Страница 9 из 15
Для меня совершенно не понятно, зачем тревожить наши здоровые сердца. Другое дело, она (статья) очень и очень уместна для вас наших жен, поэтому и отсылаю вырезку тебе как непосредственному адресату. Прочитай ее своим товарищам по работе, она несомненна окажет свое влияние в части размножения «шлюх».
До свидания, моя родная, целуй крепко за меня детей. Передай им мою просьбу, пусть не огорчают маму своими фортелями. Я думаю, они в состоянии осуществить такую необходимость. До свидания.
09.06.1942 г. Дорогая Нинуся!
Я получил от тебя несколько писем, которым был очень рад, но ответить регулярно не смог. Решил, что не будешь в претензиях, если напишу и одно.
Нина, хотя сам пишу карандашом, тебя прошу писать мне только чернилами, т. к. рукопись карандашную, да писанную еще химическим мне читать трудно. Света нет, пользуюсь очками погибшего товарища, они немного получше, но не совсем по моим глазам.
Нинусь, ты просишь меня написать что-либо конкретное о себе. Но неужели не понятно, что это значит говорить о делах части, что для тебя ясно делать нельзя. Дальше, ты меня просишь, чтоб я хоть намекнул в каком пункте я нахожусь, т. к. Украина мол большая. Очень тебе верю и сочувствую, что тебе хочется знать это. Однако этого сделать не могу.
Бывают такие факты, когда отдельный боец напишет место своего нахождения, но глядишь полевая привезет открытку этому бойцу, написанную от имени военной цензуры, кем-то из цензоров, примерно с таким текстом: «Товарищ! Вы в своем письме адресованном тому-то указываете место своего нахождения, что делать нельзя, этим совершаете преступление перед Родиной. Учтите, что такие письма мы задерживаем.
Передайте и своим товарищам, чтоб не делали этого. Военная цензура». Я такую открытку обязательно вручаю адресату после громкого его прочтения всем бойцам. И вот сознавая это, я должен выходит какими-то утонченными способами и намеками делать тоже преступление. В отношении фото скажу тебе, что фотографироваться у нас негде, поэтому просьбу твою оставляю неудовлетворенной.
…Я здоров. До свидания. Целую крепко.
24.06.1942 г. Дорогая Нинуся!
Прошел только один день как я написал тебе письмо, а за этот день наметились огромные изменения в моем положении. Сегодня по поручению политотдела выезжал в батальоны, работающие на линии фронта. По возвращении мне предложили выступить на митинге. Выступил с настроением, темпераментно и очень удачно. Об этом мне говорили уже после – командиры и политработники, а мои бойцы командиру прямо заявили, что «наш политрук выступил лучше всех». На митинге оказывается присутствовал представитель политуправления армии с специальным заданием отобрать квалицированных агитаторов для выступлений перед большими частями на фронте. По окончании митинга меня и еще одного товарища по званию ст. политрук, пригласили в политотдел. Побеседовали. Нач. политотдела предложили дать на меня характеристику, а мне предложили завтра выехать в политуправление фронта. Таким образом создалась реальная перспектива изменения моего положения. Что скажут мне в штабе не знаю. Это прояснится через три-четыре дня.
…Нинусь! Не нужно хныкать, придет время, будем снова в Ростове. Встретимся со всеми друзьями. Не возьмут в мастерские, устраивайся на месте. Продолжай хлопотать пропуск, но не двигайся, пока не получишь команды от меня. Целуй Эну, Киру. Родные чертенята молчат. Эне я написал специальное письмо, получила она его или нет не знаю. Ответа во всяком случае нет.
До свидания. Целую Д. Абаев.
29.06.1942 г. Дорогая Нинусь!
