Страница 31 из 32
По мере того, как она шла с ним, она замечала, что её кавалер не сводит глаз с дамы, шедшей впереди, и с этой минуты ей всё стало ясно. Она поняла, что чарующая красота кузины Розалии поразила татарина, и ей вдруг стало так легко на душе: ей почему-то казалось, что отец и братья возымели намерение выдать её за татарина, благо подобные браки, с лёгкой руки королевы Ядвиги, вышедшей за литовского язычника Ягайлу, были в большой моде. А сердце её, как мы уже знаем, было занято.
Розалия Барановская
В это время шедший в первой паре старый воевода хлопнул в ладоши, и пары стали менять дам, подвигаясь на одну вперёд.
Туган-мирза, не ожидая ничего подобного, остолбенел, когда вдруг та самая красавица, которую он готов был счесть гурией, сошедшей из рая Магомета, сама подала ему руку, а его дама подалась назад.
Он чуть не вскрикнул и побледнел. Пани Розалия, которой пан Яков успел уже рассказать о привезённом им госте, с любопытством взглянула на своего нового кавалера и этим чуть не свалила его с ног. Она чувствовала, как дрожит рука молодого татарина, и не знала, чему приписать это и ту яркую краску, которая сменила моментально бледность его лица.
– Пан нездоров? – спросила она довольно сочувственным тоном.
– Убит! Убит стрелой глаз твоих в самое сердце! – быстро отвечал Туган-мирза и опустил глаза, – он испугался своей смелости и думал, что в ту же минуту небесное видение изчезнет.
– Досконально! Первое слово – и комплимент, – сказала пани Розалия, – я думала, что вы, татары, дикие!
– Дикие? – переспросил молодой человек. – Очевидно, он не понимал.
– Ну да, вы только умеете верхом ездить, из лука стрелять, саблей рубить.
– На коняк езжай, сабля секим башка, сагайдак стреляй, мирза Туган умей, ой, как умей, ты лучше его стреляй, глазам стреляй, прямо сердце стреляй!
Татарин хотел говорить ещё что-то, но воевода опять подал сигнал, и пары вновь переменились. Теперь с Туган-мирзой шла высокая дебёлая особа, жена какого-то престарелого воеводы, пани очень брюзгливая. Она подала татарину только кончики своих пальчиков и даже не обратила внимания, что её кавалер поминутно оглядывался назад, чтобы хоть мельком увидать ту, которая сразу полонила его сердце.
Польский кончился. Прислуга разносила золочёные чаши с медами и заморскими винами. Старый воевода взял стопу со старопольским мёдом, и во главе целой толпы мужчин подошёл к своей дочери, стоявшей рядом с кузиной Барановской возле громадного резного камина.
– Поздравляю тебя, моя звёздочка ясная, с твоим праздником! – сказал он, поднимая чару, и поцеловал красавицу Зосю в лоб.
– Виват! Виват! – крикнули десятки голосов.
– И тебе, дорогая племянница, не знаю чего и пожелать, и ума, и красоты – всего вдоволь.
– Виват, виват! Нех жие! – гремели старые и молодые.
– А теперь, мои дорогие, по примеру отцов и дедов, будем веселиться. Панове! – крикнул он, обращаясь к мужчинам, – я предлагаю вот что: так как этот праздник вполне дамский, то пусть же они и будут распорядительницами танцев, пусть каждая пригласит на мазурку того, кого пожелает её сердце. Гей, музыканты – мазурку!
Оркестр грянул, и задрожали, затрепетали сердца польские. Несколько секунд длилась сумятица, ни одна из дам и девиц не рисковала первая своим выбором указать на избранника сердца, но тут всех выручила пани Розалия: она быстро выпорхнула из среды дам и девиц, ловко подбежала к старому дяде Бельскому, звонко щёлкнула окованными серебром каблучками полусапожек и с поклоном подала ему руку.
Она была поразительно, ослепительно хороша в эту минуту. Столько задора, столько милого кокетства виднелось в этой чудной красавице, что даже старики зааплодировали, а воевода вдруг словно переродился, словно у него двадцать пять лет с плеч слетело. Глаза его сверкнули, он лихим движением закрутил усы, выгнулся словно юноша, подал руку племяннице и, пристукивая каблуками, понёсся в бешеной мазурке.
