Убийство на Дворянской

ГЛАВА 3

Хитрово-Квашнин миновал еще несколько захоронений и остановился перед двумя высокими крестами. Сняв с головы форменную уланскую фуражку, он тихо проговорил:

– Ну вот, наконец, и могилки деда и бабушки, cекунд-майора Авксентия Евстафьевича Хитрово-Квашнина и Софьи Федоровны, урожденной Cеченовой… Бабушка ушла из жизни в конце марта 1817 года, а дед… дед – годом позже. Дубовые кресты, натурально, потемнели от времени, поросли снизу мхом, но стоят твердо!.. Что ж, мои славные, вот я и заглянул к вам. Всегда буду помнить, как вы любили меня и баловали в детстве, как хотели, чтобы у меня все сложилось в жизни, как холодными зимами мы дружно жили в доме на Дворянской, купленном у сенатского регистратора Зацепина. Его я перед отъездом в Нескучное продал дворянам Снежковым. Они и сейчас в нем хозяйничают, а не Беклемишевы, как ошибочно утверждал в Отраде штаб-лекарь Вайнгарт. Теперь вот пристала мне нужда купить в Петродаре новый дом. Буду по осени переезжать в город, а по весне возвращаться в Харитоновку… Давайте-ка, я приберусь у вас немного… Сколько цветов?! Их еще сажала моя Ирина Григорьевна, царствие ей небесное. Красоту эту, конечно, оставлю, а вот прошлогоднюю жухлую травку да разный сорняк сорву… Ну, вот, совсем другое дело!.. В Харитоновке, доложу вам, все порядке. На часть клада, обнаруженного в Отраде, выстроил дом лучше прежнего, каменный, с каменными же службами. Крестьян прибавилось, теперь их вместе с дворовыми почти двести душ… Земли предостаточно, излишек сдаю на долгосрочной основе однодворцам. Что еще?.. Ерофей, наш старый камердинер, слава Богу, живехонек, и прекрасно управляется со своими делами! Все просит купить ему ботинки с бантами и большими пряжками… Да, вот что, бабушка, внучка твоей подруги капитанши Хлусовой, Татьяна, связалась с каким-то усманским мещанином, под венец с ним пошла, ребенка родила. От дворянского воспитания и следа не осталось. Речь как у завзятой мещанки, целым днями на базаре, то зеленью, то семечками, то квасом торгует. Ведет нетрезвый образ жизни, бранится, опустилась донельзя. Как-то поговорил с ней обо всем этом, но без пользы, встала в позу и давай винить во всех грехах дворянство… Говорю, а сам думаю, зачем? Вы с небес-то все видите, все понимаете… Ну вот, пожалуй, и все. Пора мне, мои дорогие.

Хитрово-Квашнин трижды перекрестился и с поклоном произнес:

– Упокой, Господи, души усопших раб твоих!.. Прости им все согрешения вольные и невольные, не лиши их царствия небесного, вечная память, вечный покой!

По кладбищу пробежал ветерок, слегка коснувшийся лица штабс-ротмистра. «А, может, это дед и бабушка так сказали мне до свидания?» – подумалось ему.

Он в последний раз взглянул на могилы и тронулся к выходу. Вдруг где-то неподалеку послышался пьяный голос:

– Что ж, выпью за упокой твоей души, Ермолай Силыч… Враг ты мне, злодей, обидчик, а вот, хожу к тебе, поминаю.

Хитрово-Квашнину стало интересно, кому же так досадил покойник. Он прошел мимо покосившихся крестов, поросших темно-зеленым мхом, к могиле какого-то Е.С. Иванова с эпитафией на медной табличке: «Он честным был и службу нес исправно, умел он людям угодить, начальству же – подавно». Привалившись плечом к кресту, возле могильного холмика сидел тощий человек средних лет с небритым одутловатым лицом в измятой поношенной одежде и стоптанных ботинках. Из кармана его торчал початый стеклянный полуштоф, в руке была зажата оловянная кружка. Сделав основательный глоток, выпивоха вытер губы рукавом сюртука, повел головой и заметил подошедшего офицера.

– Здравия желаем, господин хороший! – улыбнулся он, отстранившись от креста и сев ровно. – Могилку родственника пришли проведать?.. Благое дело! Я вот тоже к своему притащился, вечная память ему и царствие небесное.

– Вы, кажется, врагом его назвали.

Полупьяный посетитель кладбища пожал худыми плечами и ухмыльнулся.

