Тринадцать ящиков Пандоры

— Скорее мы бы хотели узнать, отчего это нечто пошло не так именно здесь и сейчас, — вмешался полицейский.

— Да кто ж знает? В последние годы пара человек занимались искривлением пространства-времени. Если ставить дамбу на реке без знания основ гидрологии, то результаты могут оказаться непредсказуемыми. Знаете, это настолько сложный механизм, что мы даже не сумели бы сформулировать необходимый вопрос, не говоря уже о том, чтобы получить ответ.

— Если я верно понимаю, — Петр снова перехватил инициативу, — то, когда я подбрасываю монету, мир распадается на два. В одном выпадает орел, в другом — решка. Я покупаю либо черный, либо серый телевизор.

— Да, хотя это слишком серьезное упрощение. Но смысл вы ухватили.

— А если кто-то в Лос-Анджелесе подбрасывает монету, то распадается ли и мой мир — или только его?

— Ну нет. Вы, похоже, представляете себе все это в виде ветвящегося дерева? — Профессор закашлялся. Отпил глоток воды из стоявшего рядом стакана и прочистил горло. — Видите ли, все это довольно пластично… в том числе и во времени. Следствие обгоняет причину. Классическая физика не может описать определенные явления и долететь самолетом до Луны. Ни одно событие не принадлежит к некоей определенной вселенной. Случай — это только граница между возможными состояниями. Вы воспринимаете все именно так, как вас учили многие годы. Я не сумею объяснить все за несколько минут.

— А что такого особенного во мне, чтобы все это крутилось вокруг моей персоны?

— Ну, например, раз в год гибнет один человек, в которого бьет микрометеорит. Является ли он особенным?

Петр опустил голову.

— И можно с этим что-то сделать? — спросил он. — Со сбоем системы?

Изрезанное морщинами лицо профессора в этом странном, контрастном свете казалось пергаментной маской.

— А что можно сделать с пятнами на Солнце или с землетрясением? Однажды в будущем — возможно. Мой совет — выехать. Если это невозможно, тогда, по крайней мере, не бывайте в тех местах, в которых бываете обычно. Если эта женщина в другом мире… если вас должно было что-то с ней связывать, то вы — в опасности. Она материализуется, сталкиваясь с предметами. И ничего не помешает ей столкнуться с вами.

Они вышли на улицу. Над головами плыли тяжелые тучи. Половина неба была затянута едва заметной дымкой, вторая — чернильным одеялом. Невероятное освещение придавало городу магический вид, земля сделалась светлее неба. Люди ускоряли шаг, чувствуя, что от серьезного дождя их отделяют буквально минуты. С востока доносился раскатистый грохот, вызывающий мысли о тяжелом столе, который двигают по каменному полу.

Звякнул телефон Вишневского. Полицейский отошел на минутку поговорить. Потом вернулся к Петру с мрачным видом. Тот, однако, не обратил внимания на изменение его настроения, погруженный в свои мысли.

— Я догадался, откуда взялась та, в озере, — сказал Петр. — Плыла в лодке, а лодка исчезла. Исчезла для нее.

— Знаю. Я должен официально попросить тебя, — вздохнул полицейский, — чтобы ты не покидал город.

— Ты же слышал, что сказал профессор! — Петр повысил голос. — Я не хочу ради торжества нашего закона превратиться в еще одну папку на столе офисной овцы.

— Я сказал: «официально». Если чувак хоть немного прав, неофициально я советую тебе снять налик, взять паспорт и сесть в первый же самолет через Атлантику. И не использовать кредитных карт.

— И на том спасибо.

— Я должен возвращаться к работе. Есть и еще кое-что, что ты должен — вернее, не должен — знать. Просто имей в виду. В полночь дело переходит в ведение Центрального Бюро Расследований. И первое, что они сделают, — выдернут тебя ночью из постели и превентивно посадят. До выяснения. По всей стране нашли почти сотню тел. Только сегодня утром на юге — семнадцать, а наверняка найдут больше, как только там стихнет дождь.

Они пожали друг другу руки.

— Если мы больше не встретимся, — Вишневский поглядел ему в глаза, — просто желаю тебе удачи.

Потом, не оглядываясь, быстро ушел.

