Вселенная пассажа

– Буду звать тебя Гришкой! – решила Машка. Был у них в селе один парень – Гришка. Уж больно статный да ладный. Загляденье! Все незамужние девки по нему сохли, все, даже Машка. По-тихому, никто и не знал даже. – Будешь Гришкой Кожанкиным!

И от этого решения ей стало совсем хорошо, даже радостно. Теперь она будет не одна. Главное – чтобы про Гришку никто не узнал. А потом видно будет. Потом она что-нибудь придумает.

Планетянин

Утром Машка накормила Гришку жидкими щами на свежей капусте. Найдёныш жадно ел наваристый бульон, тянул к ложке окрепшие ручки и смешно чавкал. А потом завонял и обмочился. Пришлось Машке мыть его в ведре и стирать заскорузлую от масла тряпку.

На раны, зажившие на Гришке за одну ночь, Машка не обратила внимания. Так же не удивилась, когда вечером, перед ужином, Гришка, положенный на кровать, встал на тоненькие ножки, держась за стенку.

Гровел понял – он в личном жилище особи и особь здесь одна. Причину, по которой за ним так тщательно ухаживают, ему предстояло выяснить.

– Гришка, скажи мама! – попросила Машка, сама себя стесняясь. Никто не называл Машку мамой, и ей было неловко, но уж больно хотелось услышать от найдёныша-сыночка такие слова. Она сидела напротив него за столом, вытянув уставшие за день ноги. – Гришка, скажи мама! Мама! Мама! Мама!

– Ма! – выдал дитёнок, внимательно слушая, что она говорит.

Машка замерла с раскрытым ртом, а потом залилась краской и громко засмеялась.

– Маша, я банку принёс!

Дед Колян вошёл в комнату, ответно улыбаясь на девичий смех. Но как только Машка его заметила, сразу перестала хохотать, испуганно дёрнулась на стуле, затравленно посмотрела на деда.

– Маш, ты чего?

Дед Колян обомлел, удивился, но проследив за Машкиным отчаянным взглядом, сам охнул, отпрянул к двери, но тут же взял себя в руки.

– Мой это! – замычала Машка, бросилась к кровати и закрыла найдёныша спиной. – Мой, не дам!

– Да ладно ты, Маш! – тихо отозвался дед. – На кой он мне нужен? А кто там у тебя? Покажи.

Он сделал несколько шагов Машке навстречу, попытался заглянуть за её плечо.

– Мой! – рявкнула Машка, раскинула в стороны руки и растопырила пальцы. – Я нашла!

– Да твой, твой, – спокойно ответил дед. Главное, чтобы эта зверушка не была опасна для самой Машки. Он должен был убедиться. – Ты покажи, я никому не скажу.

– Никому? – недоверчиво засопела Машка.

– Никому, вот те крест! – и дед Колян начертил на груди размашистый знак оберега. – Покажи.

– Ладно! – Машка сдалась. Отодвинулась.

– Господи ты Боже! – выдохнул дед, когда перед ним показался голый уродливый человечек. – Это что за тварь-то такая?

– Это не тварь! – тут же вступилась Машка, засопела обиженно и поглядела на деда хмурым, недовольным взглядом. – Это мой Гришка! А я ему мама!

– Эка невидаль, глянь, и впрямь как ребёночек.

– Ма! – квакнуло создание, потянулось к Машке и спряталось у неё за спиной.

– Ба! – поразился дед. – И калякает что-то, глянь! Ну, Маш, рассказывай, откуда ты его такого раздобыла?

– В лесу нашла, – уже более покладисто ответила Машка. – Под кустом. Выбросил кто-то, а я подобрала. И теперь он мой! – напомнила она, снова нахохлившись на деда.

– Да твой, – отмахнулся он. – Мне-то оно и подавно не нужно.

– Деда, ты никому не скажешь?

В глазах Машки дед Колян увидел столько тоски, столько боли, что уверенно кивнул. Не скажет. Понимал – если пустит слух, уродца у Машки тут же отберут. По селу уже шли разговоры о твари из болота, которого местные охотники гнали два дня, но потеряли. Сомнений не было – гнали этого уродца. У Машки его отнимут, даже не спросят. И останется деваха одна, совсем без присмотра. А тут глядишь, и чудить не станет, заботой обяжется. Внимание опять же, ей надо. А уродец этот вроде не опасный даже. Вон, корявый, беззубый, худющий, аж дрожит весь на своих кривых ножках.

