Страница 18 из 87
— Не разрешаю! Повторите приказание.
Бозжанов повторил приказание:
— Идите к Краеву. Немедленно вернитесь сюда же.
...Опять началась минометно-артиллерийская долбежка. Главным образом били по нашим флангам. Огонь был сосредоточенный, мощный.
Кто-то стремглав бежал. Бежал умеючи, низко пригнувшись, зигзагом, падал, подымался. Я узнал Брудного.
Добежав, он камнем упал рядом со мной.
— Брудный!
Он молчал. Я подполз к нему. На его смуглом лице блестел пот, глаза были закрыты. Он не дышал.
— Брудный! Родной мой! — обнял я его. — Зачем ты так быстро бежал? Что ты хотел мне доложить?
Немцы пошли в атаку. Пришел Бозжанов.
— Брудный! — воскликнул он.
— Не тревожь его, он спит.
— Какой вы жестокий человек, товарищ комбат. Он же мертв!
— Не я, а война убила его.
— Простите меня, аксакал.
— Идите по ротам. Степанова пошлите к Кухаренко. Приказываю всем мстить за Брудного. Приказываю отбить и эту атаку фашистов, а Брудный пусть пока будет рядом со мной.
Бозжанов помчался.
— Рахимова пришлите ко мне! — крикнул я ему вслед.
...Мы с Брудным лежали на нашем наблюдательном пункте на переднем крае. Поднялась немецкая цепь. Наши дали им огневую пощечину. Они залегли. Никто из фашистов не подымается, а наши трещат и трещат. Кухаренко вошел в азарт, лупит вперемежку то шрапнелью, то гранатами.
— Брудный, что ты хотел доложить?
Брудный молчит. Молчу и я.
...Пришел Рахимов.
— У наших соседей относительно спокойно, — неторопливо доложил он. — Не понимаю, почему нас так облюбовали фашисты?
— Не нас, а дороги, Хаби.
— Ну, обошли бы себе на здоровье, а то прут и прут почем зря.
— Видимо, командир у них такой же взбалмошный, как я, — плывет против течения.
— Вы, значит, и в бою не забываете мои упреки, товарищ комбат.
— Нет, Хаби, всю жизнь буду их помнить. Ты мне дал большой урок. Спасибо тебе, Хаби.
— Благодарю вас, товарищ комбат.
...Снова тишина, вернее, затишье.
— Хаби, приведите сюда несколько саперов. Пусть мой наблюдательный пункт будет могилой для нашего Брудного.
Пришли саперы.
— Ребята! — обратился я к ним. — Ройте как можно глубже. Гроба не можем сделать, завернем его в солдатскую плащ-палатку. Обмывать не будем: он был чистым и погиб чистым.
Саперные лопаты резали грунт холма. Бойцы работали усердно. Когда вырыли яму больше человеческого роста, снизу мне задали вопрос:
— Довольно или рыть еще глубже, товарищ комбат?
— Довольно! Как раз по его росту.
Рахимов с Бозжановым завернули Брудного в мою плащ-палатку и вопросительно посмотрели: как быть с пистолетом?
— Оставьте при нем все воинские доспехи, — ответил я.
Я подошел к Брудному, снял со своей петлицы два кубика, прикрепил Их к его петлицам, расчесал его пышную шевелюру и сказал:
— Старший лейтенант Брудный, прости и прощай! Грянул залп за залпом.
...На войне много смертей, немало безмогильных солдат. Много безыменных героев. В этот день гибло немало наших воинов, калечилось еще больше. Одни отдавали свою жизнь за Родину, другие орошали нашу священную землю своей кровью, третьи оставались в живых; в числе их, конечно, встречались и мелкие, как вьюны, люди, но о них я не хочу говорить. На солнце не видишь пятен.