Страница 9 из 10
Так неужели И. Баграмян в начале войны не знал о большом превосходстве советских войск в танках? Или же его на самом деле не было? Однако как это ему, человеку, который по своей должности непосредственно занимался сбором и анализом информации о силах сторон, не было известно истинное их соотношение? Получается, что оно, судя по всему, было далеко не такое, как это представляли в послевоенных трудах почти все сочинители. Тогда какие доклады и отчеты он и его коллеги писали в 1941 году? Вопрос, само собой, риторический. И не после таких ли вот докладов и отчетов руководство Красной армии решилось на этот приказ?! Вряд ли эти штабные умники не знали, каково было истинное соотношение сил, но по заведенной у нас традиции лакировали действительность. И все эти, так сказать, трансформации сознания наших военачальников показывают, чего стоят их донесения и чему надо верить: словам или делам, цифрам на бумаге или результатам боев!
Тем не менее в любом случае войска Юго-Западного фронта были все-таки весьма многочисленны. Но где находились тогда его механизированные корпуса и танки и в каком они были состоянии? А где угодно, только не там, где нужно, и, как обычно, к бою они были не вполне, а то и вовсе плохо готовы. Вот какую реакцию начальника штаба Юго-Западного фронта М. Пуркаева на этот приказ приводит В. Гончаров: «…войска фронта не готовы к контрнаступлению… 9-й и 19-й мехкорпуса подойдут к району боевых действий не раньше, чем через трое-четверо суток… даже 4, 8 и 15-й мехкорпуса могли начинать наступление не ранее, через сутки…» [35].
Это тоже невозможно оставить без комментариев и восклицаний. Особенно здесь повергает фраза о том, что два мехкорпуса смогут подойти к месту боев не раньше чем «через трое-четверо суток»! Это – когда уже вовсю идет война! Это – на расстояние порядка 200 км, ну пусть даже для отдельных частей – до 400 км! Это – при номинальной скорости большинства советских танков как бы до 50 км в час и даже более! Вот это боеготовность! Вот это превосходные советские танки!
Ну а наш прославленный полководец Г.К. Жуков в своих воспоминаниях и вовсе с солдатской прямотой поведал следующее: «Эта директива поступила к командующему Юго-Западным фронтом около 24 часов. Как я и ожидал, она вызвала резкое возражение начштаба фронта М.А. Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для проведения ее в жизнь» [36].
Ничего себе! Согласно официальным докладам, в распоряжении Пуркаева имелось почти 5 тыс. танков против как бы 800 немецких, а он говорит об отсутствии сил и средств! Но в своем ли тогда уме был Пуркаев, а следом за ним и Жуков, который ничуть не удивился такой его реакции? Как хотите, но автор не находит ни малейших оснований для подозрения в сумасшествии этих военачальников. Тогда выходит, что эта статистика – большое лукавство, что хорошо знали указанные лица. Не могли не знать, ибо работа у них в этом и состояла, чтобы знать.
Итак, могло ли соотношение в танках сторон быть столь несопоставимым: 4800 советских против 800 немецких? И что бы тогда происходило, если бы оно действительно было таким? Да еще и наши танки были бы и в самом деле лучше немецких? Выше автор уже немало говорил о том, что это соотношение, по сути, миф, и дальше еще приведет конкретные доказательства, подтверждающие эту оценку. А пока хотелось бы привести цитату из дневника Ф. Гальдера, который, делая записи о событиях 24 июня 1941 года, написал следующее: «1-я танковая группа Клейста, имея теперь в первом эшелоне четыре танковые дивизии (14, 13, 11 и 16-я), вышла к реке Стырь» [37]. Четыре немецкие танковые дивизии в то время – это и есть примерно 800 танков (хотя во многих источниках число танков в названных немецким фельдмаршалом дивизиях оценивается примерно в 600). Но сколько танков и САУ у немцев и их союзников было в других соединениях на иных участках фронта на этом направлении, сколько – в «пионерных» частях и сколько шло вторым эшелоном, находилось в резерве этой группы армий? И это были не танки, числившиеся на бумаге, которые в лучшем случае ждали своего часа в боксах воинских частей, и многие так и не дождались, а реальные, уже введенные в действие.
