Страница 10 из 27
После довольно утомительной трехчасовой прогулки сержант и Жан вернулись к обеду на борт «Симона Боливара».
В это же время господа Мигель, Фелипе и Баринас усаживались за стол в доме губернатора. Меню было весьма незамысловатым – и, право же, нельзя ожидать от губернатора провинции того же, что и от президента Венесуэльской Республики, – зато гости были окружены самым сердечным вниманием. Естественно, речь зашла о цели путешествия трех географов, но губернатор, как человек благоразумный, оставил свое мнение при себе и, чтобы беседа не перешла в спор, перевел разговор на другую тему.
Когда страсти уже грозили накалиться, губернатор ловко переключил внимание спорщиков.
– Не знаете ли вы, господа, – спросил он, – собирается ли кто-либо из пассажиров «Симона Боливара» плыть дальше вверх по течению?
– Нам это неизвестно, – ответил господин Мигель, – но, кажется, большинство из них намерены сойти в Кайкаре или плыть дальше по Апуре до колумбийских селений.
– Возможно, эти двое французов продолжат путешествие по Ориноко…
– Двое французов? – удивился губернатор.
– Да, – ответил господин Фелипе, – молодой и старый. Они сели в Боливаре.
– А куда они направляются?
– Это никому не известно, – ответил господин Мигель, – потому что они сознательно уклоняются от общения. Едва кто-либо пытается заговорить с юношей, как тут же появляется свирепый старый служака и, если племянник упорствует, – а похоже, это его племянник, – он отправляет его в каюту. Этот дядюшка ведет себя как опекун.
– Мне жаль бедного юношу, – добавил господин Баринас, – он страдает от этой грубой опеки, и мне кажется, я не раз видел у него на глазах слезы…
Право же, ничто не могло ускользнуть от взора господина Баринаса.
Но если глаза Жана и бывали влажны от слез, то причиной тому была не суровость сержанта Марсьяля, а мысли о будущем, о цели их путешествия и о, возможно, ожидающих их разочарованиях. Но как могли знать об этом посторонние?
– Сегодня вечером, – продолжал господин Мигель, – мы узнаем, собираются ли эти двое французов плыть дальше по Ориноко. Я бы этому не удивился, потому что юноша постоянно штудирует труд своего соотечественника, который несколько лет назад совершил путешествие к истокам реки.
– Если, конечно, она берет истоки в массиве Парима, – воскликнул господин Фелипе, считавший, что Ориноко – это Атабапо.
– Если она не берет истоки в Андах, – возразил господин Баринас, – в том самом месте, где рождается приток, столь неудачно названный Гуавьяре.
Губернатор, видя, что спор готов вновь разгореться с новой силой, обратился к своим гостям:
– Господа, меня очень занимают этот дядюшка и этот племянник. Если они не сойдут ни в Кайкаре, ни в Сан-Фернандо-де-Апуре, ни в Нутриас, если они намерены плыть дальше вверх по Ориноко, то хотел бы я знать, с какой целью. Французы отважны, это мужественные исследователи, но уже многие из них заплатили жизнью за свою любознательность… Доктор Крево был убит индейцами на равнинах Боливии, могила его спутника Франсуа Бюрбана так и не была обнаружена на кладбище в Мойтако. Правда, господин Шафанжон сумел достичь истоков Ориноко…
– Если только это Ориноко, – вставил господин Баринас, который не мог равнодушно слышать столь чудовищные утверждения.
– Да, если только это Ориноко, – примирительно повторил губернатор. – И эта географическая проблема будет окончательно решена по завершении вашего путешествия, господа. Так вот, я говорил, что если господин Шафанжон вернулся целым и невредимым, то отнюдь не потому, что он не подвергался постоянной опасности быть уничтоженным, как и его предшественники. Право же, можно сказать, что наша великолепная венесуэльская река притягивает к себе французов, в том числе и тех, что находятся среди пассажиров «Симона Боливара».
– Вы правы, – сказал господин Мигель. – Кстати, несколько недель назад двое храбрецов отправились изучать льяносы в восточной части реки.