«Мне надо бежать, — подумал Петр. — Но разве не это я делаю всю жизнь? Убегаю, отступаю и прячусь».

И вдруг подумал о Монике. В ином мире она была его женой. Значило ли это хоть что-то здесь? Несет ли он за нее ответственность? Нет, не в том дело… В другом мире он решил, что она — женщина его жизни, следовательно, и здесь все должно быть так же. Если бы они встретились в подходящих обстоятельствах. Может, несколько лет назад у него развязался ботинок и он опоздал на метро, в котором она ехала? Как знать…

«Прыжок наверняка требует немалой энергии, — подумал он, глядя на далекие разряды, — а откуда-то с юга к нам приближается летающая электростанция».

Он вспомнил слова полицейского: на юге страны найдено семнадцать тел.

Почувствовал, что сама мысль о возвращении домой неприятна ему — да так, что просто нет сил об этом думать. Но было уже поздно — его зацепила совесть. Совесть ли? Скорее печаль. Глубокая, коренящаяся в сознании. Он знал, что случилось с той Моникой, которая исчезла сегодня из дома родителей. О да! Он понял это уже у профессора, а может, и раньше, но не подпускал к себе эту мысль. Она оказалась в мире, где столик все еще стоял на своем месте. Столешница срезала ей обе ноги. Моника истекла кровью буквально за минуты, но что она чувствовала в это время? Не понимала, что случилось. Не понимала, отчего умирает. Как и сто остальных.

Он подошел к стоянке такси и попросил отвезти его домой. Дорога заняла четверть часа. Он заплатил и, не дожидаясь сдачи, побежал ко входу. Дождь лил так, словно кто-то наверху открутил кран с холодной водой. Петр моментально вымок. Вспомнил математическое доказательство насчет того, что куда меньше капель воды попадает на идущего человека, а не на бегущего.

Поранив палец, открыл дверь в квартиру. Осмотрелся. Никаких новых тел. Супер! Сегодня будем без трупа. Поразительно! Он вошел так, словно шагал по минному полю. Вспышки за окном становились все чаще, а звук грома — громче. Гроза неумолимо приближалась.

«Сколько у меня времени?»

Сперва он выбросил в коридор остатки шкафа, потом выставил все стулья и столики. Уложил на шкафчики шмотье, бесхозные картонные коробки и кухонную утварь. Остальная мебель, кажется, стояла в наиболее очевидных местах. Даже стол было бы непросто поставить куда-то в другое место. Петр упаковал в дорожную сумку самые нужные вещи и отнес в машину. Бегом вернулся наверх и — чтобы наверняка — уселся на широком подоконнике кухонного окна, отодвинув ноги от края. Он ждал. Сделал все, что в его силах, чтобы избежать несчастных случаев. Не стал выставлять в коридор только столик с новым телевизором, но особого значения это не имело, поскольку… будь у него женщина, там стоял бы шкаф.

Вспышка молнии. Петр начал считать: раз, два, три, четыре… Раздался приглушенный двойным стеклопакетом звук грома. Два километра. Практически у двери.

Петр вскочил, услышав стук. Удивленный, засомневался, что делать. Потом спросил неуверенно:

— Кто там?

— Сосед. Вы выставили стулья?

— Да, я.

— Значит… они вам не нужны?

— Нужны. Я выставил, потому что… провожу дезинфекцию.

Голос из-за двери больше не отзывался. За окном то и дело вспыхивала разноцветная молния.

Тихий хлопок открытой бутылки вина послышался сразу же после внезапного изменения давления в комнате.

— …ли ты не откроешь, то придется мне.

Петр резко повернулся и заморгал. Увидел то, что ожидал, но сердце все равно прыгнуло к горлу. Моника посмотрела на него с таким же удивлением.

— И что ты вытворяешь?

Он смотрел на нее, как на привидение. Одетая в красное вечернее платье и в красные туфельки-шпильки, она просто стояла в его кухне. Легкий макияж, волосы чуть завиты. Кроме золотых сережек и обручального кольца на пальце, никаких украшений. Стояла у кухонного стола с бутылкой красного вина в одной руке и с пробкой, наколотой на штопор. Была… красивой. Только это определение и приходило ему в голову.