Страница 2 из 14
Хочется вдоволь поесть, прилично одеться, купить хорошую обувь. Но магазины пусты, а на рынках всё втридорога.
Мне нужна квартира, машина, достойное жалованье. И настоящая мужская работа. То есть служба. И я точно знаю, где именно я хочу служить. В спецподразделении «А».
Я создан для этой работы. Я окончил школу со спортивными разрядами по лыжам, лёгкой атлетике, плаванию, гимнастике, борьбе, волейболу, стрельбе. Я занимался в подпольной секции карате. На первенствах КГБ по троеборью ребята ходили смотреть, как я выполняю подтягивания. Во мне было девяносто кило. Нормативом было тридцать подъёмов. Я дотягивался подбородком до кнопки тридцать один раз.
Нет, я не просто мешок с мускулами. У меня отлично работает голова. Я прекрасно разбираюсь в математике и физике. На вступительных экзаменах в Орловское училище связи я решил задачу по оптике четырьмя разными способами, чем поразил комиссию.
Но всё оказалось бесполезно. Я пытался поступить в подразделение. И мне объяснили, что туда меня никогда не возьмут. Не стоит и надеяться.
Но всё равно я буду дома тягать железо, а вечером – бегать в лесопарке. Это вопрос самоуважения. Чести, если угодно.
Я должен быть готов.
И я бегу.
1980, весна. Москва, Царицыно
Пятиэтажка – самое высокое здание в нашем военном городке. Чердак не заперт, можно забраться на крышу. Там хорошо. Вокруг лес. Вдали – недостроенные корпуса многоэтажных домов. Это ещё не Москва. Москва – там, вдалеке.
Мне пятнадцать лет. Моим товарищам примерно столько же. Мы сидим на крыше и болтаем про Олимпиаду. Скоро наступит лето, и мы её увидим.
Хрущёв обещал советским людям коммунизм к восьмидесятому году. Его потом сняли за волюнтаризм. Но обещание запомнилось. И советская власть, поднатужившись, планку взяла: показала советским людям немножечко коммунизма. В одном отдельно взятом городе. Одним отдельно взятым летом. И не бесплатно, а за свои кровные. Однако показала. Да так, что потом об этом вспоминали годами, как о путешествии в рай.
Под приезд иностранцев в магазинах появились продукты. На улицах продавали булочки «калорийные» (сейчас от такого названия любую девушку бросило бы в дрожь). Кусочки финской колбасы в пакетиках – тридцать пять копеек сто грамм. Оранжевая «фанта» и соки. Соки в пластиковой коробочке с приклеенной трубочкой – это казалось чудом! В ГУМе и ЦУМе с лотков продавали «Кент» и «Мальборо» по рублю. И прочие чудеса и диковины. Даже квас из цистерн наливали в одноразовые финские стаканчики. Их, конечно, никто не выкидывал, и они ещё много лет украшали собой советские кухни.
Но мы с ребятами так и не увидели всех этих сказочных чудес недостроенного коммунизма. Вместо Олимпиады нас отправили в трудовой лагерь под Харьковом. Советская власть пустила в свой рай не всех. Столицу закрыли от посторонних, а местных жителей изрядно почистили. Куда-то выслали всех бомжей, проституток, всякий мелкий антисоциальный элемент. И ещё старшеклассников – их тоже убрали подальше. Наверное, опасались, что мы будем мешать дорогим гостям. Будем вести себя недостойно и опозорим высокое звание советского подростка. Например, начнём выпрашивать у иностранцев жвачку.
СССР мог запустить человека в космос. Но не мог наладить выпуск джинсов и жевательной резинки. Более того, эти невинные вещи считались опасной идеологической диверсией, символом ненавистной (и вожделенной) западной роскоши.
Да, нам хотелось носить джинсы, эти синие штаны с двойной строчкой: одежда простых американских работяг была красивее и удобнее того, что шили здесь. Хотелось красивых игрушек. Например, маленьких фигурок ковбоев, спецназовцев, рыцарей. Советская промышленность умела выпускать только оловянных солдатиков, у которых не было даже лиц. А у пластмассовых американских героев были лица, а в руках – маленькие пистолетики, и они были классные. Ещё – кассет и пластинок с западной музыкой. И прочей разной мелочёвки – лёгкой, разноцветной, которой в чугунно-сером СССР не существовало. Даже этой несчастной жвачки.
