Страница 32 из 42
Когда-то университет сражался с церковью, центр духовной жизни, долгое время находившийся в церкви, постепенно перемещался в университет. Эта эпоха уже ушла; в университете – современном университете, таком, каков он есть, мало кто ищет центр духовной жизни. Понятно, что социальные институты наполняются и выполняются людьми, что прежде всего важны индивидуальные усилия. Но они всегда сосредотачиваются в рамках какого-то социального института. Потому что институт – это просто результат решения множества людей «делать это» определённым способом. Это совокупность схожих социальных функций и привычек поведения, определённых рутин. Если множество людей движется сходным путем – образуются социальные институты. Индивидуальность исканий и одиночество ищущих не может являться возражением: потому что было движение монахов-пустынников. Спасаться они будут в одиночку, но социальный институт всё равно образуют. С определёнными правилами пустынножития, со схожей агиографией и т. п. Выработан социальный тип отшельника, есть социальный тип юродивого.
Прежде к функциям социальных институтов, связанных с религией, относилось также создание общепринятой картины мира. Эта картина мира – общественный институт, дающий уверенность, нравственные ориентиры, а также «картинки быта», примеры того, как себя вести в разных ситуациях. Последним прежде занималось также искусство. Религия и искусство создавали стереотипы обыденной жизни. Потом эти функции ушли к другим институтам. Познавательная, высшая интеллектуальная функция отошла к науке; создание поддерживающих общество стереотипов отошло к рекламе вместе со всеми другими масс-медиа.
Традиционно считается, что некие базовые представления о мире и о стереотипах поведения человеку даёт школа, образование. Из этого положения исходят очень многие теоретики образования, очень многое является следствием этого базового и «очевидного» положения. Мол, люди знают то, чему их учат в школе, это основной канал передачи знаний о мире, и если чему не учат, то так несчастный и будет жить-страдать, не зная важного, основополагающего, без чего немыслим современный человек. Беда в том, что этот современный человек перестал быть современным примерно годам к 1880-м.
Мир существенно изменился не только в XVI–XVII вв., когда появилась наука, он изменялся и потом. Наука взяла у церкви высшие интеллектуальные функции — создавать и предоставлять обществу базовую картину мира. При этом заимствовании науке пришлось также – хотя бы частично – взять на себя и другие мировоззренческие функции, которые прежде несла религия: определение целей и ценностей. Происходит это независимо от желания самой науки или учёных, не потому что кто-то хочет определять ценности, а просто по факту: тот институт, который рассказывает о картине мира, наделяется также функциями целеполагания и установки ценностей. В этом смысле наука начинает выполнять функции религии – и в ней разочаровываются как в религии, так что возникает постсекулярная наука. После периода натиска наивного позитивизма и сциентизма люди поверили в науку, теперь её используют как религию.
Сейчас мир вступает в стадию, когда в науке как религии многие разочаровываются и снова начинают искать жизнеустроительные ценности вне мира науки. Понятно, что язык, религия и искусство, которые в основном составляли сферу культуры в прежней цивилизации, никуда не исчезли – речь о том, что теперь выполняет те функции, которыми они когда-то обеспечивали социальный мир. По привычке мысленный взор говорящих о том, откуда берётся картина мира, всё ещё обращается куда-то «туда», к мировым религиям и великим произведениям искусства. Но не к рекламе. Не к новостным выпускам, документальному телевидению, нескольким жанрам интернета.
С образованием всё совсем не так понятно, как кажется. Значит, у этой социальной машины функцию создания социальных стереотипов взяла реклама в составе медиа, устойчивую картину мира создаёт новостной контент. Что ещё делает школа – точнее, делала прежде и, согласно устаревшим представлениям, делает и теперь?
Тривиально называемая функция школы – источник знаний. Считается, что то, что знает человек о мире, он знает из школы. Каков ёжик, кто такое корова, что есть самолёт и прочее. Чтобы разобраться, надо вспомнить о кривой знаний: как соответственно возрасту получают новые знания. Нормы прироста знаний отличаются в разных культурах. В советской культуре принято было набирать их постепенно, почти линейно – всё больше и больше, от первого класса к десятому и далее в университете, если кто ищет дальнейшей специализации. В очень многих западных культурах ситуация иная – там кривая больше походит на экспоненту, там можно видеть быстрый взлет кривой специализации. Грубо говоря, в школе выучивает довольно мало (по привычным для России меркам), и получается человек «почти неграмотный», а в случае, если ему надо (университет, он выбрал карьеру учёного) происходит очень быстрый набор специализации, так что на выходе высота знаний в специальной области примерно та же, что у советских аспирантов.
