них внимание. Зачем вертишь головой как китайский болванчик? Лишь бы на меня не смотреть, да?
Синичкина конечно тут же отвечает мне прямым взглядом.
Стоим бедром к бедру, нос к носу, так что невозможно не ощутить сопротивление, переполняющее мою строптивую секретаршу.
Наверное, именно это заставляет меня сжать крепко ее руку.
Тащу Настю за собой вниз по лестнице.
— Что вы делаете? Хватит, пожалуйста, Герман… Александрович… На нас же все смотрят!
— Мне нужна секретарша на время обеда. Буду делать заметки. То есть вы будете их делать, Настя. Будьте профессионалом, пожалуйста. Текущая сделка слишком важна, чтобы идти на риск все испортить.
Настя
Во всем виновато мое жуткое воображение. Ну и конечно мужчина, который находится рядом. Как я устала от эксцентричности босса! То он корову подоить желает, то на бутерброд мой покушается…теперь вот тащит обедать. И явно не спроста. Ну почему он такой сексуальный, мужественный?
Боссы не должны быть такими, это неправильно…
А еще он, возможно, спас мне сейчас жизнь. Что если бы слетела с лестницы кубарем? Что если б с малышом случилось плохое?
Я все же безнадежная идиотка. И куда я так торопилась? Уже не помню. Да и как тут помнить, если босс притискивает к себе.
Решительно упираюсь в его грудь. Самойлов бормочет что то неразборчивое и притягивает меня к себе, как возлюбленную, которой не являюсь. Когда осознаю, что оказалась в его крепких объятиях, меня охватывает паника. Надо срочно освободиться… Сию же минуту.
Но как же не хочется двигаться. Близость мускулистого тела, обнимающего меня, дает чувство защищенности, к которому я стремилась всю свою жизнь.
Но именно это чувство заставляет меня торопливо высвобождаться из рук босса. Все это слишком опасно.