Страница 5 из 84
Чтобы окончательно отмести все сомнения, я встала и подошла к окну. Вернее, туда, где, по моим воспоминаниям, должно было находиться окно. На ощупь (внутренне возликовав при этом) отыскала тяжелую плотную штору и с силой отдернула ее, тут же довольно зажмурившись. Не показалось, не приснилось.
Постояв около холодного, заледеневшего окна, я зябко передернула плечами и только сейчас ощутила, что в комнате очень холодно. Изо рта даже пар шел.
Приглушенно выругавшись, вернулась к кровати и, не соблазнившись ее теплом, принялась одеваться. Вчера я, видимо, была слишком уставшей, поэтому толком не обратила внимания на одежду, сейчас же только диву давалась, насколько теплой, плотной и многослойной она была.
Под самый низ надевалось теплое белье, похожее на панталоны. Смешно? Я бы тоже посмеялась, если бы вокруг не было так холодно. Да уж, в таком белье точно мужа не соблазнишь. Это вам не шелковые кружевные трусики. Оставалось надеяться, что для местных мужчин женщина является верхом сексуальности, даже просто немного обнажая, например, лодыжку.
Хотя с этим тоже могли возникнуть некоторые сложности. А все потому, что поверх белья женщины тут носят специальные брюки. Кроме этого, никаких туфелек или босоножек – только сделанные из кожи и меха сапоги-унты до колен и шерстяные носки-чулки. Так что пока доберешься до щиколотки или лодыжки, ждать надоест и весь настрой пропадет.
Чтобы поберечь женскую грудь в сильную стужу, наверх надевается своеобразный лиф-корсет. Изготовляется он из плотной ткани, которая, как я полагаю, не продувается ветром. Талию такой корсет не утягивает, у него совсем иная функция: защитить грудь от холода.
Поверх всего этого надевается два шерстяных и длинных, в пол, платья. Связаны они неплотно, поэтому совсем не тяжелые, но теплые. Нижнее платье делается из легчайшей тонкой шерсти. Второе – из более грубой толстой пряжи, но вязка в нем крупнее, поэтому оно тоже не очень тяжелое.
И последний штрих – верхнее платье из плотной, тяжелой и слегка жесткой ткани, длиной до самого пола, с широкими руками.
Когда я закончила с одеванием, пришла Хельга. Выглядела она сонной, а увидев меня одетой, очень удивилась.
– Сами справились? – спросила она и оглядела комнату, словно ожидала здесь кого-то увидеть.
– Конечно, – ответила я и села на табуретку. – Помоги с волосами. Не знаю, что с ними делать.
– А ничего с ними делать и не надо, – с готовностью отозвалась Хельга, и я ощутила, как она прикоснулась к моим волосам, мягко проводя по ним расческой. – Волосы у вас прекрасные, сразу видно, что вы здоровая и сильная девушка. Вот когда замуж выйдете, тогда можете прятать волосы, если захотите, конечно.
– То есть таким образом будущие мужья узнают о том, здорова ли девушка? – спросила удивленно, так как помнила, что в моем прошлом мире как-то не приветствовались те, кто не заплетал косы. А предпочитающих оставлять волосы свободными и вовсе называли распутницами: такие женщины считались падшими, раз решили завлекать мужчин с помощью своих не убранных в прическу волос.
– Верно. Как еще мужчине узнать? А волосы все скажут. По ним сразу видно, кто болеет, а кто нет, ведь при болезни волосы становятся ломкими, выпадают и тускнеют. Но и слишком длинные тоже не приветствуются. Считается, если коса, например, до колен и ниже, значит, она силу из человека тянет зазря. А еще плохо, когда волосы очень быстро растут. Говорят, жизнь вытягивают и этому человеку не так много на свете жить осталось. Мол, к земле стремится, сам того не ведая.
– Да уж, очень познавательно, – хмыкнула я, не слишком, впрочем, удивившись. У нас тоже многое про них говорили. Навскидку могу вспомнить как минимум три суеверия. Первое – самому себе стричь волосы нельзя. Второе – хочешь, чтобы быстрее росли, стриги на растущую луну. Третье – отрезанные волосы ни в коем случае нельзя отпускать на ветер. – Думаю, раз мы обе готовы, то можно идти.
Встав, я вопросительно посмотрела на Хельгу, озадаченная ее странным взглядом.
– Что такое? – спросила, приподняв вопросительно брови.