За счёт чего возможен такой быстрый набор знаний с низкой базы? Понятно: мотивация. Это основное горючее всякого образования, и при рассуждении об устройстве образовательной машины надо прежде всего интересоваться, за счёт чего она будет двигаться, говорить о мотивации учащихся. На Западе (здесь нет попытки рассказать обо всех деталях, тут очень общий взгляд) как-то так: уже взрослый человек, умеющий себя заставлять, может набрать специализацию с низкой базы, а если он не может упорно заниматься, значит, ему не так уж надо – он останется внизу (по сравнению с кем? в том обществе все такие, говоря, опять же, упрощённо; если по деньгам, так и совсем не внизу). Он останется с невысоким образованием, и есть множество привлекательных карьер, которые ему доступны.
То есть в современном мире функция «источника знаний» у школы ослаблена. А какие же сейчас у школы функции? Это не известно, это следует изучать, эти знания не «даны», и нужна специальная исследовательская работа, чтобы понять, что же делает школа в современном обществе. Нигде не «написано», что она делает. Не притворяется, что делает, а в самом деле делает, потому что это реальная социальная функция.
Насколько можно понять, одна из важных функций современной школы – функция «счастливое детство». Это социализация прежде всего, умение контактировать с разными сверстниками и учителями, умение организовать свою работу – не важно, какую, просто некие навыки самоорганизации и общения. Это происходит под прикрытием обеспечения «суммы удовольствий», и важным приобретаемым умением будет умение симулировать получение удовольствия от того, что считается правильным способом получения удовольствия – то есть опять же функция социализации. Стереотипами («теорией») эту школьную функцию снабжает реклама и некоторые другие социальные машины, а практические занятия с живыми людьми проходят в школе.
Если продумать эту и другие реальные социальные функции института «школа», то образовательная машина, конечно, будет выглядеть совершенно для нас непривычно. У неё другое горючее и иные функции. Привычно думать, что горючее – деньги. Привычно думать, что функция – получение детьми знаний на уроках. Да, некоторую часть содержания и побочную функцию «базовых знаний» дети берут в школе и берут у науки; стереотипы, как уже не раз говорилось, берут у рекламы, мультиков, из фильмов. Но основная функция обычной школы – социальная практика и некоторые навыки самодисциплины, при этом навыки самодисциплины даются не в унылой муштре, а на фоне иного общего отношения: детство должно быть радостным, то есть это дисциплина не внешней муштры, а именно внутреннего умения с собой договориться, притвориться, произвести коррекцию характера, чтобы он был пригодным для социального общения.
Появляются новые функции и у других институтов. У науки появляется новая для неё функция Et vidit quod esset bonum («увидел, что это хорошо»); это специальная область подтверждения неколебимым авторитетом. Наука занимается высшими познавательными функциями, определяет устройство мира, и поэтому служит высшим авторитетом для утверждения о правомерности устройства социального мира. Ведь если бы в мире что-то было совсем нехорошо – наука, конечно, давно бы этим занялась, не так ли? Наука отгоняет астероиды, препятствует финансовым кризисам, добивается бессмертия, отвечает за равномерное и справедливое распределение благ… Она ведь умная и умеет, кто же ещё. С обществом наука говорит посредством своего предстоятеля – масс-медиа, которые сообщают обывателям позицию науки по тому или иному вопросу, и общий смысл всех таких сообщений один: не волнуйтесь, всё хорошо, мы в курсе и следим за этим. У искусства тоже есть новая функция – эксперименты с ценностями, нечто вроде экспериментальной этики, проработка «где ещё не так сильно жжётся, так что можно ещё усилить». Эти функции можно было бы рассматривать как дополнительные – но ситуация меняется. Скажем, в начале XX века можно было социально-подтверждающие функции науки рассматривать как дополнительные по отношению к чистой науке, а в начале XXI – чистой науки практически нет, а прежние дополнительные функции стали важнейшими.