Страница 5 из 12
Вот так – трогательно, а вместе с тем торжественно и празднично – началось приключение, сделавшее меня самым великим и вместе с тем самым несчастным героем Эллады из всех, когда-либо живших на ее земле.
То, что с героями Эллады придется нелегко, я – Ясон – после долгих склок и споров выбранный предводителем похода – понял уже на Лемносе – цветущем острове, куда пристали мы для того, чтобы пополнить запасы пресной воды. Едва узнав о том, что мужчин на острове нет (если верить слухам, их перебили жены за постоянные измены), все, за исключением Геракла, уединившегося на корабле со своим любимчиком Гиласом, кинулись в объятья истосковавшихся по мужским ласкам женщин. Жертвоприношения богам, заканчивающиеся обильными возлияниями, следовали за жертвоприношениями, пиры сменялись пирами, праздники праздниками, и никто за многие месяцы, проведенные на острове, даже не вспомнил о том, ради чего покинули мы дома свои. Более того – ни один из тех, кто в храме Аполлона торжественно клялся вернуть золотое руно в Фессалию, не откликнулся на мой призыв продолжить начатое путешествие. Герои просто не слышали меня! И только когда рассерженный Геракл тайно вызвал аргонавтов к себе на корабль и, осыпав их гневными упреками за то, что ради веселой жизни позабыли они об обещанных подвигах, опомнились. Не слушая слезных причитаний выбежавших на берег женщин, снарядили «Арго» и, взявшись за весла, вывели его в открытое море.
Последней в ряду женщин стояла царица Лесмоса Гипсипила. Кусая губы, она одной рукой поддерживала большой живот, внутри которого зрела моя – Ясона – плоть, а другой долго-долго махала вослед навсегда уходящему кораблю.
22 июля
Весь следующий день Романов принимал у себя гостей, среди которых, к его большому огорчению, не было ни одного собрата по перу. Выслушивал не блещущую писательским мастерством однообразную похвалу в свой адрес, думал, пил и снова думал. Сначала о том, что ему наплевать на Медею – чокнутую грузинку, разгуливающую по ночному городу в одной ночной рубашке. Затем о том, что ему, человеку, с детства воспитанному в любви к ближнему, нехорошо наплевать на Медею – чокнутую грузинку, разгуливающую по ночному городу в одной ночной рубашке. Затем о летавках с мавками, способных, по словам стариков, приворожить любого приглянувшегося мужчину и, наконец, о том, что заставило вплотную заняться поисками Медеи – о мотивах ее появления.
Вечером, проводив до остановки последнего гостя, Романов в тускло освещенном подъезде случайно, плечом в плечо, столкнулся с незнакомым человеком в зеленой фетровой шляпе. Вежливо извинившись, поднял на него глаза, и сам не зная отчего, испытал панический страх. Ему вдруг показалось: сейчас тот сунет руку в карман плаща, вынет длинный нож и ударит его прямо в сердце.
Человек в шляпе, приняв извинения, молча прошел мимо.
Вернувшись в квартиру, Романов сел в кресло перед выключенным телевизором. Вытер испарину со лба и, переведя дух, задумался о причинах возникшей паники.
«Зачем? – спросил он себя. – С какой целью она приходила ко мне? И добилась ли ее? А если не добилась, что тогда? Что еще может случиться? Меня должны будут приворожить, убить в подъезде длинным ножом или погубить каким-то другим способом? Что ей от меня надо?»
Решив, что зацепкой, с помощью которой он сможет найти Медею, а с ней и ответы на интересующие его вопросы, является единственная прозвучавшая из ее уст фамилия – Нино Жвания, достал с книжной полки старый, изданный еще в советские времена, телефонный справочник. Открыл его на букве ж и к своему немалому удивлению обнаружил то, что искал.
Он набрал указанный номер, предварительно добавив к нему цифру «два», введенную после издания справочника, и попросил женщину, снявшую трубку, пригласить к телефону Нино.
Женщина долго молчала. Потом спросила старушечьим, хриплым голоском:
– Зачем?