Зачем ты так крепко переживаешь факт вынужденного пребывания в Средней Азии, рвешься в Ростов. Ты вспомни, что сама говорила в условиях мирной жизни. Ведь не раз перед мной ставила вопрос выехать куда угодно, хоть к чертям на куличики, лишь бы не в Ростов. «Ростов мне осточертел» и т. д. Когда я пытался тебя отговорить с приведением доводов, нет смысла кочевать в то место, где ни кого не знаешь и т. д., то ты меня называла чуть ли не лежебокой, которого трудно сдвинуть с места, а теперь, когда надо подождать, запастись известной долей терпения, рвешься в опротивевший в свое время тебе город. Как-то получается не последовательно. Я тебе уже писал, когда выслал литер, что об немедленном отъезде не думай, надо подождать обязательно. А если на то пошло, то я тебе просто запрещаю сейчас выезжать. Обстановка города сейчас чрезвычайно сложная. Я тебе уже писал, что несмотря ни на что, не исключены еще факты, когда враг сможет еще ценой огромных потерь, путем сосредоточения значительно превосходящих сил на узких участках фронта завладеть некоторыми пунктами. Возьми Керчь. Вполне понятно, что эти эпизоды не решают конечного исхода войны. Однако факт остается фактом, что враг еще в состоянии творить большие нападения. Ростов в прифронтовой полосе. Время от времени… Или ты захотела потрепать себе нервы орудийными раскатами всегда предсказывающие, что фронт рядом. Не для того был организован ваш отъезд со всеми удовольствиями в дороге.
Я продолжаю находиться при той же части. Только помимо работы политического руководителя роты прибавилась работа ответ. [ственного. – Н.П.] секретаря партийной организации. Чувствую себя на месте. Только на теле появилась нервная сыпь, зудит проклятая.
…. До свидания, родная.
07.07.1942 г. Здравствуй, дорогая Нинуся! Наконец вырвал время написать тебе письмо. Твои письма я получаю, очень им рад.
Я был в политуправлении фронта, беседовал с нач. отдела кадров глав ПУРККА, какое решение он примет для меня не известно. Сказал только езжайте на фронт в часть. Не сказал мне для какой цели вызывали. Не исключена возможность, что последует приказ о моем откомандировании, но это дело будущего.
Я здоров. Жаловаться могу только на факт отсутствия вас, мои дорогие, а в остальном все благополучно. Ты мне пишешь, что заметку вырезанную мной из фронтовой газеты и посланную тебе, ты не получила, отсюда делаешь вывод, что вам не положено читать наших газет и даже делаешь мне замечание… Напрасно. Фронтовая газета «Во славу родины» не является недоступной для гражданского населения. Неполучение могу объяснить только двумя причинами: 1) Во время проверки письма просто забыли вложить или же тем, что вырезка была из середины газеты, отсюда трудно установить, что она именно к этой газете, не видно за какое число. При проверке письма вашей цензурой, и не располагая такой газетой, они не состоянии установить, что это вырезка именно из той газеты, которую я указываю. Подвергать контролю текст вырезки, это новая работа, а работы цензорам хватает и без этого, вот, вероятно, ее попросту и выбросили.
Твое решение сейчас не выезжать в Ростов н/Д является единственно правильным, об истечении срока требования не беспокойся, предоставишь его в военкомате, выпишут новое.
…Целую крепко.
23.08. 1942 г. Дорогие мои! Нинуся, Эночка и Кира!!
Если бы вы знали сколько радости я предоставляю сам себе, тем фактом, что имею, наконец, возможность, написать письмо вам моим дорогим и сообщить единовременно, что я жив и здоров, может это прозвучит странно, но это так и вы наверное никогда не поймете подобное настроение. Нинуська, родная, все время лелеял мечту, как случится возможность написать тебе письмо и написать много, много, а вот сегодня эта возможность налицо и не знаю как писать, с чего начать.
Милая, я немного начал сдавать физически, что на меня действует исключительно угнетающе, ибо… после войны почувствуешь, что если жизнь будет значительно укороченной и исключительно неполноценной.
Нинусь, когда я тебе писал последнее письмо, но я не помню, все так смешалось. За это время пришлось написать, совершить и видеть очень многое, написать в письме просто нет возможности. Во всяком случае скажу, что было много героического, но много и таких фактов, которые позорят нашу Красную Армию. Нинусь, я никогда не думал, что способен на такую беспощадность, которая граничит с жестокостью… Я считал, да и ты считаешь меня добродушным человеком, оказывается в человеке долгое время могут скрываться качества, которые проявляются только в соответствующей обстановке. Да, это твердость, если хочешь даже упрямая настойчивость, сослужили мне не плохую службу. В условиях замыкающихся кругов она помогает.