Степь 2

Свив заново гнездо, только на этот раз пристроившись в самом углу, прижалась спиной к бревенчатым стыкам, чтобы обезопасить тылы. Отдышалась, прикрывшись шкурами и немного успокоилась. Выждав длительную паузу, но не дождавшись сторонних раздражителей принялась в очередной раз вызывать того, кто хозяйничает в бане.

Сначала робко спрашивала, трепеща осиновым листом. Затем умудрилась обидеться, что кто-то невидимый не желает, видите ли, разговаривать с царской дочерью. Разойдясь, принялась требовать. И в конце концов, распалилась в негодовании настолько, что в истерике принялась горланить диким ором на невидимого наглеца, нежелающего с ней разговаривать. Угрожала ему казнями, от одного лишь описания коих у самой рыжая шевелюра вставала дыбом, представляя воображаемые ужасы как наяву.

Выплеснула сгоряча все ругательства в большинстве своём матерные, хотя и не матерные тоже все собрала, что вспомнила. В самом конце окончательно охрипнув от собственного поносного ора, перешла на слёзные мольбы, а когда закончился и этот запас, разревелась в сиплый голос, выплёскивая весь напряг горькими девичьими слезами. А поревев от души, успокоилась и обессиленная уснула …

Пробудилась дева так же, как и прошлый раз. Вокруг ничего не поменялось. Всё та же темнота и безмолвие. Сон слетел порывом, и она совсем его не помнила. Только сейчас стало по-настоящему страшно. Рыжая неожиданно вспомнила, будто кто осознано толкнул в голову мысль, что ярицы молодятся по законам Троицы только одну заповедную ночь, а она сидит взаперти почти уже третий день как минимум.

Вопросы запрыгали лихорадкой и все как один канули без ответа. «Что за дела? За какие грехи заперли в темницу? Как долго будут держать? И что надо сделать чтобы выпустили?»

Истерика началась, по сути, с самого пробуждения. Дочь степной царицы принялась биться в бревенчатые стены. Колотить от отчаянья кулаками лежак. Неистово терзать входную шкуру, закрывающую путь к её свободе. Долго кричала, настоятельно у кого-то требуя, чтобы выпустили немедленно или хотя бы кто-нибудь откликнулся. Но её метания оказались напрасны. Темнота с тишиной оставались беспросветными, равнодушными и безучастными.

После выплеска ярости навалилась серая апатия. Мысли разом покинули рыжую голову, да и силы за одно, превратив мускулистое натренированное тело в дряблый кусок жёваной плоти. Райс, забившись в угол на пологе, просто сидела сиднем уставившись «в никуда».

Долго ли коротко ли она таращилась в темноту, находясь в аморфном состоянии, кутырка не помнила, но закрутивший ни с того ни с сего живот, позвал к струганной лохани, выводя деву из глухого ступора.

Несколько придя в состояние адекватности, Райс устроила помывку завядшего тела ледяной водой из вечно наполненной кадки. Лишь основательно замёрзнув и приведя себя в привычный героический тонус, вновь зарылась в мягкие шкуры обсыхать и греться. Процедура с бодрым купанием вернула ярицу к живой активности, и она принялась заново обдумывать сложившуюся ситуацию, только, как и в первый раз все её размышленья пошли по проторённой дороге, уводя рыжую в мир бурной фантазии о себе любимой.

Только вот в какой-то момент фантазии неожиданно пресеклись будто кто её вытянул за шкирку из мира безудержных грёз. Дева неожиданно осознала, что делает это как-то «не по-своему». Царская дочь в причудах всегда видела себя на месте Матери степных народов и последние помыслы не являлись исключением. Вот только дева не просто мечтала о безграничной власти и могуществе, о лихих походах в сказочных странах, далёких и манящих экзотикой, а неожиданно для себя задумалась над решением проблем, что множились горами, как бы вырастая из-под земли то там, то сям в её немереном царстве. И все эти проблемы как одна оказались какие-то не правильные, ставившие молодую царицу в тупик, что никак не походило по определению на безоблачные девичьи фантазии, и ей это не понравилось.

Выгнанная непонятно кем из собственного мира грёз, она неожиданно взглянула на себя со стороны и ужаснулась той несуразности её сегодняшней и правительницы народов в своих мечтах. Это было первое шокирующее открытие здешнего сидения: она без мамы и её ближниц – никто, неспособная пока вообще ни на что путное.

