Страница 2 из 3
– Сколько? – жалостливо спросила я.
– Не меньше недели. Там впереди вас будет много трупов. Всем анализ ДНК нужен после ухода, – сказала дама, развела руками и молитвенно вознесла очи в сторону кокарды на её форменной пилотке.
Вот ещё. Я теперь в одной очереди с трупами! И зачем я жрала вечерами? И почему я не девушка-ЗОЖ? И кто придумал эти вкусные пирожные в витрине на пути домой?
Женщина-идентификатор повозила по моим дёснам ватными палочками и удалилась. Капитан посмотрел очень строго:
– Итак, приступим. На данный момент, пока не проведена идентификация по ДНК, вам присваивается номер ЧМ15112040182365. Постарайтесь его запомнить, называть его придётся часто.
– А как же имя? У меня ведь есть имя! – возмутилась я.
– Это мы ещё посмотрим, чьё это имя! Имя, его доказать нужно, а пока номер учите.
Он прикрепил в моей руке неснимаемую бирку с временным QR-кодом и номером, брезгливо потёр липкие пальцы – вляпался в варенье. Заменил одноразовые перчатки.
– Всё, я могу идти? – обрадовалась я.
– Куда идти? Вас остановят у первого столба! Неизвестным запрещено передвижение. У вас животные домашние есть? Кто-то на иждивении?
– Нет, – удивилась я, ещё не понимая, к чему он клонит.
– Хоть тут повезло. Пока идёт идентификация, вы, гражданка, можете идти только со мной, во временный распределитель сомнительных личностей, – пояснил он. – Но, чтобы понять, в какой по профилю распределитель вас направлять, отвечайте на вопросы.
Вот вам и человек! Капитан достал из планшета разлинованный листок с названием «Протокол допроса подозреваемого» и расположился на кухонном столе.
– На учёте в диспансерах состоите?
– Да нет, – недоумевала я, чуть не плача.
– Вы принадлежите к движению «Чёлочников» или «Шапочников»?
– Кого?
– Тех, кто требует разрешить носить на лбу чёлки, шапки, повязки, паранджи?
– Нет.
– Тогда поясните, с какой целью вы привели в негодность все средства многоуровневой идентификации личности, а именно: лицо, QR-код на лбу, отпечаток пальцев и… Ну, там который, понятно. Хотя… И по поводу него тоже, возможно, был злой умысел. Поясняйте.
Я как раз заканчивала рассказ про ночь, будильник, дверь, кофе и вкусные булочки, когда позвонила Валюха.
– Возьмите, – приказал недоверчивый Оверченко и добавил: – На громкую.
Стало ясно, что он не поверил ни одному моему слову.
– Мать! Я смогла, слышишь! Всё срослось, сжалились над тобой, – верещала Валюха. – Они уедут завтра куда-то в Среднюю Азию. Но! Они всё уже взвесили, слышишь! Им гибридные грибы очень-очень интересны, и они готовы дать для начала пару миллионов, а там – как пойдёт. Лабораторию большую нужно открывать. Я подвальчик какой-нибудь за городом поищу срочником, и запускаемся. Ты что молчишь-то?
– Валюха, как же я тебя люблю! – сказала я тихо и нажала красную трубку отбоя, понимая, что сегодня мне, пожалуй, не стоит ни говорить, ни двигаться ВООБЩЕ. Замереть и желательно даже не дышать.
– Это же про шампиньоны, скрещённые с вешенками? – почему-то спросила я у служителя власти.
– А то! Конечно! – усмехнулся он в ответ и отодрал прилипший к заляпанному вареньем столу протокол. – Подписывайте, руки на стену, ноги на ширину плеч. Права ваши слушать будем, мать. И ведь такая молоденькая ещё.
Часть 2
Оверченко что-то долго согласовывал по телефону, потом безрадостно возгласил:
– Сразу в суд. Вам хорошо, нам – не повезло.
– Куда? Я ведь не преступница! Почему в суд?
– А никто и не говорит, что преступница, поэтому в суд и едем. Как решит судья, так и будет дальше. Вам просто везёт: иногда два дня в предвариловке ждать суда приходится, а вас – сразу. А мне из-за вас в очереди в суде сидеть полдня. Так бы сдал в отделение, и свободен…
– Ага. Прямо так мне везёт, как утопленнику!
– Скажете тоже. Утопленнику. Сравнили… – почему-то обиделся полицейский. – Мы вчера как раз одного багром отловили. Поверьте – сомнительное везение.
