Кровь в круге

— И? — пораженно выдохнула Вера, Дженджи развел руками:

— Он был старше меня на полтора года, и уже тогда был очень хорошим бойцом. Ну, он так думал, — парень засиял лучистой самодовольной улыбкой, Вера рассмеялась, Дженджи кивнул: — Он попробовал мне накостылять, но выхватил сам. Мы лупили друг друга, пока не свалились оба, отдохнули, обменялись оскорблениями, пока лежали, потом встали и продолжили. В итоге нас растащила стража, но он мне пообещал, что сделает из меня отбивную на тренировке. Я с удовольствием принял приглашение, пришел на тренировку и накостылял ему еще раз. И потом еще раз, и бил его каждый день, аж пока мы не уехали, он психовал как бешеный индюк, я храню эти воспоминания в драгоценном зале своей памяти, как сокровище.

Вера пораженно хватала воздух ртом, не зная, можно ли сейчас смеяться, "часы" опять подсказывали, что парень врет с частотой три раза в секунду, но он так артистично рассказывал, что она практически видела картинку в голове. После тех портретов, на которых господин министр грыз меч и наблюдал за кораблями, она могла теоретически смоделировать в голове портрет министра лет восьми, и этот вымышленный мини-монстр ей жутко нравился.

Она наконец нашла в себе силы, и заговорила:

— И на этой почве взаимного ежедневного избиения вы подружились?

— Нет, — рассмеялся Дженджи, — мы подружились на почве взаимного шантажа. Я пообещал, что не расскажу никому, что видел, как он подглядывал за женщинами в купальне, если он мне покажет пару очень интересных приемов. Но потом… Он так забавно психует, когда я намекаю, что уже получил от него все, что хотел, и теперь планирую всем рассказать его тайну. Ну очень забавно психует, как-то так, — он скорчил суровую морду с бровями и челюстью, Вера рассмеялась. — И я так полюбил его бесить, что стал делать это каждый день. Он на меня кидался, его стали считать психом с немотивированной агрессией, а я наслаждался каждой секундой — дома со мной братья не тренируются, я для них маленький, Шен был сокровищем в плане спаррингов. И короче, в какой-то момент я его достал. Он вскрыл мою комнату, когда меня не было, нашел у меня неприличные книжки, и потом на тренировке мне на это шепотом намекнул. И мы стали лучшими друзьями, у нас не осталось другого выбора.

Дженджи задумался, потом как-то загадочно посмотрел на Веру, в его глазах мелькнуло понимание и тень зависти, и Вера поняла, что на лице у нее очень министерская самодовольная улыбочка, а внутри бездна гордости, она им гордится, как будто в его коварстве двадцать лет назад была ее заслуга.

«Насколько же в меня это проникло, черт… Как от этого избавиться?»

Дженджи улыбнулся без издевки и опустил глаза, сказал совершенно другим тоном, пряча блокнот:

— Это давно было. Я его подкалываю, потому что это весело, но на самом деле, я Шена очень уважаю и ценю, он крутой специалист, и человек хороший. И я ему крупно должен, так должен, что за всю жизнь не расплачусь — благодаря ему, у моей жены не забинтованные ноги. Он не рассказывал?

— Нет, — она похолодела, выпила вина и спросила, боясь ответа: — В вашем мире бинтуют ноги?

— Я сам считаю, что это дикость, — поспешно поднял ладони Дженджи, — это ужасно с любой стороны, и никакой красоты в этом нет, и никакого смысла, все сказки про пользу бинтования — антинаучный бред, нормальные врачи это сто раз уже доказали. Я бы это законодательно запретил, будь моя воля, но кто я такой? Против традиций не попрешь, бороться со стариками очень тяжело, они не слышат логичных доводов, уперлись в свои древние убеждения, и калечат девочек из поколения в поколение с чувством собственной правоты, плачут, но все равно калечат. В моей семье ноги перебинтованные у всех, кроме моей Бэй Ви, я передать не могу, как я счастлив по этому поводу.

Он схватил бокал, отпил, помолчал и отпил еще раз, у Веры дрожали руки, она пыталась понять, это ее ужас или его.

«Дикари. И они не где-то на краю мира, они здесь, в этом зале.»

Она выпрямилась и обвела взглядом балкон второго этажа, всех этих самодовольных цыньянцев с постными минами…

«У них есть сестры, жены, дочери, у всех. Почему они это не остановят?»

