Прочь из города

И снова переезжали они дальше и дальше. Пока не оказывались здесь, в Москве, на самом носу этой громадины «Титаника» площадью с одну восьмую суши, которая медленно, но верно уже погружалась своей кормой в холодные и кромешные пучины бескрайнего океана. И невдомёк им было, что нос этого «Титаника» также обречен, как и весь корабль, а дни их спокойной и размеренной жизни, увы, сочтены.

Пока же ничто в городе не предвещало беды. Хотя всё к ней и шло.

Глава I

В тот роковой февральский день было особенно холодно. Столбик термометра опустился ниже двадцати пяти градусов по Цельсию. В офис, где работал Алексей Ропотов, неторопливо шёл запыхавшийся народ. Рабочий день в офисе начинался в девять утра, но на часах уже было 09:20, а большая комната, где сидело обычно девять человек, была все ещё наполовину пуста.

Дверь распахнулась, и, матерясь на чем свет стоит, в комнату ввалился Кирсанов, с шумом отстукивая каблуками и отряхивая перчатками снег с куртки и шапки. Это был сорокапятилетний, неопрятного вида, поджарый и чуть лысоватый мужчина ростом под метр девяносто, с вечно висевшими на кончике его длинного носа очками. Зрение его было ещё вполне неплохим, но читать вблизи ему уже было трудно. Поэтому и пользовался очками он только когда что-то читал. Когда же Кирсанов разговаривал, он смотрел на собеседника поверх стекол своих очков, при этом у последнего всегда возникало ощущение, что очки вот-вот соскользнут и упадут. И в определенных ситуациях это давало Кирсанову некоторое, пусть и незначительное, но преимущество: его собеседник сосредотачивал своё внимание на очках, отвлекаясь от темы разговора. А в споре, да ещё и на повышенных тонах такая заминка иногда могла стоить победы оппоненту Дмитрия Николаевича. Впрочем, ни сам Кирсанов, ни тот, кто с ним спорил, даже и представить себе не могли, что вся штука именно в этих очках и есть.

– Ты что, Дим? – коротко спросил друга уже пришедший на работу Алексей.

– Да ничего… достали уже! – продолжая материться, ответил Кирсанов, – представляешь, пока в метро ехал, мне штраф прилетел на «Госуслуги» за неправильную парковку, так их мать! А я ведь ничего не нарушал! И всё это снег проклятый… Когда же, наконец, он растает-то?

– И причем же здесь снег, Дмитрий Николаевич? ‒ спросила Кирсанова чуть громко Ольга, его молодая и незамужняя сослуживица.

– Ой, простите, Оленька, я тут наговорил всякого, ‒ Кирсанов удивленно и неловко перевел взгляд на Ольгу. – Просто снегом завалило всю разметку, а проезжавшая штраф-машина сфотала моего «Мустанга», как будто он уже был за пределами бесплатки. Но я же отчетливо помню: в субботу, когда я его там оставлял, такого не было, чётко это помню, – не унимался он. – Да я обжалую этот штраф! Хрен они получат, а не мои кровные целковые!

«Мустангом» Кирсанов любовно называл свой старенький «Форд Фокус», у которого был пробит выскочившим из-под колеса камнем ржавый глушитель; денег на ремонт у Дмитрия Николаевича вечно не было, зато звук, издаваемый «Фокусом», стал практически такой же, как у его настоящего спортивного собрата, «Форда Мустанга».

– Да брось ты так возмущаться, – вставил Алексей, – подумаешь, трёшку заплатишь, пока действует половина, а на разборы с этими гнидами только нервы и кучу времени потеряешь. Я вон в прошлом месяце два таких же спорных штрафа оплатил: за своего «Соляриса» и за Ленкину «Паджеру», уже забыл про это и не парюсь.

– У вас с Леной, видно, деньги есть лишние, а мне вот да, жалко этим сволочам свою трудовую копейку отдавать, ‒ продолжал Кирсанов.

– Знаешь, у нас они тоже не лишние. Только я уже напрыгался с этими жалобами. По мне главное: чтобы тачку не эвакуировали, вот это действительно будет геморрой, и денег в разы больше! – продолжал парировать ему Алексей. – Твой «Форд» хоть и старый, зато симкой не оборудован. Вот мой «Солярис», когда я его в прошлом году новым в кредит брал, уже по этому закону с джиэсэм-картой продавался. Так она же сама, эта симка, на меня теперь и стучит: штрафы автоматом с зарплатной карты списываются: и за скорость, и за разметку. И камеры этой сволочи уже не нужны. Всё, засада полная! Так что радуйся, дружище… пока.