– Кто ж ты такой? – спросил дед найдёныша, тот лишь сильнее прижался к Машке. – Планетянин, что ль?

– Гришка это! – засмеялась Машка. Вот дед чудит. Как же её сын планетянином окажется? – Это мой Гришка, деда!

– Ну, Гришка, так Гришка, – сдался дед. – Ладно, Маш, я пойду. Можно я заходить буду Гришку проведывать?

– Заходи, – кивнула Машка. – Но один! И никому не рассказывай!

– Никому, – пообещал дед. – Это будет наша тайна, да, Маш?

– Тайна, – облегчённо вздохнула Машка.

Дед ушёл, а она достала из-за спины Гришку, посадила на колени и прижала к груди. Хорошо-то как!

Сколько бы гровел ни размышлял, но похоже, особь его, гровела, оберегает. Это стало понятно, когда к ним в жилище зашёл старый охотник. В том, что это был именно зверолов, гровел понял сразу – походка осторожная, но в то же время лёгкая, взгляд зоркий, внимательный, да и тело хоть и старое, но весьма крепкое. Ошибиться он не мог. Когда-то и сам был одним из таких…

Охотники, как этот гость, гнали его совсем недавно два дня по болотам и непроходимым чащам. А потом загнали в подвал полуразвалившегося жилища и схватили.

Гровел инстинктивно кинулся за широкую спину своего спасителя, вцепился дрожащими пальцами в его одеяния и выдал единственно выученный за сегодня звук «Ма!»

И охотник ушёл.

А гровел снова оказался прижатым к спасителю и снова услышал чёткие удары его сердца. Было необычно приятно и спокойно.

И странно. Никто и никогда его не оберегал. Молодые сознания его типа особо не ценились, и их временные тела легко пускались в расход. А он перерождался много, очень много раз…

Спаситель учил его говорить, часто повторяя одно и то же слово «Ма», от чего гровел сделал вывод – это имя. Осталось понять чьё – спасителя, или ему дали такое прозвище?

Машка порылась в шкафу, нашла старую ночнушку, что носила в детстве и надела на Гришку. Он охотно нацепил наряд, сел рядом с ней и доверительно уставился на Машку.

С соседнего дома послышалась громкая музыка, так резко разорвавшая тишину в доме, что и гровел, и она сама непроизвольно вздрогнули. У соседа опять гулянка, опять будут не спать всю ночь, горланить песни, кричать и ругаться до утра. Сосед Иваныч – мужик склочный, скупой. Машке он не нравился, но мамка всегда говорила – живи тихо, никто тебя не тронет. И если Машка встречалась с Иванычем на улице, старалась прошмыгнуть мимо, бросая тихое: «Здрасте». Не нравился ей Иваныч. Было в нем что-то гадкое и злобное – в его крадущихся движениях, цепком хитром взгляде, скрипучем, вечно недовольном голосе. И жена ему была подстать – низкорослая толстая тётка Нинка. Машке не раз доставались от неё насмешки и оскорбления, даже если рядом была её мать. Нинку Машка боялась даже больше, чем Иваныча, особенно после того, как на мамкиных похоронах Нинка, не стесняясь никого из гостей, предложила отправить Машку в дом престарелых, потому что никого у неё больше не осталось.

Машка закрыла окна, задёрнула шторы, села рядом с Гришкой и тихо попросила:

– Скажи мама?

Зависть

Рано утром Иваныч зашёл в чужой двор словно к себе домой. Хотел подкараулить Машку у крыльца, зайти в дом, но наткнулся на старенький замок. Машка уже встала и ушла к скотине. Он пошарился по окнам, ничего не увидел и сел на крыльцо. Ждать.

Нинка влетела во двор, бегло огляделась, кивнула мужу:

– Где?

– Скотину убирает, – недовольно ответил Иваныч. Достал из кармана дешёвую папиросу, закурил, стряхивая пепел прямо на крыльцо.

Нинка пробежалась по двору, присмотрелась. Ловко перебрала пустые ведра, быстренько сунула в карман крышки от банок, что сушились на заборе. Покопалась бы ещё, но тут появилась Машка. Увидев соседей, девушка съёжилась, насупилась и молча прошла мимо.

– Чего запираешься?

Недовольный тон Иваныча напугал Машку больше обычного.

– Чего прячешь-то? – подскочила Нинка. Близко подскочила, заставила смотреть себе в глаза. – А? Чего?