Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 49

Всё что он запомнил из всего, так это то, что являлся единым вихрем, невиданным человеческим смерчем и ощущал себя не как частица чего-то общего, а как единая и неделимая общность какого-то огромного и бесконечно могучего живого существа, способного крушить горы и вырывать реки из земли с руслами.

Одним «ху», как траву ногой стелить к земле огромные леса и полчища неразумных врагов, по своей дурости встающих на его пути. Ощущение этой великой силы в собственных жилах ввергало в состоянии эйфории и сладостного опьянения. Асаргад оглянулся и понял, что в этом состоянии находятся все воины орды. Все чувствовали одно и тоже, готовые вновь объединить свои частички под воздействием этого колдовства в нечто единое и кинуться в бой, сметая всё на своём пути.

Ордынцы тяжело дыша упивались счастьем всесилия, радостно озираясь по сторонам и молча ликуя. Оглядывали лица стоящих рядом, осознавая некое родство душ с теми, с кем только что «единились» в целое.

Вечером у десятского костра только и трепались про коловод. Про присягу как-то даже не вспоминали. Невзрачно она прошла, по сравнению с боевым танцем, но слова отца не раз в долблёные в сознание Асаргада напоминали, что состояние единения конечно прекрасно и сродни чуду, но присяга, хоть и оставшаяся оттеснённая на второй план всем последующим действом, всё же значительно важнее. И главное, она в отличии от танца, смертоносна, как беззвучно ползущая гадюка у ног, и мард счёл нужным ещё раз напомнить друзьям о всей серьёзности тех законов, что они окропили кровью, притом говорил он уже узаконенным десятником об этом в первую очередь обращаясь к Уйбару, зная его слабость к женскому полу и силу его пагубных привычек. Эйфория Уйбара сразу поникла, и урартец призадумался…

Первый их боевой поход держал путь на запад, в сказочно красивые горы, сплошь с подножья до вершин хребтов, поросших огромными вековыми деревьями. Их орда только единожды столкнулась в открытом бою с неприятелем, и то противник оказался значительно малочисленнее, и к тому же плохо вооружённым. Складывалось такое впечатление, что враг собрал всех, кого ни попадя, вооружил чем попало и кинул на растерзание хорошо вооружённой, сплочённой в единый конный кулак орду Теиспы.

Лишь несколько человек стоящих во главе противника оказали хоть какое-то сопротивление, встав спина к спине и бившиеся до последнего. Остальных просто смели, перебили и затоптали. Вообще, Асаргад, привыкший много думать и анализировать, никак не мог понять цель этого похода.

Добыча, даже после тщательной мародёрки, оказалась более чем скромной. Враг оказался настолько слаб, что не имело никакого смысла гнать на него такое огромное войско. Самое ценное, что орда получила за поход – забранные в рабство люди, притом Теиспа не гнушался всеми подряд, даже стариками. Хотя молодых девушек и женщин, что им удалось захватить, даже Асаргад, не больно падкий на женский пол оценил по достоинству.

Женщины этих горнолесных народов оказались очень красивые. Правда, при дележе добычи его десятку ни одной не досталось. Им вообще никого не досталось. На весь десяток дали три плохеньких меча, пару щитов непонятно зачем, и кое-что из бронзовой посуды.

Уйбара это так развеселило, что, вдоволь насмеявшись по поводу добычи, они даже не успели обидеться, плюнув на всё выделенное им Теиспой, утешив себя, что сами целы без единой царапины, а добра ещё успеют накопить.

А что касаемо пленённых женщин, так кому-кому, а вот им как раз они и близко были не нужны от греха подальше, так как их молодые и горячие головы ещё издали, поглядывая на красавиц начинали заводиться, что становилось небезопасно.

Поход оказался недолог и уже через три луны орда Теиспы вернулась обратно в степи, но не в те края откуда ушли, а стали стойбищем значительно южнее, на берегу какой-то широкой реки, название которой Асаргад так и не узнал.

Оттуда ещё трижды ходили в походы. Два раза на запад, только переваливая лесистые горы, углубляясь в чужие и вполне богатые земли. И один на юг, за большое море в страну Лидию, о которой Асаргад много наслушался ещё до похода. Вот из последней, добычи привезли действительно прилично. Пограбили славно. Особенно богатым оказался приморский городок, где проживали, как выяснил Асаргад, не лидийцы, а какие-то греки.

