Прочь из города

Подразделения Росгвардии, поднятые по тревоге сразу после расстрела президентского кортежа, разделились на две основные колонны и выдвинулись из места своей дислокации в подмосковной Балашихе к месту сражения. Первую колонну бросили на Алтушку с севера через МКАД. Вторая колонна, на которую наткнулись Ропотов с Ольгой, была направлена по шоссе Энтузиастов на юг Алтуфьевского шоссе. Вскоре она разделилась ещё на две: одна пошла по Северо-Восточной хорде, другая – через проспект Будённого, набережные Яузы, Ростокинский проезд и Ботаническую улицу. Одновременно, минуя московские пробки, напрямую к эпицентру событий понесли на себе подкрепление живой силой транспортные вертолёты национальной гвардии.

Алексей высадил Ольгу у подъезда её дома в полвосьмого вечера. Больше семи часов длился их путь до первой остановки. Ночь постепенно опускалась на встревоженный город. Вовсю уже горели уличные фонари. Школьники заканчивали с домашним заданием, малышей купали, читали им сказки на ночь.

Выйдя из машины, Ольга молча посмотрела на Алексея своими красными, заплаканными глазами. Ни грамма былой утренней игривости в них уже не было. Чувство тревоги и неуверенности в завтрашнем дне и отголоски ужаса от увиденного сегодня днём – всё, что передалось от неё Ропотову.

Алексей, обняв Ольгу и сухо поцеловав её в голову, попытался успокоить:

– Оля, не бойся! С нами такого больше не случится.

Забудь всё! Как сон, забудь.

– Этого уже не забудешь никогда… Спасибо, что подвёз… Хотя лучше бы уж я на метро… – она пошла прочь, не оборачиваясь.

Не заглушив двигатель после остановки машины, он снова вернулся в неё, дождался, как и прежде, когда Ольга скроется в подъезде, и зажгутся её окна на четвертом этаже, и только потом продолжил свой путь домой.

В течение всего дня, пока они пытались вырваться из плена пробок, он несколько раз разговаривал по телефону с женой. Лена звонила ему каждый час. Она очень беспокоилась за мужа, узнав о теракте, так же, как и большинство москвичей, из новостей. Она первой позвонила Ропотову, с тревогой в голосе выясняя, что с ним и где он. Потом уже звонила ему, сверяясь с картой, и уточняла, где он в тот момент ехал.

Алексей, конечно же, умолчал, что был в машине не один. Зачем ему сейчас лишние вопросы, зачем опять бередить едва затянувшуюся рану на сердце жены, зачем давать ей повод для волнения и неудобных для себя вопросов. Не подавала звуков и Ольга во время этих телефонных переговоров. По-женски она понимала Лену, и в такой же ситуации, но без своего участия в ней, конечно же, приняла бы сторону обманутой жены, матери детей своего увлёкшегося на стороне мужа. Но в том-то и дело, что муж этой женщины увлёкся тогда ни кем-то ещё, а именно ею, Ольгой. И это всё меняло в её собственных глазах. Людям всегда просто судить других по совершённым теми преступлениям, ошибкам или прегрешениям. Но стоит только им самим совершить что-то такое случайно или по недомыслию, или, как в случае Ольги, повинуясь одному только чувству, как они сразу находят себе оправдание, а все вокруг, тыкающие пальцем и хором твердящие: «Виновен!», становятся злейшими врагами, и обвинительный их мотив безапелляционно отвергается.

Когда Ропотов, наконец, открыл входную дверь в свою квартиру, Лена бросилась к нему, уткнулась лицом в грудь и крепко обняла. Так, молча, стояли они в дверях какое-то время, пока она не посмотрела на него и не вымолвила:

– Как же я волновалась за тебя!.. Ну, заходи же, раздевайся скорее. Иди поешь, я приготовила. Твой любимый борщ, только что разогрела ещё раз, пока горячий. Хочешь, выпей – я налью.

– Спасибо, любимая! Как же я рад, наконец, тебя видеть!.. Дети уже спят?

– Да, уложила их.

Лена сидела напротив него за столом в кухне, сложив руки, как школьница. Приглушенный свет падал на её лицо, подчеркивая красоту утомленных глаз. Они смотрели на мужа по-собачьи преданно, пока он отхлебывал из тарелки ложку за ложкой. Рука его – та, что держала ложку, всё время дрожала. Но Лена ничего не спрашивала, хорошо понимая причины этой дрожи и этого напряжения. Алексей выпил три рюмки водки, пока ел борщ, съел пару зубчиков чеснока. Такого вкусного борща он, казалось, никогда раньше не ел. Водка расслабила его, и дрожь ушла.

