Страница 5 из 16
Установка загудела, лепесток, на котором я лежала, завибрировал.
— Подождите, — всхлипнула я. — Я не могу. Это слишком быстро. У меня не получится!
Виски прошило болью, но я дернулась, пытаясь встать. Обхватила голое запястье второй рукой, рефлекторно пытаясь нажать кнопку вызова на браслете. С запозданием вспомнила, что его сняли, но рядом материализовалась Фернанда.
— Спокойно! — сердито сказала она.
Между темных бровей голограммы появились вполне правдоподобные морщины. Считалось, что Фернанду сделали по унифицированному фенотипу, чтобы каждый видел в ней что-то родное, свое. Карие глаза, темные волосы, смуглая кожа — стандарт. Тысячи лет назад на Ковчеги отбирали людей всех рас, но в итоге они смешались, доминирующие гены проявились во всей красе, и теперь на «Арго» было всего пять блондинов, а рыжий вон один, и то — приезжий и крашеный.
— Ева, — позвала меня Фернанда, — соберись. Будь умницей. От тебя многое зависит.
— Почему ты не отговариваешь меня? — с подозрением спросила я. — Ты ведь должна оберегать жизнь каждого члена экипажа, а я сейчас явно рискую.
Фернанда села рядом, вздохнула и положила руку мне на лоб. Я не почувствовала ее прикосновения, а она на самом деле не вздыхала. Это всего лишь голографическая аватарка компьютерной программы — службы контроля за жизнедеятельностью «Арго», получившая карие глаза, как у моей мамы, и слегка приплюснутый нос, как у отца, а голос был совсем молодым, как у моей сестры, которая погибла, едва дожив до восемнадцати.
— Я спою тебе песню. Хочешь?
— Не хочу, — пробурчала я. — Уйди, не позорь меня.
Конечно, она все равно запела:
В тихом бархате ночном порезвились мыши.
Все изъели, шалуны, кот их не услышал.
Сотни дырок, вот беда, небеса в прорехах.
Не спешит их зашивать месяц-неумеха.
Голос Фернанды звучал нежно и тихо, и сердце мое успокоилось, забилось ровнее. Эту песню пела мне мама так давно, кажется, еще в прошлой жизни.
— Отсчет вот-вот пойдет, встретимся через тридцать секунд, — произнес рыжий, и я вдруг поняла, что даже не удосужилась узнать его имя. — Приготовились, внимание, старт!
ГЛАВА 2
Молния прошила голову от виска до виска, голоса и звуки исчезли, глаза заволокло непроницаемым мраком, в котором вдруг вспыхнули мириады звезд, так что я зажмурилась изо всех сил, чтобы не ослепнуть. Потом меня качнуло, кушетку словно выдернуло из-под распластанного тела, все закрутилось, как на карусели, когда мы всей семьей отправились на ярмарку и меня потом тошнило шоколадным мороженым…
Звезды в голове постепенно погасли, осталась лишь узкая щелочка света, и вскоре я поняла, что смотрю на свет сквозь неплотно сомкнутые ресницы. Я распахнула глаза, и тошнота подкатила к горлу. Быстро оглядев помещение, в котором я оказалась — крохотное, даже не встать в полный рост, к тому же покачивающееся и скрипящее так, будто вот-вот развалится, — схватила шляпку, лежащую рядом на сиденье, и содержимое моего желудка вырвалось наружу. Положив шляпку назад, я отерла губы рукавом. Перед глазами плыло, ноги, будто набитые ватой, кололо. Чужие обрывки мыслей вдруг зазвучали в моей голове, закружились, как конфетти.
«Что происходит?.. Кто здесь?.. Грязная кровь… Отец отказался… не хочу, не хочу, не хочу… Мне никто не поможет… Должна убить… Смерть…»
— Я здесь! Я сейчас! Я существую! — закричала я непривычно высоким голосом, соединяя деревянные пальцы, которые никак не хотели слушаться.
Комнатушка качалась, в глазах щипало то ли от слез, то ли от катящегося по лбу пота. Мне удалось свести вместе мизинцы — чужие, тонкие, с длинными овалами ногтей.
Воспоминание! Надо воспоминание!