Дрались эти греки отчаянно, но куда им до ордынских воинов, к тому же поняв, что город им не удержать, обороняющиеся сели на огромные корабли, которые горец увидел впервые, и отчалили в море. Но оказалось, что у орды тоже имелись свои корабли, не такие большие, но значительно быстрее греческих и тем убежать не получилось. Их настигли, разграбили и потопили.

Так и потекла вольная ордынская жизнь от похода до похода, то с добычей, то не очень. Военная жизнь стала настолько привычной, что трудно стало представлять её как-то по-иному. Походы, бои, драки, грабежи, кутежи и всё тому подобное.





Асаргад благодаря своим талантам обхождения с людьми, природной склонностью к языкам, знанию и пониманию чужих культур и их обычаев, а главное благодаря своей феноменальной памяти, его в скором времени заметил Теиспа и приблизил к царскому шатру. Покинув свою родную десятку, он стал ближником ордынского царя.

Воины его десятки, как ни странно, после всех походов пребывали в здравии, а командовал ими вместо Асаргада Эбар, у которого проклюнулся прямо дар полководца, непревзойдённого тактика скоротечного боя. Благодаря помощи Асаргада через несколько лет Эбар дорос уже до пятидесятника, а когда не стало Теиспы и в жизни друзей наступил очередной переломный момент, он уже числился одним из трёх сотников.

Гнур тоже проявил себя как воин-лидер и к тому времени командовал пятью десятками, только не в сотне Эбара. А вот Уйбар стал пятидесятником именно в Эбаровой сотне. Так что все росли, продолжая поддерживать друг друга и сохраняя преданность своей дружбе юности.

Теиспа умер быстро. Подозрительно быстро. Заболел, слёг и буквально в считанные дни сгорел в лихорадке. Сначала все подумали на заразу и предприняли огненные меры49, но кроме ордынского царя так никто более и не заболел, и на фоне смены власти в их орде разразилась буча.

Буянить начал правая рука бывшего царя по имени Доникта. Он во всеуслышание объявил, что, царя отравили и что в орде, в их общей семье завелась крыса и змея пригретая, но при этом не смог ни на кого указать, а лишь подвергая подозрению всех и каждого.

Ближний круг, собравшийся сразу после смерти главы, не успев даже ещё его похоронить, принялся за разборки, обвиняя друг друга и отыскивая в каждом мотивы и веские основания для совершения злодейства. Асаргад, как один из ближников, добившийся этого места не изначальной причастностью к эламскому клану, а своими способностями и полезностью кругу, тоже присутствовал на этих разборках и на счастье ни у кого не нашлось веских слов обвинения в его адрес. А когда дело уже приняло серьёзный оборот и в руках спорщиков появилось оружие, именно Асаргад нашёл слова, остудившие пыл соплеменников. Он предложил устраивающий всех выход.

– Воины, – сказал он спокойно, – опустите мечи. Если кто-нибудь из вас погибнет на этом круге, то на него свалят всю вину, а истину мы так и не узнаем.

Разошедшиеся не на шутку горлопаны остановились, но оружие убирать не спешили, продолжая сверкать озлобленными глазами друг на друга, понимая, что в драке на мечах сейчас может решиться спор за лидерство, а значит и за ордынский трон. Тем не менее все покосились на Асаргада и разъярённый Доникта увлёкшийся разборкой рявкнул:

– Ты что предлагаешь, мард? Или ты у нас один чистенький?

– Я предлагаю, – быстро сбивая спесь со старого воина заговорил нахраписто Асаргад, вставая, – обратиться к незаинтересованной стороне для установления истины, к степным колдунам.

Столь неординарное предложение разрешения спора мгновенно вогнало спорщиков в ступор и в шатре наступила гробовая тишина. Асаргад продолжил:

49

Все инфекционные эпидемии в ордах, а они возникали довольно часто, учитывая, что пояс природного распространения чумы как раз располагался полосой южных степных районов, протянувшись от Сырдарьинских до Северочерноморских степей, гасились только единственным способом – огнём. Сжигалось всё, а то что не горело, например, оружие, утварь – в обязательном порядке подвергалось обжигу.