Война

— Не имеет значения.

Оглянулась — никого на дороге, ближайшие домики шагах в пятиста. А впереди, совсем далеко, виднеются стены города.

Ее пересадили на лошадь, взяли и девочек. Заметив, как рванулась к ним, успокоили — все вместе поедут. Дочери поначалу съежились, потом оживились — понравилось им верхом, дома так редко катались.

— Ваши вещи доставят следом.

Вскоре Истэ и дочерей привезли в один из домов, крыши которых разглядывала с дороги. На отшибе домик стоял. Тепло здесь было и чисто, и никого. Видно: совсем недавно тут жили, долго и с любовью обустраивали свое небогатое жилище, от занавески до резного ящичка.

Где же хозяева?

Вкусный запах пищи с порога: девочки затормошили Истэ, проголодались.

— Отдыхайте пока, пользуйтесь, чем хотите, — сказал тот, что остановил Истэ. И, в очередной раз предупреждая вопросы:

— Я сделал то, что мне поручили. Остального не знаю, и гадать не намерен.

Вещи, как обещали, привезли и сложили в комнате. Истэ накормила дочек горячей мясной похлебкой, сама тоже не удержалась — проглотила несколько ложек. Интересно, готовил-то кто… Так точно рассчитать, через сколько они приедут, чтобы успеть все сделать — и скрыться.

Обошла вокруг дома — пусто, ближайший такой же дом за овражком через белое поле. Никто не сторожит, и не уйдешь никуда — как, подхватив девочек и сундуки? А может и наблюдают за ними — попытается ли сбежать?

Но кто все это затеял — Тагари ли, кто иной? Нет уже мочи гадать, словно с завязанными глазами ждешь, откуда ударят ножом. А может быть, это друг позаботился? Перехватил, чтобы она не попалась на глаза кому не следует… может, родня?

Смеркалось уже.

— Мама, сказку!

Лампа горела, мягкий свет разливая на лица. Уютно, почти как дома.

Некстати подумалось, может, стены нашептали: в бедных семьях в такие годы дети не просят сказок, а сами рассказывают их малышам…

Присев на низкую скамеечку, обняв дочерей, женщина долго думала, испытывая их терпение. Наконец начала:

— В незапамятные времена жила на свете добрая фея. Как-то спустилась она с гор, где собирала росу и солнечный свет, к людям, и те украли ее волшебное одеяние. Выбирай, сказали они фее. Либо ты навечно останешься без своего волшебства, либо дашь слово и станешь женой правителя нашей страны. Тогда все наши земли ждет вечное процветание. И фея, поплакав, дала согласие. Время прошло, и на свет появился ее маленький сын, но злая ведьма заколдовала мальчика, он родился слабым, болезненным. Но его отец обвинил во всем фею…

Ступени скрипнули, кто-то шел. Подобралась, заспешила к двери, высоко держа лампу.

Человек на пороге сбросил капюшон, стряхивая крупицы снега, улыбнулся ей. Вот ведь кого не ждала… и сразу узнала.

— Давно не виделись, госпожа Истэ. Или теперь можно без «госпожи»?

Страх ящеркой пробежал между лопаток.

— Ты же умер! — вырвалось у нее.

— Кто бы говорил! — отозвался он весело.

Присел, с улыбкой глядя на девочек, протянул им руки ладонями вверх.

— Как вас зовут?

— Илин…

— Айлин, — сказала другая, и робко приподняла руку, потянулась в ответном жесте.

— Ты старшая?

Она кивнула.

— На четверть часа всего, — быстро вставила сестра, и тоже подала руку.

— Пойдемте со мной, вы устали, и ваша мама тоже.

Истэ удивилась легкости и простоте его тона, так обращаются к маленьким сестрам, которых знают давным-давно — без натужности, приторной заботы или игры в равного.

Энори отвел девочек и вернулся; за четверть часа, пока его не было, Истэ успела испытать и отчаяние, и надежду, и много чего еще, странно, что не состарилась и не поседела. Он возник на пороге уже без куртки. Указал на оббитую мягким скамью, сел рядом. Истэ опасливо покосилась на дверь.

— Они вовсю видят сны и не услышат, даже если мы заговорим во весь голос.

— Но что все это значит? Слухи о твоей смерти… Ты встречаешь меня в пути, отвозишь сюда… Это он отдал такой приказ? — она подобралась: — Это он тебя прислал?

— Нет.

