Страница 19 из 24
Нельзя признать соответствующим конституционным нормам и решение наркома обороны о введении штрафных частей в организационную структуру Красной армии. Выше уже говорилось, что в данном случае нарком обороны, превысив свои полномочия, присвоил себе права, предоставленные правительству СССР. В то же время реализация приказа потребовала действий тех государственных институтов и должностных лиц, которые в подчинении у наркома обороны не находились и формально этот приказ исполнять были не обязаны.
Однако подобного рода юридические казусы, а по сути – грубые отступления от норм права были в те годы обычным явлением. Учитывая статус И.В. Сталина как высшего должностного лица Советского Союза, строгое соблюдение правовых норм ни самим вождем, ни иными должностными лицами, в том числе теми, в чьи служебные обязанности входил контроль над соблюдением законности в стране, не считалось обязательным. Такой правовой нигилизм был не только отголоском первых лет советской власти, когда правосудие во многих случаях вершилось не путем строгого следования законам, а исходя из принципа «революционной целесообразности», но и производным от системы единоличной власти, утвердившейся в СССР в 1930-е гг. Следует принимать во внимание и чрезвычайный характер той обстановки на фронте и в тылу, в которой рождались такого рода нормативные акты, как приказ НКО № 227.
В то же время, отдавая себе отчет в том, что без юридической проработки широкого круга вопросов, касающихся строительства штрафных частей, оно будет сопряжено со значительными трудностями, органы государственной власти и военного управления, а также органы правосудия взяли на себя формирование необходимой нормативно-правовой базы.
В первую очередь был разрешен вопрос о механизме реализации директивных положений приказа № 227. Напомним, что нарком обороны потребовал «истреблять на месте» трусов и паникеров и предавать суду военного трибунала объявленных «предателями Родины» военнослужащих, отступивших с позиций без приказа старшего начальника. Но поскольку такого состава преступления, как предательство Родины, в УК РСФСР не содержалось, судебно-следственные органы, а также командиры различных степеней испытывали затруднения с квалификацией состава преступления указанной выше категории военнослужащих.
Для придания действиям органам правосудия и военного командования законных оснований нарком юстиции СССР Н.М. Рычков и прокурор СССР В.М. Бочков 31 июля 1942 г. издали совместную директиву № 1096, в которой военным прокурорам и председателям трибуналов предписывалось принять «решительные меры к оказанию командованию и политорганам реальной помощи к выполнению задач, поставленных в приказе народного комиссара обороны»[145].
В директиве давалось указание, как квалифицировать действия командиров, комиссаров и политработников, привлекаемых к суду, «за самовольное отступление с боевой позиции без приказа вышестоящих командиров и за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной армии», и определялись сроки расследования этой категории дел.
Авторы директивы явно опирались при этом на принцип применения уголовного закона по аналогии. В соответствии со ст. 16 УК РСФСР, если то или иное общественно опасное действие прямо не было им предусмотрено, то «основания и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям Кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления»[146]. Неправовой термин «предательство Родины», содержащийся в приказе № 227, был явно признан родственным квалификации такого преступления, как «измена Родине», состав которого определялся в УК РСФСР.
Действия, заключавшиеся в самовольном отступлении с занимаемых позиций без приказа старшего начальника, согласно той же директиве наркома юстиции СССР и прокурора СССР, квалифицировались по ст. 58.1 п. «б» УК РСФСР как измена Родине, т. е. действия в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, совершенные военнослужащим, и карались высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества[147]. Пропаганда дальнейшего отступления с занимаемых позиций квалифицировалась по ст. 58.10, ч. 2 как пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение, или изготовление, или хранение литературы того же содержания при наличии отягчающего обстоятельства – совершения этих действий при массовых волнениях, или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении. Эти действия карались в соответствии со ст. 58.2 УК расстрелом или объявлением врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства и изгнанием из пределов СССР навсегда[148]. Расследование по этим делам не могло превышать 48 часов[149].