Он танцевал, вернее, плясал по-старинному – то размахивая платком по полу перед своей дамой, то становясь перед ней на колено, вскакивая, ловил её за другую руку и, сделав тур, снова летел вперёд. Пани Розалия не отставала, она, покорная каждому движению, каждому знаку своего кавалера, лёгкой птичкой порхала рядом, то чуть касаясь пола своими алыми сапожками, то звонко притоптывая каблучками.
Всё общество просто замерло от наслаждения, поглядывая на эту пару.
– Досконале, досконале! – твердили старики, – даром что старик. А ну-ка, попробуйте так вы, молодые!
Кончив пятый тур, воевода довел свою даму до середины зала и остановился.
– Панове, в круг! – крикнул он. Толпа молодёжи и даже стариков бросилась вперёд и окружила красавицу.
Она вынула платок, покружила им по воздуху и бросила его вверх, десятки рук потянулись за ним, но кто-то прыгнул выше всех и ловко поймал платок на лету. Толпа раздвинулась: счастливчиком, или более ловким оказался молодой татарин Туган-мирза. Все ахнули от неожиданности, а молодой татарин подошёл к покрасневшей красавице, поклонился, подал платок и хотел отойти.
– Танцуйте, танцуйте! Вам танцевать! – говорили вокруг него.
– Мой не уметь танчить, не умей! – отвечал татарин и прижал руки к груди и ещё раз очень низко поклонился красавице.
Но какая-то смелая или странная мысль мелькнула уже в голове Розалии. Ей уже наскучили её повседневные кавалеры своими хвастливыми рассказами или приторно пошлыми комплиментами, да, кроме того, она подметила взгляд, каким во всё время польского глядел на неё молодой татарин, и ей во чтобы то ни стало захотелось помучить, подразнить этого дикого зверька, каким она его себе представляла.
– Ты должен со мной танцевать! – сказала она с капризной гримаской, – ты поймал платок и должен быть моим кавалером.
– Я не умей танчить! – робея, отговаривался Туган-Мирза.
– И слышать ничего не хочу, зачем же ты ловил мой платок?
– Так, так, пусть танцует, пусть танцует! – слышались голоса кругом.
Татарин понял, что сопротивляться больше немыслимо; он нашёлся, подал руку Розалии, довольно ловко довел её до середины зала, и, по примеру старого воеводы, опустился на одно колено. Розалия, не желая окончательно компрометировать своего кавалера, простодушие которого ей даже нравилось, ловко сделала кругом него тур и остановилась, с платком в руке.
– В круг, в круг! – загремели голоса кругом, и опять все бросились занять место поближе к красавице. Мирза Туган стоял тоже рядом, он был бледен. Он знал, что тот счастливец, который поймает платок, в ту же минуту уведёт его даму, и ему больше не удастся во весь вечер не только держать её за руку, но даже подойти ближе. В глазах его кружилось, ему было и больно и обидно, – а в это время подброшенный высоко платок тихо падал. Не отдавая себе отчета, Туган-мирза, словно подброшенный пружиной, прыгнул опять выше всех и опять поймал платок.
– Опять он! Опять он! – шумела кругом раздосадованная толпа.
Пани Розалия тихонько улыбнулась. Внутренне она была приятно польщена, что сумела сразу победить такого дикаря, и, протягивая руку, проговорила:
– Как хочешь, а танцевать нужно.
Мирза Туган тоже хорошо понимал, что нужно танцевать и, надеясь на свою счастливую звезду, бросился вперёд, увлекая за собою свою даму. Произошло нечто невероятно комичное, татарин летел без такта и меры, выстукивая невозможную дробь своими каблуками. Как ни крепилась пани Розалия, но не могла выдержать, и, освободив свою руку из руки кавалера, быстро добежала до толпы дам и девиц и скользнула в неё. Раздался общий неудержимый смех. Только тут мирза Туган заметил изчезновение своей дамы и остановился, как вкопаный в нескольких шагах от группы молодёжи.
– Когда не умеют танцевать, платков не ловят! – дерзко и довольно громко заметил прямо в лицо татарину Седлецкий, почему-то чувствовавший сильную антипатию к этому молодому удальцу.