Страница 3 из 11
Хозяин Харитоновки назвал свое имя. Через некоторое время, уже находясь на пароме со всеми крестьянами, лошадьми и гружеными телегами, Новицкий говорил новому знакомому:
– Почти двое суток пришлось ждать переправы. Я только попенял Егупову, что берет лишние деньги, а он давай чинить притеснения. Если бы не вы, Евстигней Харитоныч, не знаю, чем бы все закончилось… У крестьян дел в Петродаре полно, вон на тех двух телегах двадцать восемь мешков медной монеты для оплаты государственных повинностей, у меня cвои обязательства. По контракту, заключенному в Тамбовской казенной палате, везу в петродарские магазины две тысячи ведер полугарного вина и дюжину бочек спирта. Через неделю такое же количество вина и спирта повезу в Усмань, через две – в Козлов.
– Винокурение, надо признать, поставлено у Сенявина на широкую ногу, – сказал Хитрово-Квашнин. – Завод, кажется, стоит в сельце Малая Байгора?
– Верно, в сорока семи верстах отсюда.
– Помню, заезжал я в те места, когда служил капитан-исправником. Винокуренный завод и тогда работал бесперебойно.
Пока дворяне в подобном ключе вели беседу, паром приблизился к правому берегу и плавно пристал к нему. Началась шумная разгрузка.
ГЛАВА 2
Распрощавшись на берегу с Новицким, Хитрово-Квашнин сел в бричку и приказал Митрофану ехать в город, до окраины которого было рукой подать. Не успел он выкурить полтрубки, как справа за пустырем показались первые низенькие деревянные домишки мещан с каменным фундаментом, тесовыми крышами и покосившимися заборами. Завиднелась на перекрестке Прогонной и Усманской и полосатая караульная будка со шлагбаумом, возле которой стоял, опершись на алебарду и повесив голову, высокий и сухопарый будочник из инвалидных солдат. От стука копыт солового и чубарого страж порядка встряхнулся, широко зевнул и подступил к самому краю дороги. Усмотрев в бричке офицера, он, выпрямившись, проделал алебардой что-то отдаленно похожее «на кра-ул!»
– Дремать изволил на посту, милейший? – заметил Хитрово-Квашнин с усмешкой.
– Никак нет, вашбродь! Где дремать, когда туды-сюды громыхают то из города, то с парома? Вон за вами цельный обоз тянется… Извольте сказать чин, имя, фамилию. – Инвалид вдруг вскинул брови и осклабился, показав ряд неровных пожелтевших от табака зубов. – А я вас признал, вы бывший капитан-исправник Хитрово-Квашнин!.. Извиняйте, по каким делам пожаловали в город? Багажу нет?
– По личным надобностям, из багажа один саквояж.
Будочник развернулся и побрел к сиявшему новизной шлагбауму. После череды неторопливых движений тонкий конец полосатого бревна пошел ввысь. Глядя на ветерана, которому было никак не меньше полувека, Хитрово-Квашнин с усмешкой вспомнил строки из стихотворения Пушкина:
Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?..
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
– А если курьер случится, также будешь ноги волочить? – спросил он, когда пропахший табаком будочник вернулся к бричке.
– Э, не-ет! Узришь вдали фигуру с казенным листом в руке да на лихих лошадях, бежишь подымать шлагбаум так, словно тебя кто дубиной огрел!
– Хм-м… Все в порядке в околотке? Не шалят?
– Всякое бывает, – прохрипел будочник, нахмурив брови. – Пресекаем, ежели, например, безобразие или, будем говорить, озорничество…
Из питейного заведения, располагавшегося через дорогу в угловом доме мещанина Попова и называемого местными «последним трактиром у заставы», послышался пьяный голос, затянувший «Боже! вина, вина!»
– А это что? – Штабс-ротмистр указал подбородком на угловой дом.