– Ох, не поверят, что это вы, госпожа, – всплеснув руками, служанка горестно вздохнула, отчего я едва не закатила глаза к потолку. – Совсем другой человек. Прежняя госпожа никогда так не смотрела и плечи так не держала. Она ласковой, робкой была, улыбалась всегда тихо, застенчиво. Поэтому ее прозвали сокровищем севера, так как не было красивее госпожи моей во всей вольнице.
– Вот как. Теперь мы можем идти? – Не сказать, что я была черствой, девушку жалко, конечно, но себя все-таки жальче. И я не собиралась упускать из рук выпавший мне шанс. – Я надеюсь, все еще спят и никто нас не увидит. А ты сегодня просто постарайся донести до всех, насколько тяжело сказались на мне последние события. И все будет хорошо, вот увидишь, – с этими словами я обошла Хельгу и вышла из комнаты.
До меня донесся ее горестный вздох. Сжав зубы, вдохнула и выдохнула. Ее можно понять, она потеряла дорогого человека. Какой бы милой она со мной ни была, но Хельга все-таки, судя по всему, любила прошлую Хильдегарду, и неудивительно, что ей сложно смириться с потерей. Не думаю, что она способна причинить мне вред. Просто грустит о прошлом, и только. Но подпускать ее слишком близко я в ближайшее время точно не стану.
Весь замок до пробуждения остальных мы посмотреть не успели. Но и того, что я увидела, мне оказалось достаточно, чтобы понять: работы здесь непочатый край.
Сначала Хельга привела меня в главный зал. Судя по спящим прямо на полу, на столах, под столами и на лавках людям, вчера вечером воины отмечали успешно проведенную операцию по захвату. Запах в зале стоял убойный. Мужчины храпели на разные лады и изображали из себя поверженных в неравном бою с зеленым змием.
Тора, кстати, среди них я не заметила.
Посоветовала Хельге позже поручить слугам поднять повыше тех, кто спит на полу, чтобы ничего не отморозили себе на холодном камне. Хельга на это согласно закивала, неодобрительно оглядев пьянчуг.
Я же принялась осматривать само помещение. И то, что видела, мне категорически не нравилось. Грубые, без всякой отделки, камни стен были кое-как прикрыты отвратительного вида гобеленами. Освещался зал чадящими факелами, которые крепились к стенам. Камень в тех местах покрылся бархатной копотью. Впрочем, как и потолок. Поверхность грубо сколоченных столов блестела от жира и въевшихся за длительное время пятен разного происхождения. Впрочем, годами протираемые штанами лавки тоже лоснились темными пятнами. Наверное, когда видишь все это каждый день, то привыкаешь, но мне здешняя откровенная убогость бросалась в глаза очень сильно.
Окон в зале не было. Отапливалось помещение такими же переносными печками, стоящими кое-где у стен. Некоторых из печей были перевернуты, явно еще вчера, отчего уголь разлетелся по всей комнате. Кроме всякого мусора и объедков пол был покрыт грязной соломой. Так что у меня создалось полное впечатление, что я нахожусь в хлеву, не иначе.
Коридоры в замке были двух типов: внутренние и внешние. Внутренние – узкие, освещаемые факелами каменные проходы, соединяющие между собой помещения замка. И внешние – нечто вроде опоясывающих замок открытых балконов. Окна в них были большие, похожие на арки, не застекленные. Вернее, не заслюденные. Отчего во всех этих коридорах-балконах гулял злой ветер.
Последним помещением, на которое я желала полюбоваться, была кухня. Выглядела она так же ужасно, как и зал. Тот же необработанный камень, затоптанный пол, грубые столы и лавки, только в отличие от зала здесь они были еще более старыми. В углу навалены дрова, и рядом ведра с углем. Кое-где можно было увидеть большие деревянные бочки, явно для воды. В стены были вбиты железные колья, на которых развешаны различные деревянные же половники, тазы, котелки, доски и прочая кухонная утварь.
Но больше всего меня поразила печь. Хотя назвать это сооружение печью было весьма сложно. Скорее что-то вроде открытого камина. В общем, одна из стен имела углубление в виде большой аркообразной ниши. Вверху имелся дымоход. А внизу эту область от кухни отделяла невысокая железная решетка. За решеткой можно было увидеть недогоревшие дрова. Другими словами, огонь разводился прямо на полу! Над потухшим очагом возвышалась тренога с круглой плоской вершиной, на которой стоял черный котелок. Думаю, не надо говорить, что стена около этой «печи» была не просто закопченной, а совершенно черной.