— Госпожа Вероника, вы в порядке? — Дженджи заглянул ей в глаза, она отпила еще глоток, кивнула и услышала "дзынь", парень виновато улыбнулся: — Я не должен был об этом говорить, не понимаю, что на меня нашло. Извините.

— Я в порядке.

«Дзынь.»

— Ну если начали, рассказывайте уже, — она попыталась улыбнуться и изобразить интерес, — каким образом господин министр поучаствовал в этом?

— Его любимым, конечно, — напряженно усмехнулся Дженджи, — информационная война — шпионаж, торговля сведеньями, шантаж, подкуп, консультации, дезинформация, провокации, манипуляции.

Вера посмотрела на него с вопросом, он тихо рассмеялся и кивнул:

— Он подглядывал за женским дворцом, извращенец, он часто этим занимался. И увидел, как бинтуют ноги. Вообще в доме Кан их не бинтуют, там когда-то была старшая госпожа из Ридии, она запретила, и особо оговорила это в брачном контракте, что она соглашается на этот брак только при условии, что ее потомкам не будут бинтовать ноги следующие сто поколений. Там жили не только ее потомки, у ее мужа были сестры, и они продолжали бинтовать своим дочерям, но потом правитель Кан женился на дочери императрицы Ю Ли, а она тоже своим дочерям не бинтовала, она сильно против бинтования боролась, и преуспела, но только в тех провинциях, куда отдала дочерей, а их было всего шесть, к сожалению, великая была женщина, вам очень к лицу ее гребень. В общем, — он с силой потер лицо, Вера заметила, что он весь мелко дрожит, сделала вид, что ничего не заметила, он выпил вина и продолжил: — В доме Кан не бинтовали, в общем. Но один из наследников женился на девушке из дома, в котором бинтовали, она привезла с собой толпу родственников, и среди них были девочки добрачного возраста, которым уже начали бинтовать, а останавливать этот процесс в середине нельзя, так что они стали проводить эту процедуру, там много тонкостей, большие приготовления, Шен заметил эти загадочные движения, и решил лично проконтролировать. Ему было… так, это Бэй Ви было шесть, значит мне было 18, значит ему было 19. Взрослый уже, в общем, все понимал, что там происходит, но никогда не видел. На самом деле, никто из мужчин не видел, женский дворец не зря так охраняют, эти процедуры с ногами обычно проводят в атмосфере строжайшей секретности, чтобы все верили, что это естественно и нормально. Но от Шена ничего не скрыть, он там тогда уже не жил, гостил временно, но привычка взяла свое, увидел странные движения — влезь и все разузнай. И он полез на крышу и всю процедуру увидел, на разных этапах, там были девочки разного возраста. И короче, он пришел в ужас. А говорить об этом нельзя, это запретная тема. Я пьян, наверное, — он нервно рассмеялся, прижал палец к губам: — Я вам этого не говорил.

Вера кивнула, Дженджи выпил еще вина, продолжил:

— Шен вызвал меня в гости, и рассказал о своих открытиях, и показал, мы вместе на крышу слазили, я до конца не досмотрел, мне начальных этапов хватило. Ух, как меня рвало потом… Вот этого я точно не должен был говорить, — он хлопнул себя по лбу, мрачно рассмеялся, поднял бокал и допил, шепнув: — За Шенову всюду-нос-совательность. Хорошее вино. В общем, я немного пришел в себя, и подумал о том, что моей жене это все тоже светит. Я ее на тот момент уже видел один раз, она была, — он показал ладонью метр от пола, нежно улыбнулся: — Я молился, чтобы ей еще не начали это делать. Поехал домой и полез к матери с вопросами, она меня, естественно, послала — это не тема для обсуждения, тем более, с будущим мужем. Все наворачивают вокруг этого такую… волшебную какую-то атмосферу тайны, как вокруг религии, или беременности с родами, никто не отвечает на вопросы, а если их задавать очень настойчиво, начинают обвинять в дерзости, бездуховности, юности-глупости, оно-тебе-не-надо, вырастешь-поймешь. А я не хотел понимать, я хотел, чтобы ей этого не делали, это ужасно. Но меня никто не хотел слушать. Я в соплях поражения приехал к Шену напиваться, он мне сказал, что если я готов идти до конца, то у него есть идея. И подговорил меня шантажировать мать.