Разведчик Линицкий

Ефрейтор Васильев прочитал стихотворение Николая Некрасова «Внимая ужасам войны»:

Рядовой Воробьев исполнил зажигательную русскую пляску.

И в конце все тот же командный хор исполнил романс «Вечерний звон».

После исполнения программы, на которое были приглашены офицеры полка, были уже беспрограммный пляс, веселье, рассказы и прочее. Затем были пряники, сласти и пироги, розданные солдатам днем и вечером… Вечер закончился, назавтра был экзаменационный день.

Экзамены Лёня Линицкий сдал весьма успешно, и ему был присвоен чин унтер-офицера. Настало время прощаться с учебной командой.

Когда команда вернулась с поля домой, чтобы завтра с утра разойтись по ротам, Штольц сердечно попрощался с людьми, искренно поблагодарил офицеров за совместную работу и пошел в канцелярию. Но через некоторое время фельдфебель доложил ему, что выстроенная команда просит его к себе. Немало удивившись этому, Штольц все-таки последовал за фельдфебелем. Один из вчерашних исполнителей, Воробьев, выступил из фронта, вынул из патронной сумки бумажку и прочел штабс-капитану приветствие:

– Ваше Высокоблагородие! По окончании нами учебной команды желаем выразить вам нашу искреннюю благодарность за ваше отеческое отношение и за ваше наставление по отношению службы солдата. И мы всем чувством приняли ваше наставление, которое будет служить нам путем для нашей солдатской жизни. Почерпнув новые силы за короткое время, придя в роты, мы, в свою очередь, окажем помощь своим товарищам и научим их тому, что приобрели от вас в это время, и оно должно послужить для лучшего исполнения долга службы, для защиты Родины, в особенности в настоящее тяжелое время, когда вся Россия, как один человек, встала на защиту дорогого отечества. И, расставаясь с вами, еще раз благодарим за ваше наставление и просим принять на память от нас неценный подарок.

Его солдаты вручили Штольцу художественный серебряный портсигар с монограммой «М. Ш.» и надписью: «Е. В.Б. Штабс-капитану М.Г. Штольцу на память от учебной команды 436 пех. полка. 19 9/IV 17».

Штольц был очень растроган и взволнован. Затем солдаты повзводно благодарили своих офицеров и тоже поднесли им по серебряному портсигару.

Разумеется, с точки зрения закона все, начиная со Штольца, совершили его нарушение, так как офицерам вообще запрещается принимать какие-либо подарки от нижних чинов. Но кто может обвинить их в этом? Как было отказать этим людям, отдавшим, может быть, последние гроши, плакавшим при поднесении? Разве русский человек мог бы понять это подчинение закону иначе, как горькую обиду от гордого, холодного человека?

После прохождения подготовки в учебной команде 16-летний младший унтер-офицер Леонид Линицкий был направлен в район боевых действий, в гвардейский Финляндский полк, где вскоре получил чин старшего унтер-офицера.

5 мая 1917 года был назначен второй состав Временного правительства во главе со все тем же князем Львовым, а военным и морским министром стал Александр Федорович Керенский, в первом составе правительства исполнявший должность министра юстиции.

Керенскому досталось тяжелое наследство.

Два месяца революции успели до предела разложить армию. Бoльшая часть тыловых гарнизонов пребывала в состоянии полной анархии. На фронте процветало дезертирство. Солдаты открыто отказывались подчиняться приказам офицеров, при каждом случае угрожая им физической расправой. Дело быстро шло к катастрофе, но социалисты из Петроградского совета по-прежнему были убеждены в том, что главной задачей момента является дальнейшая «демократизация» вооруженных сил. Очередным шагом на этом пути стала «Декларация прав солдата». Согласно этой декларации, военнослужащие пользуются гражданскими правами во всей их полноте, имеют право состоять в общественных, политических и профессиональных организациях и не могут быть подвергнуты телесному наказанию, не исключая и отбывающих срок в военно-тюремных учреждениях. Было объявлено об отмене военной цензуры, отменялось обязательное отдание чести, вместо чего устанавливалось «взаимное добровольное приветствие». Выражения «так точно», «никак нет», «здравия желаем» и т. д. заменялись общеупотребительными «да», «нет», «здравствуйте».

Вместе с тем в декларации было заявлено, что каждый военнослужащий «обязан строго согласовывать свое поведение с требованиями военной службы и воинской дисциплины». Параграф четырнадцатый устанавливал, что «в боевой обстановке начальник имеет право под своей личной ответственностью применять все меры, до применения вооруженной силы включительно, против не исполняющих его приказания подчиненных».

В конце апреля проект декларации был разослан для ознакомления главнокомандующим фронтами и произвел на них самое гнетущее впечатление. По предложению генерала Михаила Алексеева, занимавшего в ту пору пост Верховного главнокомандующего, 2 мая 1917 года в Могилеве состоялось совещание для обсуждения присланных документов. На нем присутствовали главнокомандующие четырех из пяти фронтов, а также ряд других старших начальников. Общее мнение выразил главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов:

– Есть еще надежда спасти армию и даже двинуть ее в наступление, если только не будет издана декларация… Но если ее объявят – нет спасения. И я не считаю тогда возможным оставаться ни одного дня на своем посту…

В итоге было решено немедленно ехать в Петроград и прямо обратиться к правительству с требованием приостановить развал армии. Два дня спустя, 4 мая 1917 года, в большом зале Мариинского дворца собрались Временное правительство в полном составе и приехавшие из Могилева генералы. Долго ждали представителей Совета. Наконец те прибыли, и совещание началось. Во вступительном слове генерал Алексеев констатировал, что революция привела не к ожидаемому подъему духа, но, напротив, дала оправдание трусам и шкурникам. Выступившие вслед за ним главнокомандующие фронтами привели десятки примеров того, как революционная пропаганда разлагает армию. Представителям Совета оставалось только оправдываться. Кандидат в министры Церетели пытался объяснить предыдущие шаги Совета:

– Вам, может быть, был бы понятен приказ № 1, если бы вы знали обстановку, в которой он был издан. Перед нами была неорганизованная толпа – и ее надо было организовать.

Собравшихся попытался примирить Керенский:

– Тут никто никого не упрекал. Каждый говорил, что он перечувствовал. Каждый искал причину происходящих явлений. Но наши цели и стремления – одни и те же. Временное правительство признает огромную роль и организационную работу Совета солдатских и рабочих депутатов, иначе бы я не был военным министром. Никто не может бросить упрек этому Совету. Но никто не может упрекать и командный состав, так как офицерский состав вынес тяжесть революции на своих плечах, так же как и весь русский народ.

Уезжали из Петрограда генералы в мрачном настроении. Единственная надежда была на то, что Керенский не будет спешить с подписанием «Декларации прав солдата». Сам военный министр последующие дни провел в разъездах. Он успел побывать в Гельсингфорсе, где ознакомился с состоянием базы Балтийского флота, а уже 10 мая отбыл на фронт. На следующий день, находясь в поезде между Петроградом и Киевом, Керенский все-таки поставил свою подпись под текстом «Декларации». Но с ее обнародованием он не спешил.