Романов представился. Сказал, что хотел бы расспросить ее об одном человеке.
После короткой паузы последовал не менее короткий вопрос:
– Каком человеке?
Уловив в словах женщины кавказский акцент, Романов в свою очередь поинтересовался: не с Нино ли он говорит.
Женщина ответила: да, с Нино. И снова повторила вопрос: о ком он хочет говорить с ней.
Нино Жвания, как понял Романов из дальнейшей беседы, сколь короткой, столь и бестолковой, либо действительно ничего не знала об интересующем его деле, либо не хотела разговаривать о нем.
Мысленно обругав ее, он вежливо извинился за беспокойство. Попрощался, и перед тем, как повесить трубку, спросил на всякий случай: не могли бы они как-нибудь встретиться, поговорить.
Нино какое-то время молчала, обдумывая поступившее предложение, потом тяжело вздохнула и, к вящей радости Романова, пригласила его на следующий день к себе в гости.
23 июля
Нино Жвания ничуть не походила на тот образ, который Романов нарисовал в своем воображении после телефонного разговора с ней. Вместо хмурой, неприветливой старухи, он увидел тихую сорокалетнюю женщину с обветренным лицом и темными испуганными глазами. Одетая в прямое длинное платье, она была похожа на хозяйку, не успевшую вовремя подготовиться к приходу гостя, и по этой причине испытывающую волнение с плохо скрываемым недовольством собой.
Закрыв входную дверь на ключ, Нино проводила Романова в комнату, заставленную старой, но еще хорошо сохранившейся мебелью: журнальным столиком, расположенным между двумя креслами с деревянными подлокотниками, узким диваном и полированной тумбочкой, на которой стоял телевизор «Радуга».
Кивнув в сторону одного из кресел, предложила Романову присесть.
Спросила: не голоден ли он.
Получив ответ: нет, не голоден, рассеянно оглядела комнату. Не зная, как вести себя в присутствии незнакомого мужчины, остановила взгляд на свободном кресле и, немного подумав, села на краешек.
– Что вас интересует?
Романова ответил: его интересует Медея – девочка, у отца которой она работала.
– Скажите, Медея действительно живет в Швейцарии, а сюда приезжает на время? Где ее можно найти?
Всё то время, что Романов задавал эти и другие вопросы, Нино внимательно изучала его лицо. То ли по словам, интонациям, мимике, хотела понять: кто он такой, что он такое спрашивает, и спрашивает ли то, что на самом деле хочет знать, то ли выискала в нем черты, которые привыкла видеть в лицах других людей.
Встретившись взглядом, она смущенно опустила глаза. Комкая платье на коленях, сказала, что ей обо всем этом, к сожалению, мало что известно. Медею она толком не видела с тех пор, как Давид Дадиани – отец девочки – отправил ее в Европу, а самого Давида – ровно восемь лет.
Романов спросил: где живут Дадиани.
– Раньше они жили в поселке Заливное, – ответила Нино, – но недавно оттуда съехали.
– Куда?
Нино пожала плечами. Сказала, что два месяца назад Давид, по словам соседей, оставил им ключи от дома, чтобы они присматривали за ним в его отсутствие, а сам с детьми и собакой перебрался на новое место.
Больше о Медее она ничего не знала. И только в конце разговора, когда Романов стал собираться, вспомнила о том, что буквально несколько дней назад звонил Толик Пинчук – бывший охранник Дадиани – и передавал привет от Медеи. На вопросы Романова: чем занимается Давид, что ему требовался охранник, и где найти Пинчука, сообщила: Давид занимался исследованиями в области химии, а охранник ему потребовался после того, как родственники второй жены грозились убить его.
– А найти Толика просто. Он живет в деревне рядом с Заливным. Липовка называется.
Нино замолчала. Увидев, что Романов привстал со своего кресла, торопливо сказала, что если у него есть еще какие-нибудь вопросы, пусть не стесняется, спрашивает.
Романов сел на место. Спросил: по какой причине Давид Дадиани отправил четырнадцатилетнюю дочь за границу.