– Враг и есть, коли судить по справедливости. Он мне двоюродным дядей доводится, в канцеляристах всю жизнь оттрубил. Ну, и меня к чернильному поприщу пристроил. Но лучше бы он этого не делал! За свою работу он с просителей не деньги брал, а полуштофы, и меня, бедолагу, научил. Спервоначалу оно ничего, весело, в подпитии-то. А вот потом… Он «честным был и службу нес исправно» только лет до сорока пяти, а потом довела его горькая до ручки. Спился, потерял человеческий облик. И я вот весь пред вами – без места, пьян, в рубище. Кому такой нужен?.. И во всем он виноват, Ермолай Силыч! Сам в трясину, и меня за собой потянул!.. Лиходей он, душегуб, а я вот, хожу к нему на могилу, поминаю… Выпьем за упокой души раба Божия Ермолая, господин хороший!.. Хоть он мне и враг, а надо… Не желаете? Ну, что ж, это ничего, а я выпью, почему ж не выпить?

– Не советуют поминать усопших водкой.

– Ну, их всех, советчиков, в болото!

Оставив бывшего канцеляриста прикладываться к кружке, Хитрово-Квашнин вернулся к своему экипажу и приказал Митрофану ехать обратно. Миновав особняк дворян Сальковых, постоялый двор мещан Чайковских, дома Дмитрия Терпугова и Никанора Пустовалова, квартального надзирателя Александра Горлова, канцеляристов Михайловского и Попова, бричка за несколько саженей до поворота на Дворянскую свернула направо и оказалась на Соборной площади, украшенной храмом с незавершенной колокольней. На ней-то и располагалась Управа благочиния, которой руководил полицмейстер.

Сойдя с брички и одернув мундир, украшенный орденом Святого Георгия, Хитрово-Квашнин поднялся по ступеням серого здания на каменное крыльцо.

– Начальник на месте? – осведомился он у высокого и жилистого дежурного унтер-офицера. – Или где-нибудь в городе?

– Здесь, вашбродь! – заверил тот густым полубасом. – Пожалуйте!

Дворянин, чуть прихрамывая, прошел по коридору и толкнул дверь, которую украшала табличка с надписью «полицмейстер П.Н. Меньшиков». Кабинет c неброскими серыми обоями был небольшим по размеру. На самом видном месте висел портрет государя, одну стену занимал подробный план города, другую от пола до потолка заслонял стеллаж с разными полицейскими делами и отчетами, у третьей стояли напольные часы и вешалка. Хозяин кабинета сидел за столом и что-то выводил гусиным пером на листе гербовой бумаги. Будучи ровесником штабс-ротмистра, в отставку он вышел в 1813 г. в чине капитана из Черниговского пехотного полка. Путь боевого офицера был отмечен орденами Св. Анны 3-й степени и Св. Владимира 4-й степени.

Хитрово-Квашнин тихо кашлянул. Меньшиков поднял голову, и в следующий момент его лицо с правильными чертами озарилась широкой и приятной улыбкой.

– Евстигней Харитоныч, дружище, какими судьбами?!

Встав из-за стола с распростертыми объятиями, он по русскому обычаю трижды расцеловал приятеля и усадил в мягкое кресло. Лист гербовой бумаги исчез со стола и, как по волшебству, на нем появилась бутылка Клико. Секунда, и откупоренное шампанское красиво вспенилось в бокалах.

– За встречу! – произнес полицмейстер, улыбаясь. Он был в зеленом мундире с блестящими пуговицами и красным воротником, обтягивающих суконных панталонах и ботфортах со шпорами. На левом боку его висела длинная шпага с фигурной рукоятью. – Не часто, друг мой, ты балуешь своим посещением, не часто… Когда был в последний раз?.. Нет, не упомню… Это я в прошлом годе заглянул в твою Харитоновку. Как там она? Как прошла весенняя охота, посевная?

Приятели знали друг друга с юных лет – секунд-майор Харитон Авксентьевич Хитрово-Квашнин по пути из Петродарского уезда в Можайскую округу не раз заезжал с семьей в рязанское имение товарища по оружию секунд-майора Николая Петровича Меньшикова. Выпив вина, гость поделился любопытными случаями из уездной помещичьей жизни, поинтересовался здоровьем супруги полицмейстера, Варвары Петровны, урожденной из калужских дворян Комарской.

– Ничего, Бог милует, на здоровье не жалуется, – улыбнулся Меньшиков. – Приобретаем потихоньку. В начале года купили на ее имя два огороженных усадебных места на Дворянской. Одно принадлежало штабс-ротмистру Сергею Павловичу Вельяминову, другое – ярлуковскому помещику Горелову.