Характерно, что оба состава преступления квалифицировались по ст. 58 как контрреволюционные. Хотя, например, диспозиция п. «а» ст. 193.21, (он же п. «а» ст. 21 Положения о воинских преступлениях) – «самовольное отступление начальника от данных ему для боя распоряжений в целях способствованию неприятелю» позволяла вполне адекватно отразить состав такого преступления, как отход с занимаемых позиций без приказа старшего начальника, при том, что сам пункт, как и ст. 58.1, предусматривали высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества. Такое же наказание предусматривала и ст. 193.22 – самовольное оставление поля сражения во время боя.
Однако высшей государственной власти, чья воля отразилась в указанной выше директиве наркома юстиции СССР и прокурора СССР от 31 июля 1942 г., важно было усилить общественный резонанс карательных мер по предотвращению дальнейшего отступления частей Красной армии, в том числе за счет квалификации таких действий, как военной измены. Действовать именно таким образом военным трибуналам рекомендовала и юридическая наука[150].
Тем не менее указанные разъяснения наркома юстиции СССР и прокурора СССР не позволяли очертить круг военнослужащих, за счет которых должны были комплектоваться вновь создаваемые штрафные части. Ведь направление осужденных в такие части было возможным только при условии приговора к лишению свободы с применением отсрочки его исполнения. По УК РСФСР (прим. 2 к ст. 28) такая отсрочка могла применяться в военное время к военнослужащим, осужденным к лишению свободы без поражения в правах[151]. Однако, как было сказано выше, ст. 58 в военное время предусматривала лишь высшую меру наказания.
Военные трибуналы сталкивались с ситуацией, которая сложилась еще в первые месяцы войны и при которой немедленная реализация приговора, предусматривавшего реальное лишение свободы, а тем более – высшую меру наказания, противоречила интересам обороны страны, поскольку сокращала численность действующей армии. Учитывая, что ряд преступлений, в том числе отступление с занимаемых позиций без приказа, дезертирство и другие, каравшихся расстрелом, хотя временами носили и массовый, но не злостный характер, Верховный Суд СССР нашел основание в кассационном или надзорном порядке пересматривать смертные приговоры, вынесенные военными трибуналами по делам такого характера, и направлять осужденного на фронт.
Обобщенный опыт такой практики лег в основу принятого 22 апреля 1942 г. (то есть еще до учреждения в РККА института штрафных частей) постановления пленума Верховного Суда СССР, в соответствии с которым, если суд при наличии смягчающих обстоятельств признавал более целесообразным направлять осужденного по обвинению в дезертирстве на фронт, то он был вправе путем применения ст. 51 и прим. 2 к ст. 28 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик назначить в виде наказания длительный срок тюремного заключения без поражения в правах с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий и с направлением осужденного в действующую армию[152].
145
Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993. С. 41.
146
Уголовный кодекс РСФСР. Официальный текст с изменениями на 1 ноября 1946 г. и с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1947. С. 8.
147
Уголовный кодекс РСФСР. М., 1947. С. 25–26.
148
Уголовный кодекс РСФСР. М., 1947. С. 27, 30. В годы войны объявление осужденного врагом трудящихся с конфискацией имущества, лишением гражданства и изгнанием из пределов СССР утратило смысл и потому не применялось.
149
Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993. С. 41.
150
«Как измена Родине должно в частности квалифицироваться самовольное отступление от данных для боя распоряжений, выразившееся в самовольном отводе начальником войск с боевых позиций без приказа вышестоящего командования». – Чхиквадзе В.М., Савицкий М.Я. Положение о воинских преступлениях (комментарий). Ашхабад, 1943. С. 157.
151
Прим. 2 к ст. 28 УК РСФСР гласило: «Приговор, присуждающий в военное время военнослужащего к лишению свободы без поражения прав, может быть по определению суда, вынесшего приговор, отсрочен исполнением до окончания военных действий с тем, что осужденный направляется в действующую армию». – Уголовный кодекс РСФСР. М., 1947. С. 13.
152
Сборник документов по истории советской военной юстиции. М., 1954. С. 375–376.