Мы идем с ярмарки, я держу за руку маму, у меня болит живот, голова все еще кружится, а в горле стоит привкус рвоты и шоколада. Папа впереди, брат рядом с ним. У них одинаковые вихры на затылках. Рита чуть в стороне, как всегда, пялится в экран телефона. У нее появился парень, но это большой секрет. Рита боится, вдруг родителям не понравится, что он гораздо старше ее и солдат. В последнее время на Обитель-три стягиваются военные, и папу это беспокоит. Он каждый вечер смотрит новости и все больше мрачнеет, а недавно я подслушала, как они с мамой обсуждали переезд на Обитель-семь.
Небо вдруг накрывает черным колпаком, который проливается красными лучами, — словно кровь заструилась через дуршлаг. Рита падает, я вижу на экране ее телефона надпись: «Любимый».
Моя сестра Рита погибла при первой атаке шиагов.
Я здесь. Я сейчас. Я существую.
Чужой голос в голове перешел на шепот, а потом и вовсе затих. Я посидела какое-то время, бормоча себе под нос мантру, подсказанную рыжим, и соединяя пальцы. Сердце потихоньку успокоилось, дыхание выровнялось, и вдруг я услышала глухое рычание. Из корзинки, стоящей на противоположном сиденье, на меня смотрели два глаза, отливающих в полумраке зеленью. Рычание сменилось горловым клекотом, потом перешло в тихий свист, белые лохматые уши встопорщились, и все животное как-то нехорошо подобралось.
— Фу, — выдавила я. — Плохая собачка, или кто ты там…
Животное приподняло морду, щелкнуло утиным клювом, а потом резко бросилось на меня тугим ядром шерсти. Взвизгнув, я рефлекторно отшвырнула его прочь, но оно снова прыгнуло на меня, больно прищемило клювом пальцы. Я отпихивала его, футболила коленями, пинала ногами. Чудовище шипело, как разъяренный гусь, царапалось перепончатыми лапами и кидалось на меня вновь и вновь. Когда оно напало в очередной раз, мне удалось отбросить его прямо в окно, и под мои радостные вопли злобная тварь улетела вдаль вместе с бахромчатой занавеской. Все же не зря меня считали лучшей подающей в нашей армейской волейбольной команде! Секунду подумав, я выбросила в окошко и испорченную шляпку.
Комнатушка накренилась и замедлила ход. Я быстро устроилась на сиденье, пригладила волосы — и вовремя: в окошко заглянул мужчина. Его голова была выбрита до блеска, бронзовая макушка сияла в лучах солнца, словно намазанная жирным кремом. Гладкие щеки мужчины лоснились, красные губы блестели, и даже глаза казались маслянистыми. Он пристально смотрел на меня, а я — на него. Он слегка покачивался в резонанс с комнатой, и я догадалась, что нахожусь в каком-то транспорте, наверное, на воздушной подушке.
Ветер подул в окно, и я дернулась, как от удара наотмашь. Воздух в этом мире был влажным, теплым, густым от запахов. Голова закружилась словно от крепкого вина, и я жадно вдохнула еще, вытянув шею и разглядывая вид, открывшийся в окне: корма лодки и глубокая синь до самого горизонта, над которым пылает чужое красное солнце. Бронзовые блики сверкали на воде так, что стало больно глазам. До моих щек долетели брызги от ударившей волны. Мы не летим, а плывем!
— Все в порядке? — спросил мужчина.
Я кивнула.
В порядке. Похоже, первый этап миссии я прошла.
— Твоя муфля сбежала, — сказал мужчина. — Мне очень жаль, но мы не можем тратить время на ее поиски.
Мужчина говорил на языке, похожем на всеобщий, и я его прекрасно понимала.
Я снова кивнула. Муфля, значит. Скатертью дорога.
Лодка покачивалась, набирая ход, но меня больше не тошнило. Выглянув в окно, я чуть не разинула рот от восторга. Мы плыли вдоль скалистого берега, подставляющего волнам изъеденный белый бок, накрытый шапкой зелени. Огромные папоротники трогали воду кончиками разлапистых кистей, синие пальмы, увешанные красными плодами, любовались своим отражением. Там, где берег поднимался выше, темнели елки, и я обрадовалась им, как друзьям. Ели входили в ресурсный фонд Ковчегов. Они прижились на чужой планете, вот и люди смогут здесь выжить.