Чтобы было понятно, как же советским людям хотелось попробовать жвачку, небольшая история. В марте семидесят пятого в Сокольниках проходил товарищеский матч по хоккею среди юниоров. Играли ЦСКА и какие-то канадцы. Канадцев спонсировала фирма Wrigley, производящая дешёвую жевательную резинку. По условиям контракта каждый хоккеист получил коробку с пятнадцатью кило жвачки, которую должен был раздать бесплатно. И когда они стали её раздавать, началась дикая давка, в которой погиб двадцать один человек. В основном, подростки: тринадцати жертвам не исполнилось шестнадцати лет. Ещё двадцать пять человек получили увечья. Не знаю, как они после этого относились к жвачке Wrigley. А вот как после этого относиться к СССР?[1]
Но тогда мы такими вопросами не задавались. Мы просто сидели на крыше, смотрели на строящиеся дома и болтали о том, хорошо ли быть спортсменом.
– Лёшка, – убеждал меня Саня Дорофеев, – ты же лыжник! Ты же лучший по лыжам! Займись спортом! Представь: пьедестал, медаль. Играют гимн страны.
– И девчонки глаза лупят, – подхватил Вова Капранов. – Да фигня этот спорт! Слушайте сюда. Батяня матери рассказывал, ну я подслушал… только это между нами, ясно?
Мы подвинулись поближе. Вовка был генеральский сын, так что ссылка на батю звучала убедительно.
– Есть такая специальная группа, – шёпотом заговорил Вовка. – Там самые сильные мужики со всей страны. Они лучше всех дерутся. Стреляют без промаха. Вообще всё могут[2]. Но они очень секретные. Про их работу даже родители не знают. И жёны. Все думают, что они… ну где-нибудь там штаны просиживают. А они этой зимой захватили дворец в Афганистане. Точнее крепость. Представляете, крепость! И каждому из них за это дали Героя Советского Союза. Представляете? Живёшь, и никто вокруг не знает, что ты герой!
Я почему-то сразу поверил, что это правда. Есть такая секретная группа.
И тогда мне больше джинсов, больше импортных пластинок, даже больше чем восхищённых девичьих взглядов захотелось увидеть этих людей. А ещё больше – стать таким, как они. Самым сильным мужиком, который стреляет без промаха и может захватить крепость.
Если бы мне тогда кто-нибудь шепнул на ухо, что я буду служить вместе с теми – и под командованием тех, кто штурмовал дворец Амина…
А знаете, я бы поверил. Мне было пятнадцать лет, и я был готов поверить во что угодно.
1985, осень. Орёл. Орловское высшее военное командное училище связи КГБ имени М. И. Калинина
– Курсант Филатов, срочно вылетаете на секретное задание! Можете не вернуться! – заорал Лёша, вскочив на стул посреди столовой во время обеда.
Я тоже вскочил, отдал честь, и ответил, чеканя слова:
– Так точно! К вылету готов!
Дежурный прикрикнул на нас. Мы сели. Лёха торжествующе ухмыльнулся. Я тоже. Мы оба знали: нам выпал счастливый билет.
Я закончил школу в 1982 году. У меня не было особых проблем с учёбой – и, что важнее, с поведением. Не потому, что я был пай-мальчик. Но мне везло. Например, однажды меня с друзьями в кафе, где мы выпивали, задержал комсомольский патруль. К счастью для меня, с нами увязался тот самый генеральский сынок. Его папа и замял дело в милиции – причём не только в отношении сына, но и меня тоже. Мы жили в одном военном городке, так что милиция была местная, генерал смог договориться. Другим повезло меньше. Они попали на учёт в детскую комнату милиции. Что в советское время означало: шансов на хорошее место учёбы у человека больше нет.
Через полгода я с примерным поведением в аттестате уехал поступать в военное училище. И уже окончив его, узнал – на побывке дома, – что один из моих тогдашних приятелей в тюрьме, а второй в могиле. Нанюхавшись какой-то дури, он выбросился из окна девятого этажа маминой квартиры, где мы часто собирались… Не отмажь в той истории в кафе папа-генерал своего сынка и меня заодно, не видать мне военного училища как своих ушей.
1
Прошло почти сорок лет, а мы и сейчас частенько пытаемся делить поведенческие нормы и вещи на «наши» и «загнивающего Запада». Советская идеология засела в нас накрепко.
2
Кстати, недавно мой знакомый на полном серьёзе рассказывал, что знает, как в спецназе бойцов учат покидать физическое тело и выполнять боевые задания в любой точке планеты. Люди всегда верили в сказки.