В любом случае бесспорно по крайней мере то, что немцы не могли направить на один сравнительно небольшой участок фронта все свои танки, оголив все остальные его участки. И у них на этом направлении, помимо указанных танков, было еще немало других танков, а также САУ. Это можно увидеть хотя бы еще по одной записи Ф. Гальдера от 26 июня о том, что 14-й танковый (моторизованный) корпус Г.А. фон Витерсгейма не может быть направлен на помощь группе фон Клейста из-за плохих дорог и их перегрузки [38]. Как известно, этот корпус входил в резерв группы армий «Юг» и имел в своем составе 9-ю танковую дивизию, дивизию СС «Викинг» и другие формирования, в которых были танковые и самоходно-артиллерийские части и подразделения. При этом общее количество танков в нем тогда составляло, насколько можно оценить, значительно более 150 штук, а САУ – до 50 штук. Действовали на этом направлении и другие немецкие соединения, включавшие в себя танковые и самоходные части. Неподалеку находились также танки Румынии, Венгрии и Словакии.
И может быть, не так уж был не прав командарм-5 М. Потапов, который 24 июня докладывал Г. Жукову, согласно воспоминаниям последнего, о том, что на «фронте Влодава – Устилуг действует… до двух тысяч танков» противника [39]. Наш прославленный маршал, если поверить его мемуарам, посчитал эти сведения сильно преувеличенными. Но надо полагать, что это он стал таким осведомленным спустя много лет после войны во время работы над мемуарами. Наверняка ведь тоже начитался трудов Б. Мюллера-Гиллебранда и прочих умников, а также вторивших им авторов советских военно-исторических изданий. А вот в то время он, судя по контексту его воспоминаний, не считал, что у наших войск есть преимущество в танках, даже на этом направлении.
Итак, упомянутые Ф. Гальдером немецкие танковые дивизии непосредственно встречали танковые и иные части 8, 9, 15, 19 и 22-го мехкорпусов, а также 109-й мотострелковой дивизии. Именно им был отдан приказ о контрнаступлении на этом направлении. К началу войны они насчитывали по списку примерно 3210 танков [40], из которых Т-34 составляли 174 единицы, а КВ, по разным данным, – от 102 до 189. Во всяком случае, столько их числилось по документам. Но сколько из них реально вступили в сражение под Дубно – Луцком – Бродами, это большой вопрос. Ведь многие из них (по отчетам, до 30 %) к началу войны были неисправны, а немало числившихся исправными реально тоже оказались небоеготовыми. А потому они были потеряны еще до боя: сломались на марше или вовсе не смогли выйти из мест своей дислокации. Кроме того, часть танков этих корпусов была выведена из строя в первых боях войны и в результате бомбежек. Отсюда можно смело предположить, что всего в этом сражении приняло участие около половины из числившихся в них по списку танков, то есть порядка 1600, из которых Т-34 и КВ составляли в лучшем случае приблизительно 250 машин.
В результате получается, что до 800 немецких танков, из них до 450 новых, мощных типов, побили отнюдь не 2800, а на самом деле примерно 1600 советских танков, среди которых новые, мощных типов составляли около 250 штук. И это уже вполне правдоподобно. 450 немецких Т-III и Т-IV гораздо сильнее, чем 250 советских КВ и Т-34, весьма в то время сырых в техническом отношении и плохо освоенных в войсках. Ну а более многочисленные советские легкие и малые танки, а тем более танкетки мало чем могли помочь во встречном танковом сражении. А если к тому же учесть, что немецкие танковые экипажи были лучше укомплектованы и подготовлены, их соединения лучше снабжались и поддерживались артиллерией, мотопехотой и авиацией, то этот разгром выглядит вполне закономерным. Вот откуда недоумение и растерянность, которые возникли тогда у Г. Жукова, М. Пуркаева и И. Баграмяна после получения приказа о контрнаступлении. Не могли они в то время не знать истинное соотношение сил. Вот почему Г. Жуков в своих воспоминаниях действия этих корпусов под Дубно считал успешными, несмотря на их полное в итоге поражение в этом сражении.