– Совершенно верно, господин Мигель, – ответил губернатор. – Я даже принимал у себя этих двух еще молодых людей. На вид им лет двадцать пять – тридцать. Один из них, Жак Эллок, – исследователь, другой, Жермен Патерн, – натуралист. И оба готовы рисковать жизнью, чтобы обнаружить какую-нибудь еще неизвестную травинку…
– И с тех пор вы больше не имеете о них сведений? – спросил господин Фелипе.
– Никаких, господа. Я знаю только, что они наняли пирогу[57] в Кайкаре, что их видели в Буэна-Висте и Ла-Урбане, откуда они двинулись вверх по одному из правых притоков. И с тех пор о них нет больше никаких известий, что дает основания для серьезных опасений.
– Будем надеяться, что наши исследователи не попались в лапы грабителей и убийц кива, племена которых Колумбия вытеснила в Венесуэлу и которых, как говорят, возглавляет некий Альфанис, бежавший с каторги в Кайенне[58].
– Это правда?
– Похоже, что да, и не дай вам Бог повстречаться с этими бандитами, – добавил губернатор. – В конце концов, вполне возможно, что эти французы не попали в западню, благополучно продолжают свое путешествие и в один прекрасный день целыми и невредимыми появятся в какой-нибудь из деревень на правом берегу. Дай Бог им такой же удачи, как и их соотечественнику. Рассказывают еще об одном миссионере, обосновавшемся еще дальше на восточных территориях. Это испанец, отец Эсперанте. Недолго пробыв в Сан-Фернандо, он, не колеблясь, двинулся к самым истокам Ориноко.
– Ложной Ориноко! – одновременно воскликнули господин Фелипе и господин Баринас.
Они вызывающе посмотрели на господина Мигеля, который ответил им легким поклоном:
– Как вам будет угодно, мои дорогие коллеги, – а затем обратился к губернатору: – Я слышал, что этому миссионеру удалось основать миссию…
– Это верно… миссию Санта-Хуана, где-то в районах, прилегающих к Рорайме. Говорят, она процветает.
– Нелегкая задача, – сказал господин Мигель.
– Особенно когда речь идет о том, чтобы цивилизовать, обратить в католицизм, одним словом, преобразить самое дикое из юго-восточных индейских племен, несчастных гуахибо. Ведь они пребывают на низшей ступени человеческого развития, – сказал губернатор. – Подумайте только, сколько требуется мужества, самоотверженности, терпения, короче, истинно христианских добродетелей, чтобы осуществить эту гуманнейшую задачу. Первые годы об отце Эсперанте не было никаких сведений, и в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году французский путешественник ничего о нем не слышал, хотя миссия Санта-Хуана находилась недалеко от истоков…
Губернатор не решился сказать: Ориноко, чтобы не подливать масла в огонь.
– Но, – продолжил он, – два года назад сведения о нем дошли до Сан-Фернандо, оказывается, ему удалось совершить настоящие чудеса со своими индейцами.
До конца обеда разговор шел о территориях в среднем течении Ориноко – эта часть реки не являлась предметом спора, – о современном состоянии индейских племен, цивилизованных и диких. Губернатор рассказывал о них очень обстоятельно, так что даже господин Мигель, несмотря на всю свою ученость, извлек для себя некоторую пользу из разговора. Одним словом, возобновления спора между господином Фелипе и господином Баринасом удалось благополучно избежать.
Около полудня гости покинули гостеприимный кров губернатора и направились к «Симону Боливару», отплывавшему в час пополудни.
Дядюшка и племянник, вернувшись на судно к обеду, больше уже на берег не спускались. С верхней палубы, где сержант Марсьяль курил свою трубку, они увидели возвращавшихся господина Мигеля и его коллег.
Губернатор решил проводить их. Желая в последний раз пожать им руки, прежде чем пароход отдаст швартовы[59], он поднялся на палубу. Сержант Марсьяль сказал Жану:
– Этот губернатор – наверняка генерал, хотя на нем вместо мундира – пиджак, вместо треуголки – соломенная шляпа, а на груди нет орденов…
– Очень может быть, дядюшка.
– Генерал без армии, каких много в этих американских республиках!