– Радуюсь, радуюсь… Только и делаю, что радуюсь. Особенно, когда мне надо внутрь Садового кольца попасть. Туда-то на моём «Мустанге» путь заказан. С начала прошлого года с «Евро-3» если туда заедешь, первая же камера тебе 500 рэ штрафа пришлёт. Вот я и радуюсь с тех пор: машина вроде у меня есть, и как бы у меня её нет. Здесь езди, здесь не езди. Зашибись!

– А ты на каршеринг переходи, ‒ засмеялся Алексей. – На их машинах уже новые двигатели стоят, не ниже «Евро-4».

– Смейся, смейся, ‒ обиженно возразил ему Кирсанов. – Посмотрю я на тебя, когда в Москву будут разрешать только на электрокарах заезжать. А ведь всё к тому и идёт.

– Коллеги, а что вы их, парковщиков и власти московские так ненавидите? – снова вмешалась в разговор двух приятелей Ольга. Я вот, например, до работы добираюсь на метро и пешком хожу, ножками. Как по мне, так эта платная парковка порядок хоть в городе навела: и припарковаться сейчас можно в центре днём, и на такси по выделенке, если вдруг приспичит, быстро добраться. А благодаря этим новым экологическим ограничениям в центре города теперь и воздух другой. А вообще советую вам: бросайте вы эти свои тачки и айда с простым народом на метро.

Комната в ту же секунду наполнилась задорным смехом этой молодой и беспечной женщины.

Алексей и Дмитрий, слегка поморщившись, на этот раз ничего не стали возражать, при этом каждый из них вспомнил свою историю знакомства с Ольгой, когда она, ещё вчерашняя скромная студентка, пришла четыре года назад устраиваться на работу в офис их фирмы. История Алексея была, пожалуй, пикантнее. Но об этом позже.

Ольга была женщиной, что называется, в самом соку; симпатичная, среднего роста, нормального телосложения, с короткими тёмными волосами и карими глазами. Но в этих самых глазах, широко раскрытых и окантованных длинными ресницами, как будто жил какой-то чёртик, который то и дело заводил и будоражил хорошо знавших Ольгу мужчин, как бы предлагая им поиграть в опасные игры-гляделки, но вот женщин, особенно тех, что были старше её по возрасту, он напротив заставлял нервничать, проявлять необъяснимое даже им самим беспокойство, будто Ольга и есть та самая роковая брюнетка, чьё появление способно вдребезги разбить их сложившуюся размеренную жизнь, и которая именно у них легко при желании отобьет их единственного драгоценного мужчину. Отсюда-то и проистекали все проблемы Ольги в общении с коллегами-женщинами. Только давно уже немолодая Надежда Викентьевна, старейший сотрудник отдела Алексея, много лет назад потерявшая семью и надежду обрести её вновь, единственная из всего женского коллектива фирмы по-доброму, даже по-матерински относилась к Ольге. Во всех производственных и житейских спорах Арпенина – так была фамилия Надежды Викентьевны – неизменно занимала сторону своей подопечной. Мало того, периодически подкармливала её и давала по-настоящему ценные советы. Только с Надеждой Викентьевой и была откровенна в рабочее время Ольга.

– Оленька, подойдите, пожалуйста, посмотрите, что тут у меня есть для Вас, – украдкой подозвала Арпенина Ольгу.

– Да-да, Надежда Викентьевна, – отозвалась Ольга, ‒ уже иду.

Крупное спелое розовое с зеленым яблоко неожиданно появилось из большой, видавшей виды кожаной сумки Арпениной. На лице Надежды Викентьевны проступила легко уловимая торжествующая улыбка:

– Угощайтесь, Оленька!

– Ну, зачем Вы, ей Богу? – воскликнула Оля, округляя свои и без того большие красивые глаза, – Вы меня просто балуете, Надеждочка Викентьевна… Ой, какое яблочко! – при близком знакомстве с яблоком лицо Ольги вдруг озарила неподдельная широкая улыбка, белые её ровные зубы показались, что называется, в полный рост.

– Спасибо! – слегка облизнув свои тонкие губки, Ольга с громким хрустом стала откусывать у яблока один за другим большие и сочные куски, попеременно морща глаза одновременно и от удовольствия, и от гримасы, и от наполняющей рот кислоты.