— Тогда кто?

— Я сам.

— Но почему… Он знает, что я вернулась?

— Даже не думает о тебе.

— А ты… что с тобой…

— Это неважно сейчас.

Отблески огня играли на лице; он показался ей немного осунувшимся, уставшим, хотя понятия не имела еще час назад, как он теперь выглядит. Взрослый. Затруднилась бы сейчас с его возрастом. Огонь то добавлял ему лет, то убавлял снова, порой казалось, что Энори не сильно младше ее самой.

Как же он изменился… Разве что волосы такой же смоляной волной спадают на плечи, отчего-то не собирает их.

Она помнила диковатого и не слишком-то доброго мальчишку, с интересом смотревшего на любую мелочь, жадно ловившего все объяснения. Он не знал простейших вещей… Но всегда был в себе уверен, и тогда, и сейчас. Жизнь в доме Тагари сделала с ним то, что вода делает с камнем — убирает острые выступы, добавляет блеска.

И начала это — она, Истэ; ведь Тагари в голову бы не пришло заниматься тем, как выглядит его ясновидящий, и даже умеет ли он читать.

— Так Тагари не отдавал приказа?

— Вот уж нет.

— Значит, это ты меня сюда притащил, — испуг постепенно уступал место гневу. Истэ боялась бывшего мужа, а не Энори; и, сколько бы его лесной найденыш ни снился ей, вживую он был совсем не страшен. Разве не она учила его писать, вести себя в обществе, одеваться?

— И что ты затеял на сей раз?

— Ты не соскучилась по родителям, близким? Не надоело скрываться? Я мог бы помочь тебе выйти из тени.

— И только за этим ты вызвал меня сюда! О, ты не удивлен — значит, мне не просто так снились кошмары. Тебе мало было подставить меня под удар, чтобы выслужиться, ты хочешь снова…

— Нет, — прервал, не дав договорить.

Истэ смешалась. Сцепила пальцы:

— Ты был не против, когда я учила тебя всему. Это ведь я настояла на том, чтобы тебя взяли в дом — когда все вокруг твердили, что ты либо мошенник, либо навлечешь беду на семью… Будь в тебе хоть на каплю благодарности…

— Она есть. Ты много для меня сделала.

— Но ты предал нас…

— Разве я обещал тебе верность? Про твоего спутника и вовсе незачем говорить. Но послушай… — его ладонь скользнула по столешнице к сцепленным рукам Истэ, но не коснулась, — Я готов поддерживать тебя сейчас.

— После того, как снова используешь словно вещь?

— У госпожи Истэ всегда был ужасный характер, и он не смягчился в счастливом браке… Тебе так надо выговориться, сказать мне, какая я дрянь, или ты все-таки выслушаешь?

— И чего же ты хочешь?

— Хочу, чтобы все знали — ты не погибла.

— Все рассказать? Опозорить себя?

— О, нет, не настолько правду. Ты расскажешь… — он чуть подался вперед, на лице заплясали тени: — Например, что Тагари пытался тебя убить ни за что, а ты выжила чудом, и оставалось только бежать. Наверняка ты хорошая сказочница — я слышал, что ты рассказывала дочерям. Подробности можешь придумать сама, а я дам заготовку.

— Зачем тебе это? — растерялась Истэ.

— Все должно завершаться. Девочки побудут со мной, я умею обращаться с детьми.

— Откуда?

Он ответил неожиданно чистым, искренним смехом. Истэ смешалась, затем снова ощутила липкий холод.

— Но… Тагари не знает про них. Ведь не знает?!

Ничего не сказал. Ждал ее ответа… ее согласия.

Да, он просто обязан был измениться за почти девять лет, но Энори сейчас был не просто неприятен ей — в нем ощущалось нечто не чужое даже, а чуждое.

Ожидала встретить самонадеянного молодого нахала, каких было много в богатых семьях, а может, злого насмешника, подчеркивающего свою инакость. Однако в его голосе звучала приязнь, взгляд был открытым и чистым, почти дружеским, а голос мягким. Но неожиданно он чем-то напомнил ей и Тагари: случалось, видела его сквозь дверную щелку на советах со своими офицерами, когда речь шла о серьезных потерях на границе.

Я на войне, подумала Истэ. Не знаю, с кем и ради чего, но я совершила большую ошибку. Я должна была просить о защите в храме или монастыре, раз не могла противиться зову — а теперь никто меня не защитит.