– Штофная лавка. Попов торгует и в розницу в запечатанных штофах навынос, и распивочно. А песни орет усманский барин Соколов, в уездном суде с утра дом продал. Это его коляска стоит у входа. Слышу, крик в лавке, звон разбитых стаканов. Разбудил подчаска, а сам туды. Там пятеро сидят, двоих знаю, мещане Казьма Клюев и Степан Распопов, пиво пьют. Трое неизвестных вино полугарное хлещут. Один из них песню заводит, да так громко, что уши закладывает. Говорю, это зачем такое здесь? По какому случаю дикий шум? Нам не дозволено допущать, коли ежели дебош!.. А песенник встает и хватает меня за грудки. Кто таков, говорит. Будочник? Иди, говорит, со своей жестяной алебардой к чертям собачьим! Я – Соколов, потомственный дворянин, мне не указывать!.. Что ж, мы, тово, не супротив, не смеем, ежели благородные. Кучер на улице мне и пояснил, что барин заехал в лавку, чтобы отметить выгодную сделку.
Хитрово-Квашнин кивнул словоохотливому будочнику и уж хотел было ехать дальше, как вдруг из штофной лавки выскочил посетитель и бегом припустил к шлагбауму. Остановившись перед инвалидом и указывая через плечо большим пальцем, он выпалил:
– Непорядок, служивый. Те двое усманскому барину втихую в стакан что-то подлили. Не иначе, дурману, крест святой!.. Ехать с ним куда-то собираются… Что ты на меня таращишься? Говорят тебе, злое дело затевается!
– Погоди, Клюев, не части! – нахмурился будочник, потирая кончик длинного угреватого носа. – И дыши в сторону – несет как из бочки!.. Может, ты это спьяну, померещилось?.. Налакаются с утра, полсвета не видят!
В этот момент из штофной лавки вышли двое, ведя под руки третьего. Тот, едва держаcь на ногах, весело тянул:
– Пьяному рай!.. Жизнь мне прелестную, чашу не тесную, Боже, подай!..
– Э-э, ты смотри, как они его напоили! – хрипло проговорил будочник и гаркнул во все горло: – А ну-ка, оставьте барина в покое!.. Кому говорено?
Мошенники, услышав это, в мгновение ока обшарили пьяного и, выудив из его кармана бумажник, бросились к коляске. Скинув кучера с козел на землю, один из них, поменьше ростом и коренастее, взялся за вожжи, а другой, высокий и гибкий, разжившийся бумажником, бухнулся на сиденье. В следующую секунду экипаж рванулся по направлению к перекрестку. Будочник разбудил подчаска и, размахивая алебардой и изрыгая проклятия, потрусил вслед за ней.
– Митрофан, гони! – воскликнул Хитрово-Квашнин, указывая набалдашником трости на набирающий ход экипаж.
Лихой возница мастерски развернул лошадей и, выехав на другую сторону дороги, погнал бричку за коляской, уже поднимавшейся вверх по склону Прогонной. Все говорило о том, что начинается настоящая погоня. Но она, увы, продлилась недолго. Переднее колесо брички на повороте попало в глубокую выбоину, ось, затрещав, сломалась, и кузов сильно накренился вправо.
– Проклятье! – рявкнул штабс-ротмистр, соскочив на землю. – В самый неподходящий момент!
Коляска, запряженная парой гнедых, проехав по подъему несколько десятков саженей, круто свернула к Новобазарной площади и исчезла из вида. Будочник, махнув рукой, оставил бесполезное преследование и пошел назад. Встав рядом с Митрофаном над подвернувшимся под кузов колесом, он, тяжело дыша, стал в недоумении почесывать затылок.
– Все-таки не выдержала ось, – проворчал кучер, хмурясь и прикусывая нижнюю губу. – Тут такой выход … если в бричку не садиться, а лошадей пустить шагом, то можно добраться на четырех колесах до каретной мастерской.
– Это на Площадной, у мещанина Игната Неверова, – выдохнул будочник, показав рукой в сторону Соляной площади. – Это такой умелец, что любому горю поможет. Голова!
Хитрово-Квашнин кивнул.
– Знаем, знаем… Что ж, Митрофан, берись за дело, я же подожду тебя возле караульной будки.
Кучер взял вожжи и, чмокая губами, стал понукать лошадей. Бричка вздрогнула, заскрипела и тихо тронулась с места. Двигалась она в гору крайне медленно. Правое переднее колесо, вращаясь непостижимым образом, привлекало все внимание Митрофана.