Утолив голод и сняв стресс после выпитого спиртного, Алексей, не торопясь, поведал Лене обо всём, что он сегодня увидел, что пережил, умолчав только об Ольге. После рассказа мужа о водителе «жигулей» она тоже не удержалась и, хотя не любила это дело, налила в его рюмку водки и залпом, как делал это он, опрокинула содержимое внутрь себя. Лицо её поморщилось, рука потянулась к ломтю хлеба, и слёзы сочувствия и одновременно радости за живого и невредимого мужа проступили на её глазах.

– Бедный мой Алёша! Я ведь могла тебя потерять сегодня, – только и промолвила она.

Уже засыпая под шум падающей в душе воды и, и вспоминая мокрое обнаженное тело своей жены, её плечи и длинные русые волосы, Алексей ещё раз пересматривал закрытыми глазами картину увиденного сегодня. Почти в дымке он видел, как дергалась спина Ольги, когда та плакала у него в машине, как смотрела она на него у своего подъезда, прощаясь, и как смотрела на него потом Лена, слушая его пересказ долгой-долгой и опасной дороги домой.

«Какая же у меня замечательная жена!.. И какая сволочь её муж…», – подумал он перед тем, как полностью провалиться в сон.

Глава VIII

– Алёша! Лёша, проснись! – с тревогой в голосе Лена расталкивала Ропотова, но он никак не хотел очнуться.

– Что? – Алексей приподнялся на одном локте и ничего не понимающими глазами уставился на жену. – Который час?

– Семь… сейчас семь утра, без четверти, просыпайся! Что творится! – тревога и дрожь в голосе Лены нарастали. – Я проснулась в шесть. В туалет. Потом легла, но уже не смогла заснуть: всё эти ужасы твои. Пошла на кухню, пью чай, включила телек, потише сделала – боялась вас разбудить… Шли как раз новости, и там сказали, что вчера было покушение на Президента, а ещё днём – нападение на военную колонну. По всей Москве ввели военное положение и комендантский час с одиннадцати вечера до пяти утра. Объявили ещё, что все, кто не задействован в работе систем обеспечения, должен оставаться дома. Лёша, ты останешься сегодня дома! Слышишь? С нами. Я тебя на работу не пущу. Даже не думай! И Сашка пусть дома сидит. Хватит с него школы! Дома пусть занимается.

Алексей живо вскочил с дивана, и на ходу, пока шёл на кухню, оделся в домашнее. Умылся он там же, на кухне. Специально включать телевизор ему не пришлось: тот уже работал. Незнакомый ему диктор, словно из далекого советского прошлого, в очках зачитывал с листа бумаги текст какого-то важного правительственного сообщения. Из текста этого сообщения следовало почти всё то, что передала ему в нескольких словах Лена. Кроме того, сообщение призывало граждан сохранять спокойствие, с пониманием относиться к проводимым мероприятиям, по возможности оставаться в своих домах, на улице соблюдать общественный порядок и следовать указаниям представителей местной власти и военной администрации. Собираться в группы и проводить собрания строго запрещалось. Диктор закончил сообщение тем, что общественный порядок в Москве будет скоро восстановлен, а комендантский час отменен, и что скоро Президент выступит с важным обращением к народу. Через три минуты застывшей картинки с известным всем, кто постарше, «трёхрублёвым» видом Москвы на Кремль тот же диктор стал снова зачитывать своё сообщение, посему Ропотов сделал вывод, что это включили ту же запись.

Попробовав другие кнопки, Алексей обнаружил, что на других каналах было то же самое. «Не хватало ещё “Лебединого озера”!» – невольно подумал он, вспомнив трагические события в Москве тридцатилетней давности, точнее, их освещение уже потом, когда он стал немного соображать, повзрослев.

Поняв, что по телевизору ему больше ничего не скажут, Ропотов сходил в спальню за своим планшетом, и, вернувшись на кухню, стал читать новости из Интернета, запивая горячим сладким чаем бутерброды, приготовленные Леной. Лена подсела рядом и пыталась тоже что-то углядеть, пока он энергично водил пальцами по экрану.