Эта мысль настойчиво впёрлась в сознание, даже не спросив на то разрешения у хозяйки. Стало обидно. Перебирая в голове, что ещё не знает из нужного и не умеет из того, что обязана уметь любая правительница, дочь великих царских супругов пришла ко второму нерадостному выводу, что оказался явным и предсказуемым. Райс даже несказанно удивилась, подумав, а где же были её мозги раньше-то?

Она тут же вспомнила, что мама никогда не заставляла заниматься боевыми науками. Райс осваивала их самостоятельно просто потому, что в этих делах у неё всё получалось, а значит нравилось. Мама тащила дочь чуть ли не за уши заниматься потусторонними науками, познавать колдовской и неведомый мир, настоятельно тыкая носом в это ученье.

Только Райс как могла увёртывалась, потому что там у неё всё валилось из рук, поэтому и не нравилась эта «нудятина». Только теперь, посаженная в чудо-место, насквозь пронизанное колдовством, Райс на собственной шкуре почувствовала, как же мало она об всём этом знает. Как слаба и беззащитна перед потусторонними силами в этой колдовской поруби. Куда уж там воротить страной, которой ведь не просто так управляют именно клан «меченых».

Тут же посетил парализующий вопрос, заданный мимоходом самой себе: «А что, если я ни выйду на свободу пока не разрушу чертог заточения своим колдовством?». И поняв, что если это так и задумано, то ей тут, бездари, сидеть целую вечность, отчего вновь принялась горестно рыдать от собственного бессилия …

Очередное пробужденье оказалось тяжкое и ни в какую неподъёмное. Сначала никак не могла проснуться и отделаться от сна. Каждый раз вроде просыпаясь, только тут же засыпала снова. Наконец, окончательно проснулась, но не желая вылезать из шкур долго ворочалась. И только позыв к помойной лохани заставил деву спустится с полога. Попила воды. Умылась, плеснув остатками в лицо. Уселась, скрючившись в три погибели на полог и начала мучатся от безделья.

Мука оказалась по хлеще пытки, невыносимая. Глазами ничего ни видно, ушами ничего ни слышно, лишь сама с собой наедине и своими мыслями. Чокнуться можно от такого сочетания.

Тут пришла в голову радостная идея. Она нежданно-негаданно нашла себе занятие! Райс решила устроить физическую тренировку. Загрузить, так сказать, и тело, и разум усталостью мышц. «Точно», – рассудила рыжая и тут же принялась задуманное воплощать в жизнь.

Принялась делать растяжки с размашками, отжималась, скакала и делала всё что смогла выдумать своей причудливой фантазией. К тому времени своего сидения она уже мало-мальски ориентировалась в замкнутом пространстве. Благо оно не менялось колдовским образом, как та же еда по три раза в день.

Прошло достаточно много времени, пока молодая и здоровая дева устала окончательно. Запыхавшись от физических упражнений и загнав сердечко до галопа, она закончила свои занятия обливаясь с головы до ног ледяной водой из жбана, по-прежнему заполненного до верху. Утёрлась шкурой из своего спального гнезда и опять пристроилась на пологе отдыхая и думая, чем бы ещё заняться от нескончаемого безделья.

Царская дочь обрадовалась, даже почувствовав голод, посчитав что это тоже какое-никакое занятие. Лишь опустошив горшок на добрую половину, где в этот раз парил наваристый грибной суп, забралась назад в свой обжитый уголок, и в который раз принялась маяться от ничего неделания, даже тихонько повыла от безысходности …

Райс уже давно потеряла счёт времени. Она уже не понимала день или ночь за пределами бани. Если в первые дни она как-то пыталась определять время суток, то теперь ей стало наплевать. Тут в пустой башке впервые промелькнула нехорошая мысль: утопиться в жбане с колодезной водой, потому что терпеть эту муку становилось невыносимо.

Кутырка, с присущей ей фантазией тут же в красочных картинках представила себе все последствия. Как мама убивается в слезах вырывая свои роскошные волосы, вскрыв проклятущую тюрьму и найдя безжизненное тело дочери. Как ближницы заламывают в горе руки, и как папа делается черней тучи, и как всеобщее безутешное горе накроет всю Великую Степь. Ком обиды за себя любимую мгновенно сдавил горло, и она зарыдала навзрыд. Скорбь по самой себе стала безмерной…