– Да это выражение такое раньше было: везёт как субботнему утопленнику, баню топить не надо.
– Какую баню? – поинтересовался капитан, и я решила срочно упростить речевые обороты.
– Да любую. Ну её. Просто не везёт мне сегодня, я так думаю.
– Логично, – подтвердил Оверченко. – Если, конечно, вы всё это не подстроили.
Он посмотрел с прищуром, словно старался раскусить мой коварный замысел. Когда на тебя так смотрят, волей-неволей начинаешь нервничать, чувствуя себя нарушителем чего-то, и ёрзать на месте. Ощущение, что он видит, как я в пятом классе у соседки по парте ручку красивую украла. До сих пор у меня в столе валяется как память о первом и единственном воровском грехе. Как мне тогда стыдно было – жуть. Жгла мне ручка руку, пока её в рукав прятала. Ну а что, школота ни меняться, ни продать не хотела! Вредина была редкостная, вот и пришлось ей эту ручку «потерять». Ревела она белугой, а мне не жалко было ни капельки, потому что нечего жадничать и задаваться. На меня никто и не подумал, такая я была со всех сторон положительная. И почему всё это закрутилось в моей голове именно сейчас, когда он сверлил меня глазами? Но взгляд я не отвела, уставилась прямо, как будто в гляделки играла. Ручка – ничто, имя – всё. Я хочу, чтобы мне вернули имя. Не набор цифр, а моё дорогое имечко, ну и свободу передвижения в придачу! «Вот, видишь, я честная. Чиста, как стекло!» – кричала я ему глазами, и он как будто поверил.
– Руководствуясь своим большим опытом, могу посоветовать взять с собой гигиенические принадлежности, почитать что-нибудь бумажное, тапки и недельную смену белья, – сказал Оверченко очень благожелательно, даже по-доброму, и, глядя в мои растущие глаза, добавил: – На всякий случай.
– И какие же случаи бывают?
– А всегда одни и те же случаи. На недельку в ожидании всех ответов побудете там, где и вам будет безопасно, и окружающим. В сумку нельзя класть, только в пакет. Есть у вас пакет?
– Нет. Вернее, есть, только большой, мусорный, экологичный.
Я показала большущий голубой двухсотлитровый пакет, предназначенный для сортировки мусора.
– Вполне пойдёт, – утвердил тару Оверченко.
– Странности какие. Позвонить-то хоть можно будет своим? Адвокат ведь положен, сами же сказали?
– Так его сразу и выдадут в суде, по процедуре. Там всё отлажено на раз, два, три. Ну и позвонить можно будет один раз, так что продумайте, кому и о чём звонить. Потом времени не будет. Там конвейер.
– Где конвейер?
– Там. Увидите.
* * *
На лавочках перед домом, как назло, отдыхал весь отряд бабушек нашего двора. С набитым пакетом в руках, в спортивном костюме и сопровождении полицейского я продефилировала перед ними как на модном показе, скрывая желание провалиться под землю.
– Ой, милок, куда ж её? Она у нас девочка хорошая. Не пьёт, не курит, мужиков не водит. Даже собаку не держит. Кто ж её так изукрасил?
– Очень ценная характеристика, бабушка, – отозвался Оверченко, – поэтому и забираем её для выполнения специального задания по идентификации!
– Ух ты! И надолго?
– Секретная информация.
– Баба Аня, вы управдому скажите, чтобы цветы полила, пока меня не будет. У неё ж ключи-то есть.
Старушка понимающе кивнула.
Меня взяли за голову и усадили в «клетку» полицейской машины. Когда мужчина коснулся моей макушки, это было втройне неприятно: во-первых, потому что голову я не помыла; а во-вторых, потому что запихивали в машину как вещь, только в кино такое раньше видела; ну и в-третьих, потому что последствия от варенья на его руках и моих волосах прилипли друг у другу, и я лишилась клока волос, когда капитан пытался оторвать свою огромную лапищу. По коже побежали мурашки истерики. Нет, стоп! Пожалеть меня некому, от слёз только голова разболится и нос ещё больше распухнет. Представим себе, что это весёлое недоразумение, о котором я потом буду рассказывать друзьям, коллегам и бабулькам во дворе. Приключение. Сейчас судья услышит, как дело было, улыбнётся и, конечно же, меня отпустит, и поеду я домой с этим идиотским пакетом.